Встречи с животными

«Нет, — думаю, — не допущу, чтобы такой пес голодной смертью погиб!»

Пришел я домой и спрашиваю пасечника, где сейчас в лесу работают киргизы из лесничества. Мне было известно их искусство копать землю. Пасечник рассказал, где их надо искать, и я тотчас отправился в лес. Однако на поиски ушло немало времени, и только к вечеру я пришел домой в сопровождении двух здоровенных парней.

Раннее утро следующего дня застало нас за напряженной работой. Размахнется рабочий широким чекменем, всадит его до отказа и отбросит целую кучу земли. А мы топорами вырубаем корни, выворачиваем камни — освобождаем путь. И в минуты передышки прислушиваемся к лаю. Он уже едва слышен — слабый такой. Видимо, собака совсем обессилела без воздуха, воды и пищи.

Часа четыре продолжалась раскопка, но все же мы добились своего — извлекли из-под земли Чубчика. Сколько радости было! Но пес даже как будто был обижен, что его оторвали от барсука. Немного отдышавшись на воздухе и попив воды (есть ему было некогда), он опять полез в нору. С раздражением схватил я его за шиворот, посадил в мешок и понес домой. Охотники хотели и барсука вытащить из норы. Однако я не дал. Чубчик уцелел, пусть и барсук живет на доброе здоровье, он тоже сражался храбро.

Через несколько дней охотники тронулись в Москву; но не прямо, а с заездом на маленькую станцию близ Сырдарьи, где предполагали поохотиться за фазанами.

Там опять с Чубчиком случилось несчастье. Я узнал об этом позже из рассказов вернувшихся охотников.

Во время фазаньей охоты собаки подняли кабана. Как ни мал был Чубчик, но сердце имел львиное и не испугался страшного зверя. Вцепился пес зубами в зад кабану, да так крепко, что повис на нем. Зверь кинулся в камыши и утащил с собой Чубчика. Долго искали охотники собаку, не нашли и уехали в Москву без нее.

Как кабан отделался от фокса, никому не известно, только спустя неделю Чубчик забежал в отдаленный поселок, а оттуда его доставили на станцию. Вскоре в Москву пришла телеграмма: «Найден Чубчик».

Ну и Чубчик, ну и урод! Побольше бы таких уродов на свет родилось!

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Много воды утекло с тех пор, как я в последний раз посетил Киргизию.

Высоки киргизские горы, неприступны скалы, круты серые осыпи... «Не по возрасту стала мне эта страна», — решил я и даже мечтать о ней перестал. И вдруг весной 1951 года обстоятельства сложились так, что мне опять привелось побывать в горах Киргизии.

В самом начале мая мой спутник Анатолий Николаевич Желоховцев и я сошли с поезда на станции Фрунзе с твердым решением как можно скорее покинуть столицу Киргизии и проникнуть в горы.

Стояло тихое раннее утро. В зелени садов и парков чутко дремал город, да на горизонте сквозь дымку маячил хребет Алатау. Как знакомо, как близко сердцу все это!

— Сегодня перебросить вас не сумеем, — развел руками один из наших знакомых, когда мы попытались достать машину, чтобы немедля перебраться на лесной кордон в горы. — Но завтра это сделаем, — успокоил он нас.

Таким образом, неожиданно у нас оказалось много свободного времени.

Целый день бродили мы по тенистым аллеям города, побывали в парках, посетили знакомых. Как все изменилось здесь за последние десять лет! Разросся, украсился город. Там, где в глубине садов когда-то скрывались глинобитные домики, поднялись каменные здания, улицы соединились с сетью шоссейных дорог, прорезающих страну во всех направлениях.

— Как ближе пройти к вокзалу? — спросил я как-то киргизскую девочку. Признаюсь, старая привычка пользоваться жестикуляцией при объяснении с киргизским населением отразилась на моей речи. Но тут же я убедился, что в этом не было никакой необходимости.

— Если вы очень спешите, — сказала она, — то я вам советую сесть на шестой автобус. Он останавливается на противоположном углу, и, самое большее, минут через десять доставит вас на вокзальную площадь.

