Страница 62 из 66
— Садись! — повторил Учитель.
Олан почтительно опустился на табурет перед Азимом, сидевшим в углублении массивного пушистого валуна.
— Ты построил двигатель?
Олан понял, что речь о духовой Машине.
— Да, Учитель.
— Ты ходил на Поляну? — кажется, с интересом спросил Азим. — А ведь Обряд запрещает это! Олан опустил голову.
— Послушай, Олан. Ты мудрый, и я за это чту тебя.
— Да, Учитель…
— Но ты не можешь знать того, что знаю я. Ты не ведаешь, что есть добро, а что есть зло. Я мог бы разрушить твой двигатель, Олан. Но я хочу, чтобы ты поверил мне и сделал это по своей воле.
— Но моя Машина мелет для всех муку из лиан! — обнадеженный его добродушным тоном, решился подать голос Олан. — Не надо больше до боли в спине крутить жернов. Где зло? Объясни, Учитель!
— Меня огорчает, что ты не хочешь просто верить… Сейчас твоя мельница добро. И если б дело было в ней одной, я бы ничего не имел против. Но подумай, что тебе придет в голову соорудить… ну, предположим, механического тхеопама для таскания камней…
Олан в ошеломлении уставился на Азима. Тот улыбнулся.
— Или механическую птицу, чтобы летать над лесом. Как ты считаешь, было бы это добром?
— О, да… — едва смог произнести Олан, пораженный невероятными, но удивительно ярко представившимися ему картинами.
— Однако на том не кончилось бы. Ты захочешь и варильщика похлебки, и рубильщика листьев Тхе, и резальщика лиан…
— Разве это возможно? — задохнулся Олан.
— Возможно, — уже раздражаясь, сказал Азим. — Не ты, так твои дети или дети твоих детей. И это будет уже злом, которое не остановить!
— Я не понимаю! — возбужденный тем немыслимым, что взорвалось в его голове, возразил Олан. — Если Мельница — добро, то Рубилыцик и Птица — тоже добро!
— Прислушайся. Почему работает твоя машина? Потому что под котлом горят дрова. Твоя птица тоже должна что-то есть. И она будет есть… те же дрова, если хочешь. И тебе не хватит дров на всех птиц, тхеопамов и рубильщиков.
— Вокруг Деревни лес во все стороны, Учитель!
— В лесу существуют еще деревни — там, там и там! В каждой заведется свой Олан. Вам всем леса не хватит!
— Я не верю тебе! — воскликнул Олан, вдруг почувствовав свою силу. — Деревья вырастают каждый год, дров всегда будет сколько угодно! — он видел, что не с гневом, а с печалью внимает ему Азим.
— Прислушайся, Олан! Вот Поридам, Гномин, Юола или ты сам. Вы живете, соблюдая Обряд, и вы счастливы. Так жил и умерший Нон, и так прожил старик Мультазарим. Так жили до них. Было так, так есть, и было так, как будет — говорит Обряд. Подумай, разве это не была счастливая жизнь?
— Это так… — вынужден был согласиться Олан.
— Но если она была счастливой, зачем менять ее?
— Когда не придется вертеть жернова и надрываться, закатывая камни на спину тхеопама, она станет еще лучше! — Олан чувствовал прилив воинственной энергии, как в пору охоты на болотного крокодила. — Ты говоришь, что Обряд нужен ради того, чтобы сделать счастливой жизнь. Тогда объясни, зачем мы строим Мост через топь? Зачем отдаем тебе столько яиц тхеопама? Ты говоришь, что я должен верить. Но я сомневаюсь!
Лицо Азима стало ритуальным — оно было неподвижно, и оно неуловимо менялось, было расслаблено, но напряжено.
— Твоя машина — зло, — произнес Азим негромко, и Олан осекся, будто уколовшись о звук его голоса.
— Ты разрушишь ее и никогда больше не пойдешь на Поляну…
Олан не различал уже Азима, только мерцание черной бездны в его зрачках. Это мерцание сковывало Олана, но та сила, которая взорвалась в нем, клокотала и требовала выхода.
Олан с трудом двинул головой и снова увидел Храм и Азима, и его побелевшие пальцы, вцепившиеся в пушистый валун,
— Ты должен разрушить свою машину и забыть…
— Нет!
Азим откинулся назад, все мускулы его расслабились, и Олану померещилось, что Учитель умер. Страх сжал его сердце. Но вот Азим вздохнул и выпрямился.
