Логика античного мифа

химических траекторий,

негативной энергии,

негативной массы,

вибрирующих экзистенций,

символических субстанций,

реальных метафор…

Этот мир адекватен во многом «миру чудесного» мифологии, и его объект сроден объекту имагинативному. Этот мир биспецифических предметов, соединяющих в себе исключающие друг друга противоположные свойства, но дополняющие друг друга. Эти интеллектуализированные объекты воспринимаются в движении, а не в покое и не подчинены принципам и постулатам аристотелевой логики, соответствующей миру статики и покоя или здравого смысла. Отметим, что «логика чудесного» мифа в своем отношении к эвклидову пространству опирается на ту же неаристотелеву логику, что и мифология.

Хотя видимость «статического» пространства для чудесных актов и персонажей остается, однако в процессе действий пространственная субстанциональность в любой момент утрачивается. Она есть, но с нею не считаются. Она заменяется пространственной функциональностью. Где, например, в роге изобилия помещается запас пищи, без конца извергаемый рогом изобилия? – Субстанционально – нигде.

В мире чудесного нет абсолютного пространства и абсолютного времени. Они соединены в некую пространственно-временную субстанцию точно так, как световая волна или химический процесс есть, по Рено, – соединение субстанции (пространство) и операции (время).

Двуспецифические предметы, эти двусмысленные понятия науки, с помощью которых разум постигает природу (микро-мир), представляют собой воплощения стилистической фигуры оксюморон (например, «нищее богатство»). Таковы, повторяем, понятия: комплексный элемент, функциональная субстанция, негативная масса (Дирак), химическая траектория (Рено), негативная энергия * [81]. Все это оксюморон.

Попытаемся же рассмотреть в свете науки о микромире мир чудесного античной мифологии: не окажется ли, в самом деле, логика чудесного и логика науки о микромире одной и той же логикой, то есть диалектической логикой воображения? А это будет означать, что воображение обладает познавательной способностью. Более того, это будет означать, что воображение есть высшая познавательная способность, ибо миф есть выраженное познание мира в эпоху мифического мышления.

Мы установили, что с точки зрения формальной логики здравого смысла в основе логики чудесного лежит так называемое error fundamentalis – «основоположное заблуждение» (то есть ложное основание) и что для логики чудесного такое ложное основание является не заблуждением, а ее специфической истиной, понимаемой как «абсолютная сила желания или творческой воли».

Но и масса негативного количества или понятие «негативной массы» (Дирака) [82], нового понятия XX в. – говорит один мыслитель (Башляр) – явилось бы для ученого XIX в. таким же error fundamentalis, основоположным заблуждением, какое лежит в основании чудесного акта или явления, ибо уже самый термин «негативная масса» с точки зрения здравого смысла (для наивного реалиста) внутренне противоречив: масса для здравого смысла не может быть отрицательной. Для него это было бы несмыслицей, ложным сочетанием слов.

Подумаем – существует ли аналогия между понятием энергетической массы современной микрофизики и тем понятием: массы мира чудесного античной мифологии, к которому относятся, например, образы бесплотных невесомых тел – теней Аида.

Создание донаучным мифотворческим умом понятия «невесомого тела» ‹… ›, когда у массы отнимается вес, основывается на том, что донаучный ум оперирует вещами, а не формальными аксиомами. Он поступает просто: отнимает у вещи вещность, оставляя ей образ. Донаучный ум не знает «реализма законов». Он знает только «реализм вещей». Поэтому его имагинативные образы и даже метафоры суть для него вещи. И хотя, в сущности, они лишены материальной структуры и организации, причинно объясняющей их функции, и являются часто только видимостью, «якобы вещами» и даже скорее только смыслами в виде образов (то есть скорее нуменами, чем феноменами), тем не менее миф оперирует ими, как вещами, – в условиях того реального материального мира первого приближения, каким представляется этот мир чувственному восприятию наивного реалиста. Но, оперируя своими чудесными телами и чудесными актами (в эвклидовом пространстве, в условиях механической физики Ньютона и вычисляемого времени), мифотворческий до-научный ум нарушает условия и категории этого мира, произвольно переходя к условиям того энергетического мира, каким нам его дает наука о микрообъекте.

Короче говоря, не покидая мира первого приближения, в котором живут, мифотворец, сам того не ведая, переходит в мифе к логике ему неведомого мира, в котором только научно думают, – то есть к логике мира второго приближения, мира «интеллектуализированных объектов». И в том-то и особенность мифотворческого донаучного ума, что, став для нас уже, по существу, «идеалистом», он остается для себя тем не менее прежним материалистом и наивным реалистом, полагая, что его имагинативные образы, например «кентавры», суть существа, вещи, хотя, по сути говоря, образы самих вещей его наивного реального мира суть только воображаемые представления или имагинации: глубинной сущности вещей мира сего его донаучный ум, по существу, научно-реально не знает.

И какими бы чудесными свойствами и функциями его чудесные образы-вещи (точнее «якобы вещи») ни обладали, они для него обладают ими a priori (в отношении здравого смысла), и априорность эта проистекает от его воображения – от опыта воображения, познающего мир. И вот оказывается, что примат воображения над опытом здравого смысла у наивного реалиста в мифотворческом мышлении подобен примату теории над опытом в микрофизике и микрохимии.

10. ЯКОБЫ ОБРАЗЫ КАК ВЕЩИ – В МИФЕ

Воображение мифотворца, познавая научно, априорно, поэдиповски, или бессознательно предчувствуя то, что впоследствии будет познано и даже научно осуществлено, не могло мыслить ни свои элементарные понятия, ни свои образы только формально, как математик. Так как воображение не отделяет от своих образов и понятий их содержания, поэтому в мифе нет терминов.

Не умея мыслить формально и стремясь к максимальной реализации своих страстных желаний, мифотворческое воображение иногда настолько перегружало необычным содержанием свои образы и тем самым придавало им так много чудесного смысла, что эти образы становились непредставимыми или только символически представимыми, или оказывались мнимыми образами (якобы образами), то есть они оказывались чисто Смысловыми образами (вроде «вещи-ничто» энергетического мира). Мифотворец придавал часто этим «смыслам», порожденным его страстными желаниями и грезами, форму общеизвестных обычных вещей, совершающих, неизвестно как и почему, необычные и невозможные акты и функции, хотя, по сути говоря, их смысл и функции должны были бы лишить их «формы» вовсе.

Рог изобилия как зрительный образ – обыкновенный рот. По мифу он: или рог чудовищной козы Айги, кормилицы Зевса этой прахимеры мифологии, или рог бога-реки Ахелоя, который вырвал у него в единоборстве Геракл. По внешнему виду – он рог, но его чудесное свойство (изобилие) никак не объяснимо и не представимо. Это изобилие – только смысловая функция, а не прямой вещный образ. Но миф дает его нам как вещный внешний образ «рога», как вещь и разрабатывает даже его происхождение от козы или бога-реки, хотя по сути «рог изобилия» – только чистая функция. Между образом-вещью и era волшебным свойством давать в любое время сколько угодно пищи и питья, плодов и амброзии нет никакой конкретной и вразумительной обусловленности, кроме желания голодного «даешь пищу» *.