Квазимодо

Наушники вдруг взорвались утробным рычанием штурмового пса, мчащего на врага во всю мощь своей разрушительной ярости. Есть! Есть! Как всегда в таких случаях, Илан на минуту перестал различать, что именно он слышит в наушниках, а что извне… вот эти отчаянные крики — откуда они?.. Отсюда? — Конечно, нет! Это — по связи… это мой храбрый Оскар загнал врага в угол и теперь треплет его, как плюшевого медведя. А эти выстрелы?.. откуда выстрелы?.. зачем голанчики запулили такую длинную очередь? Они ведь всегда стреляют одиночными… Илан вопросительно оглядывается на солдат. Но они и не думали стрелять. Они торжествующе указывают на угловой дом, в окнах которого мечутся всполохи автоматного огня. Теперь ясно, где арабье… вон они, там, на втором этаже! Вон они! Молодец, Оскарушка! Вон они, вон их змеиное гнездо, и кто-то уже треплет их изнутри длинными очередями! А звук этот совсем тут ни при чем, вот… Его просто нету, этого звука, слышишь, Илан? Слышишь? Ты не слышишь его, слышишь?

Вдруг Илан понял, что уже давно слышит этот звук, слышит и не слышит, потому что не хочет, не может впустить его в уши. Чтобы избавиться от него, он даже сорвал наушники, но оказалось, что страшный звук слышен и так, без всякой радиосвязи, ужасный и невыносимый. Нет, подумал он, это не может быть Оскар. Оскар не скулил никогда, ни разу, даже ребенком… каким ребенком?.. придумал тоже — ребенком! Про собак говорят «щенком». Ладно, какая разница? Пусть — щенком, все равно не скулил, не тот характер. На самом деле, это больше походило на плач, чем на скулеж. Наверное, ему было очень больно, Оскару, если даже он дошел до такого плача. Наверное, так он звал его, Илана, звал на помощь, потому что твердо знал, что Илан может все, даже справиться с этой болью и с этой неожиданной беспомощностью, когда он, сильная и большая собака, вдруг не может даже пошевельнуть лапой, не говоря уже о том, чтобы подняться. И это уже совсем стыдно, потому что враги остались целы, а он, Оскар, проиграл, не смог выполнить задания, не исполнил команду, и, видимо, поэтому Илан теперь сердится на него и не приходит. И поделом сердится — как же это он, с его-то опытом, не заметил второго врага, там, справа, за дверью? Вот… не заметил, что уж теперь поделаешь?.. А больно-то как… больно… и он снова заплакал, жалобно, как ребенок, уже не надеясь на то, что Илан когда-нибудь придет, а просто прося у него, чтобы он как-нибудь побыстрее это закончил, хотя бы и не приходя, а издали, ведь он умеет и издали, Оскар знает. И когда потом он почувствовал, что боли уже нету, что смерть, теплая и лохматая, как мать, начинает вылизывать его своим большим языком, тогда он обрадовался в последний раз в своей красивой и счастливой жизни, потому что подумал, что это Илан все-таки помог ему издали. Помог, а значит, и простил напоследок за невыполненное задание.

Вспыхнули прожектора. Лучи слепящего света вперемежку с пулеметными очередями обрушились на дом. Теперь, когда террористы были обнаружены, солдаты без остановки поливали пулями окна второго этажа, не давая врагу шевельнуться и прикрывая приближающийся бульдозер. Илан поднял голову и подошел к офицеру.

«У меня там собака,» — прокричал он непропорционально громко, как кричит контуженный или просто оглушенный человек.

«Знаю, — офицер участливо похлопал его по плечу. — Знаю, что собака. Ничего, не переживай, другую дадут.»

«Какую другую? — недоуменно спросил Илан и снова закричал. — Какую другую? У меня там Оскар. Нельзя бульдозером.»

«Кончай вопить, — нетерпеливо сказал офицер. — Я не глухой. Что ты кричишь, как ненормальный? Говори чего надо, только быстро. Не до тебя мне сейчас, понял?»

Илан заторможенно пожал плечами. Он просто старался перекричать плач Оскара, который, раз войдя в его уши, продолжал грохотать там, как близкая канонада.

«Нельзя бульдозером, — повторил он. — Там Оскар.»

«Был Оскар, — отвечал голанчик, упирая на первое слово. — Был. И нету. Умер твой Оскар. Погиб смертью храбрых.»

«Как же так? — удивился Илан. — Он жив. Он там. Ранен. Легко. Вот он скулит, слышишь?»