— Чтобы понять все, тебе не хватит жизни, — устало и безнадежно промолвил он.
Олан понял, что поборол, одолел Учителя. И что больше тот ничего не скажет. Он охватил последним жадным взглядом загадочные предметы в Храме и вышел наружу.
Жители толпились возле его хижины. Лица были повернуты в сторону Храма, и Олан понял, что его ждут. Под котлом духовой Мельницы еще тлели угли.
Олан не знал, как сказать то, что буквально рвалось из него. Он сглотнул несколько раз, прежде чем начать.
— Обряд запрещал ходить на Поляну, — наконец удалось выговорить ему. — Но я был там! Обряд говорил, что нельзя делать ничего, кроме того, что нужно делать. А я сделал Машину. Теперь никому не надо с утра до вечера вертеть жернов. Машина будет делать это за всех!.. Обряд приказывал нам строить Мост, заставлял отдавать съестное Азиму. Но зачем?
Остановившись, Олан обвел взглядом толпу. Да, в лицах был испуг, но в них были доверие и то возбуждение, которое наступает в громкие дни крокодильей охоты. И Олан чувствовал, что может теперь ничего не опасаться.
— Братья! Обряд обманывал нас! — крикнул он, и толпа качнулась, выдохнула и замерла. — Мы не будем больше катать валуны! Не будем отдавать пищу Азиму! Все, что приказывал нам Обряд, — это пелена, закрывавшая от нас свободную жизнь! Азим совершал брачный Ритуал, и мы верили, что именно от сока Тхе рождается новый человек. Но это ложь! Мы все знаем, почему самка тхеопама начинает нести яйца, а из живота гнурии появляются маленькие ящерицы. То же самое должно произойти с мужчиной и женщиной, чтобы появился ребенок!
Радость от исчезновения пелены проступала на смятенных лицах. И Олан закричал охрипшим голосом, чтобы окончательно перевернуть людей и заставить поверить, что наступила новая пора.
— Я показал вам, как мелет духовая Машина! Но это только начало! Я сделаю механических рубильщиков листьев Тхе! А потом механических птиц, чтобы летать! И ловца крокодилов — никто не будет больше перекушен зубами, как старый Нон! Радуйтесь!
Толпа подалась вперед, и раздался потрясший Деревню клич:
— Олан! Олан!
— На Поляну! — воскликнул он, и толпа повиновалась, как тело повинуется мысли.
Они были на Поляне, и Олан командовал, показывая, что ему нужно. Жители в общем порыве растаскивали груды металла и выбирали ношу, которую способны были донести.
А через два часа лязг стоял уже у дома Олана, где росла Гора добычи. По Деревне полз запах металла.
Олан не помнил дальнейших дней, не помнил, что ел и как спал. При ослепительном свете, сиявшем впереди, окружающие люди казались тенями. И даже Азим, который что-то говорил и смотрел скорбными глазами, даже он промелькнул, как бледная тень птицы, летящей над землей.
Олан создавал механического Рубильщика. Мысль его становилась резкой и пронизывающей. Легко и естественно он отбросил идею о духовом Двигателе, который был в мельнице. Ему нужен был новый дух, куда более сильный. Олан не заметил, как научился раскалять металл, чтобы тот становился мягким, словно лист с дерева, и как смог соединять один кусок с другим. Сила, исходившая от Олана, заставляла предметы подчиняться, И огромная — больше тхеопама — машина вырастала во дворе его дома.
День, когда Олан понял, что машина закончена — и ждет оживления, наступил тоже незаметно. Утром, выбежав из хижины, он вдруг осознал, что делать больше ничего не нужно. Рубильщик готов.
Олан обошел несколько раз вокруг, испытывая изумление и восторг перед сделанным, и к нему постепенно возвращалось восприятие окружающего мира. Он увидел, что ярко светит солнце, но стало прохладнее — приближалась осень. Он увидел дом Ница и удивился тхеопаму, бредущему без присмотра.
Мальчик Хум сидел перед Мельницей. Рядом располагались корзины с сушеными лианами и полные чашки муки — столько полных чашек, сколько раньше никому и не снилось.
— Я сделал его, Хум! — порывисто сказал Олан.
— Ага, — бросил мальчик довольно равнодушно.
Ах, этот бесчувственный Хум! С кем же поделиться радостью?