В глазах Бога

– Инвизитор Маддердин, – сказал он официальным тоном, – Его Высокопреосвященство кардинал Белдария приглашает Вас.

– Приглашает, – повторил я без иронии.

За спиной у меня было ещё три всадника, я слышал фырканье их скакунов и чувствовал острый запах лошадиного пота. Быть может, мне стоит их убить либо попробовать сбежать. Но всадников было шесть, они имели добрых коней и, могу спорить, двое держали под плащами арбалеты. Я задумался, а не лучше ли погибнуть здесь и сейчас, чем попасть в кардинальские подземелья. Но у человека есть такая удивительная черта, когда он цепляется за жизнь даже в безнадёжных ситуациях. Я пока не хотел умирать и надеялся, что мне удастся спасти шкуру. Мог ли я справиться с этими шестью солдатами кардинала? Может быть. Спешенным и в закрытом помещении я, не задумываясь, вступил бы в бой. Но сейчас у меня не было шансов. Если бы меня не достала сабля кого-нибудь из них, то наверняка сделал бы это болт из арбалета. Не оставалось ничего другого, как сделать хорошую мину при плохой игре.

– С радостью воспользуюсь приглашением, – сказал я. Вплоть до самого Гомолло меня сопровождали весьма бдительно. Двое по бокам, двое спереди, двое сзади. Похоже, им сказали, что я способен сам выкручиваться из самых трудных ситуаций, ибо они ни на минуту не спускали с меня глаз. Я пробовал поболтать с командиром всадников, но он даже не соизволил отозваться. И правильно. Опасно вступать в разговор с инквизитором.

Дворец Гомолло стоял на живописном холме, а его башни отражались в голубом зеркале озера, лежащего у подножия возвышенности. К дворцу вела одна дорога, через высокие кованые ворота, увенчанные, как и вся ограда, острыми шипами. На широком заезде стояло несколько карет и крутились слуги в красных ливреях. А на ступенях, ведущих во дворец, стоял никто иной, как почтенный прелат Бульсани. Его пухлое лицо засияло улыбкой, когда он увидел меня под эскортом всадников.

– Ах, значит желаешь присоединиться к своим друзьям! – крикнул весьма довольный собой Бульсани. – Как ты себя чувствуешь, Мордимер, епископский пёсик? Тебе будет жарковато, знаешь?

Я соскочил с коня и направился в сторону прелата. Я чувствовал, как за моей спиной солдаты, уже совершенно открыто, вытаскивают арбалеты из-под плащей. Но раз уж я доставил шкуру в целости аж сюда, то рисковать ею не хотелось. Посему я лишь вежливо кивнул прелату.

– У меня к вам ничего нет, Бульсани, – сказал я, – кроме двух дел. Во-первых, пять тысяч крон для Хильгферарфа, во-вторых, прикажите выпустить моих людей. Потом мы любезно попрощаемся, и вы можете без боязни возвращаться в Хез-хезрон.

– Ох, ты! – с притворным ужасом воскликнул Бульсани. – А если нет, то что? Прикажешь меня арестовать, инквизитор? Умоляю: «Не надо!»

Дворня и солдаты, слушающие этот разговор, смеялись в кулак.

– Хватит шутить, – лицо прелата вдруг потемнело, – все, пошли вон! Оставьте его со мной одного.

– Маддердин, зачем ты в это впутался, человече?- он приблизился и спросил меня прямо в ухо. Я ощутил сильный запах кадильных благовоний. Даже неплохих, хоть и слишком женственных, как на мой вкус.

– Я инквизитор, – возразил я спокойно, – и это моя работа.

Он смотрел на меня, не понимая.

– Работа? – спросил он. – Какая, Бог мой, работа?

– Я преследую еретиков, досточтимый прелат, – сказал я с иронией. – В этом обычно и заключается работа инквизитора. Тайные обряды, секты, принесение в жертву девственниц…

– Девственниц? – он вдруг взорвался смехом. – Маддердин, идиот! Это поэтому ты здесь появился? По следам этих шести девиц с юга? Будто бы они предназначены для каких-то тайных ритуалов? Парень, эти женщины должны скрасить ночи шести кардиналам, что съедутся завтра. Шести старым идиотам, которых уже может возбудить лишь молодость, загорелое тельце и невинность. Шести хрычам, которые с нашим другом Белдария сговариваются, как лишить власти епископа Хез-хезрона. Здесь нет никакой ереси, Маддердин, только политика!