Лейтенант взял протянутые наушники, послушал и покачал головой:

«Да ты никак шизанулся? Никто там не скулит. Он пять минут назад скулить кончил. Иди-ка, попей чего-нибудь, приди в себя… эй, Арье! Помоги человеку…»

«Да ты что, человеческого языка не понимаешь? — закричал Илан. — Я ж тебе, падла, кажется, понятно объясняю: там, в доме, раненый боец, понял? Ты, может, забыл, парень: в ЦАХАЛе своих не бросают! Не бросают, понял! Отзывай бульдозер! Немедленно!!»

Офицер аккуратно положил бинокль, схватил Илана за грудки и сильно тряхнул:

«Слушай меня внимательно, ты, собачий поводырь. У меня сегодня командира убили. Друга моего. Он мне еще вчера как брат был, а завтра на похоронах я его родителей утешать буду. Так что ты лучше не лезь ко мне со своей собакой. Во-первых, она мертва. А во-вторых, даже если жива — ты что, думаешь я бы туда своих ребят послал? На два ствола? А уж фугасов там понаставлено — будь уверен. Зачем? Чтобы завтра еще на одни похороны ехать?.. — он повернулся и крикнул в темноту. — Арье, мать твою, где ты? Забери от меня этого придурка, от греха подальше…»

Грохнул взрыв, за ним еще и еще. Это бульдозер, медленно разворачиваясь, обрушивая по дороге углы домов и круша осветительные столбы, въехал в узкую улицу и теперь неуклюже продвигался по ней, давя по дороге, как клопов, самодельные арабские мины и фугасы.

«Видал, сколько их там было? — возбужденно крикнул офицер, бросая Илана и впиваясь в бинокль. — Во дает, рубака! Этот уж потоптал, так потоптал!»

Илан отошел в сторону. Он почти не слышал взрывов за громом оскарового плача. Пес продолжал скулить, жалобно и в то же время требовательно, зовя Илана на помощь.

«Конечно, Оскарушка, конечно, — пробормотал Илан. — Разве я могу тебя бросить? Ты что, псина… Сейчас мы с Чифом организуемся… погоди-ка… эй, Чифуля! Ты где, братан? Иди ко мне, родной, иди… Сволочь он, этот лейтенант. Одни мы с тобой тут люди, правда? Мы и Оскар.»

Чиф радостно крутанул хвостом. Наконец-то обратили внимание и на него. Он давно уже вертелся у Илана под ногами — и все впустую. Хозяин был занят чем-то другим, видимо, очень серьезным, и не следовало беспокоить его по пустякам. Правда, один раз, когда офицер схватил Илана за ворот и начал трясти, Чиф уже почти что решил вмешаться, но хозяин, судя по его вялому виду, против тряски особо не возражал, а значит, и в защите не нуждался. Вообще говоря, Чиф оценивал поведение хозяина как несколько странноватое. Вокруг явно происходили какие-то важные события, грохали взрывы, трещала стрельба, чудовищных размеров машина с ревом ползла куда-то, люди суетливо бегали туда-сюда или, наоборот, лежали в полной неподвижности, вцепившись в свои автоматы и пристально уставившись в одну точку — все так или иначе соответствовали происходящему… все, кроме Илана. Илан отчего-то казался чужим, лишним во всей этой суматохе.

С другой стороны, опыт уже приучил Чифа не торопиться с выводами такого рода. Люди всегда вели себя сложно, особенно, хозяин. Наверняка всему есть своя причина; так что главное — правильно и четко исполнять приказы, а не совать свой длинный бельгийский нос куда не просят. Так ему обычно говорил Илан: «Уж больно ты инициативный парень, Чиф. Вечно лезешь со своими предложениями. А дело твое — лохматое: исполнить приказ и точка. И не совать свой длинный бельгийский нос куда не просят.»

Вот Чиф и не лез со своими предложениями. Хотя, конечно, очень хотелось бы помочь Оскару. С Оскаром явно случилось что-то нехорошее, иначе он бы не стал так настойчиво звать хозяина на помощь. Обычно Оскар делал свое дело молча и в одиночку. Скоро и Чиф будет таким же. А может, даже лучше. Ведь он моложе и быстрее Оскара. А сила и вес — дело наживное. Правда, Оскар, видимо, справился и на этот раз, судя по тому, что довольно быстро перестал жаловаться. И правильно. Наше дело лохматое: исполнить приказ и точка.