— Нет, нет, мне некуда торопиться, — поспешил я убедить свою собеседницу. — У меня избыток свободного времени, но, гуляя, все же хотелось бы идти по направлению к вокзалу, а не в противоположную сторону.

— Ах, вот как! Ну, тогда слушайте...

И девочка обстоятельно и толково рассказала, как лучше пройти к вокзалу.

Невольно перед моими глазами встали картины старой Киргизии.

Когда наша экспедиция появлялась в селениях, ребята прятались по закоулкам и оттуда с любопытством и страхом следили за каждым движением незнакомых людей. Не видно было и женщин. Только мужчины выходили навстречу. Сколько раз мне приходилось наблюдать, как по дороге к базару верхом на лошади едет муж, а жена идет пешком сзади и несет на спине вещи или ребенка.

Все это в далеком прошлом.

А вот передо мной новая Киргизия. Громадный город утопает в зелени, его улицы покрылись асфальтом. Несоизмеримо вырос, стал культурным народ Киргизии.

Наступала темная южная ночь. Где-то звенели струны гитары, да в садах в центре огромного города, соревнуясь друг с другом, свистели и щелкали соловьи.

«Как жалко, что не поют соловьи в центре нашей столицы Москвы», — думал я.

Но вот и горы Киргизии, глубокое и прохладное ущелье Туюк, вот и кордон лесничества. Небольшой русский домик стоит поодаль от прочих построек на дне ущелья при слиянии трех горных речушек. Шумя и пенясь, вырываются они из узких щелей и, слившись в общий поток, стремительно несут свои воды вниз по долине. По сторонам в сотне метров круто поднимаются безлесные холмы, поросшие сочной высокой травой, а выше их сменяют арча да остроконечные темные ели. Глухо рокочут на дне потока тяжелые камни, порой туман заползает в ущелье, а в самом верху на фоне голубого неба блестят и искрятся под лучами солнца зубчатые снеговые вершины.

Утро давно настало, но в глубокой долине еще долго царят холод и сумрак. Что-то суровое, но оздоровляющее и незабываемое в этой картине.

Прошло с неделю, как мы поселились в ущелье Туюк, но ни я, ни мой спутник не решались еще подниматься высоко в горы. Разреженный воздух и у кордона давал себя чувствовать. Мы поздно вставали утрами, не спеша пили горячий чай и, когда, наконец, лучи солнца заглядывали в глубину ущелья, отправлялись в ближайшие окрестности лесного кордона. При этих небольших прогулках Анатолий Николаевич собирал насекомых, а я особенно интересовался птицами. К сожалению, их было не очень много, и мне хотелось как можно скорее подняться в альпийскую зону. Чем больше мы свыкались с горным воздухом, тем чаще поглядывали на вершины гор, где среди альпийских лугов поднимались сизые скалы, прикрытые сверху шапкой вечного снега.

Давно намеченный подъем в горы мы осуществили во второй половине мая. Стоял утренний полумрак, когда мы покинули наше жилище и вьючной дорогой направились по ущелью. Вот она поднимается по крутому склону левого берега, достигает вершины небольшого увала, затем ныряет в лощину и приводит нас к мостику. Настил его полуразрушен, оброс мхом и плесенью, но еще прочно держится на двух толстых стволах арчи, перекинутых с камня на камень. Под мостом пенится и ревет поток, наполняя воздух холодной водяной пылью. Такие уголки — излюбленные места гнездования белобрюхих и черных оляпок. Вся жизнь этих необычных птичек протекает на береговых камнях быстрых горных речушек. Избегая ярких лучей солнца, они охотно скрываются под мостами, со звонким криком вылетая оттуда при появлении человека.

С непривычки мы осторожно вступаем на мост, перебираемся на противоположную сторону и идем берегом до тех пор, пока нависшие над водой скалы не загораживают дорогу. И тогда по такому же мостику вновь приходится перебираться на левый берег речушки и, следуя дальше, с каждой минутой подниматься все выше и выше в горы.