Слова Бульсани ударили меня, как обухом по голове. Выходит, я шёл ложным следом. Это не здесь была резиденция Церкви Чёрного Преображения, это не здесь предавались ереси, не тут осквернялись святые реликвии. Я мог лишь плюнуть себе в глаза, ибо мне не оставалось ничего иного. В такой ситуации я не мог рассчитывать на помощь моего ангела-хранителя. Возможно, будь он в хорошем настроении, то поддержал бы своей силой в битве с ересью. Но не сейчас. Раз Мордимер подвёл, поищу себе иного инквизитора, – так, несомненно, думал мой ангел. И он был прав. На этом свете нет места тем, кто совершает промахи. Что ж, несмотря на всё, я пытался. Но может, в действительности, я не хотел признаться даже самому себе, что в зловещий дворец Гомолло меня привела забота о близнецах и Безносом. А может сейчас, зная, что смерть близка, я просто старался отыскать благородные мотивы своим поступкам.

Кардинал выглядел таким, каким я его запомнил на аудиенции. Он был болезненным старичком с милой улыбкой, выбритыми щеками и седой, козлиной бородкой. Его лицо напоминало печёное яблочко со слегка потрескавшейся кожицей.

– Мордимер Маддердин, – сказал он тихо. – Что за визит, инквизитор! Мы встречались, – он задумался на миг и расчесал пальцами бородку, – шестнадцать лет назад на аудиенции в Хез-хезроне. Кажется, тогда ты имел честь поцеловать мне руку.

– У Вашего Высокопреосвященства отличная память, – сказал я, отвесив лёгкий поклон. Цепь, которой обмотали мои лодыжки, зазвенела.

– Что же привело тебя в мой дом, Маддердин? – спросил он с лукавой улыбкой. Необоримое искушение посетить подземелья Гомолло? Чтобы удостовериться в том, являются ли все эти байки о кардинале-дьяволе правдой?

– Я осмелился побеспокоить Ваше Высокопреосвященство по другому поводу, – пояснил я, – и если Ваше Высокопреосвященство позволит, могу его изложить…

– Нет, Мордимер, – он махнул рукой, – этот разговор меня уже утомил. Посвящу тебе минуту-две завтра вечером. Разъяснишь мне действие некоторых орудий. Это может быть очень занимательным, если приговорённый сам будет описывать результаты действия орудий на своём теле. – Он щёлкнул пальцами: – Да, да, да, это прекрасная мысль. – Его лицо озарилось улыбкой.

По мне пробежала дрожь.

– Осмелюсь напомнить Вашему Высокопреосвященству, что я являюсь инквизитором епископа Хез-хезрона и действую на основании законной лицензии, выданной властями Церкви и подписанной Его Святейшеством. Белдария посмотрел на меня, явно расстроенный.

– Твоя лицензия погибла, Мордимер, – сказал он. – Впрочем, меня такие вещи не касаются.

Я знал, что у меня остался один единственный шанс на спасение. Неслыханный, невероятный, но всё-таки шанс. Этот человек был болен, но он был уверен в собственном могуществе и в том, что ни перед кем не отвечает. Однако, это не было правдой. Никто не является безнаказанным.

– Лицензия инквизитора утверждается Святым Отцом по представлению епископа, – сказал я, молясь, чтобы успеть закончить предложение, пока не прикажут бросить меня в подземелье, – но решение епископа является проявлением воли ангелов, а из этого следует, Господа Бога нашего Всемогущего. Ты не можешь мне навредить, кардинал Белдария, тем самым не противопоставив себя воли ангелов.

Кардинал побагровел так, что я думал, ему кровь брызнет всеми порами лица. Похоже, никто никогда не обращался к нему таким образом. Свита кардинала стояла онемевшей, и, думаю, они гадали о том, какие такие хитрые штучки будут применены к наглому инквизитору.

– Сру на ангелов! – прогремел Бельдария, и его крик сорвался на петушиный фальцет. – В подземелье этого мерзавца! Приготовьте орудия! Сейчас! Немедленно!

На это я и рассчитывал. На неосторожные и неосмотрительные слова «багровеющего» [5]. Он был старым, склеротичным и надломленным приступами мигрени. Но даже он должен знать и помнить, что нельзя просто так глумиться над ангелами. Он должен знать, что ангелы мстительны, злопамятны и обидчивы. Я почувствовал характерные мурашки в спине и дрожь, пробегающую по позвоночнику. Все лампы и свечи в комнате погасли, будто их задуло внезапным порывом ветра. Но, несмотря на это, в комнате было светло. Даже светлее, чем было. В центре её стоял мой ангел-хранитель. Могучий, белый, светящийся, с крыльями, достигающими свода, и серебристым мечом в мраморной руке.