Страница 9 из 29
Воспрянули наши — и в атаку. Моргнуть я не успел, а Каменистых уже к баклажанским воротам прорвался — да ка-ак вдарит! Девятиэтажка наша так вся и вздрогнула, будто от подземного толчка: «Го-ол!»
Вздрогнуть-то вздрогнула, а чувствую: вроде бы что-то не то. И вдруг до меня дошло: да это же за стенкой, у Заваркина, тихо. «Неужто, — думаю, — сердце? При таком-то счете немудрено…»
А наши тем временем выигрывают вбрасывание, Дымоходов хорошо отдает Каменистых, тот выходит к воротам, — бросок — и вот вам пожалуйста — 2:3! Взревел я вместе со всей домовой общественностью, а сам к стенке ухом приник — что там у Заваркина? Слышу, вроде простонал кто-то сдавленно так: «о-ох». Ну тут уж и сомнения не осталось: худо бедняге.
А у Заваркина, как назло, ни телефона, ни жены, она в деревне с ребятишками гостит. И мне, главное, оторваться нельзя: на экране самое кульминэ — Ручищев отбыл срок и коршуном на наши ворота кинулся. Сеча идет — искры из-под клюшек.
Звоню в «Скорую», а там занято. Ну, понятное дело, два периода всухую нас утюжили — по всему городу инфаркты… И в этот самый момент наши третью шайбу забросили. А тут и игра кончилась.
Три-три. Не сахар, конечно, но жить можно. Побежал я к Заваркину. Стучу, а сам прикидываю, как сподручней взламывать…
И что же вы думаете, — открывает Заваркин собственной личностью.
— Что случилось-то? — интересуюсь. — Я уж думал, ты концы отдаешь.
Мнется Заваркин, глаза отводит.
— Да вот, понимаешь… Переводят меня в баклажанский филиал…
Я сперва-то не понял.
— Ну и что? — спрашиваю.
— А то, что коли уж суждено в Баклажанске жить, так не белой же вороной. И мыслить и чувствовать надо по-баклажански…
Тут только до меня доехало.
— Та-ак… — говорю. — Ясно теперь… Что ж, счастливо обаклажаниваться. Черт с тобой, болей за своих Ручищевых, охай, сколько влезет. Только пока с квартиры не съехал, — «гол» кричать не советую. Потому как за себя не ручаюсь. Вплоть до применения силового приема под горячую руку.
Повернулся я, а Заваркин душевно так похлопывает меня по позвоночнику и информирует на ухо:
— Тебя, слышь, тоже в Баклажанск наметили… С повышением. Вторым замзавом… Сам вчера видел проект приказа…
Оглянулся, вижу — не врет.
— Ничего удивительного, — говорю. — Давно уж пора бы заметить мое старание. А в Баклажанске, что ж, тоже люди живут. И в хоккей играть умеют. Вон как Ручищев этого охломона Треугольникова к бортику приложил — пальчики оближешь. И правильно: не путайся под ногами!..
Борис Сенкевич
Юморист и сатирик, составитель поездов треста «Магнитострой». Есть надежда, что из публикаций в различных газетах и журналах составит собственный сборник эпиграмм.
В семь потов синтезируя мнения,
Мы даем стихотворцу совет:
Подработать
концовку творения,
Где еще
и начала-то нет…
— Поставил на прорыв прибывших к нам ребят?
— Еще б…
Проверили. Действительно: стоят…
Над мелочью трястись считал усопший правилом,
И всем внушил он страх в довольно емкой мере…
И вдруг — на камне гробовом — ошибка!
Вмиг исправил!
И рядом высекли: «Исправленному верить!»
Владимир Васильев
Коренной свердловчанин. Прославил свою родную лесоторговую базу посредством рисунков через газеты и журналы. Приятно сознавать, что база снабжает человека и духовными ценностями.
Владимир Огнев
Писатель из Кургана. Окончил ремесленное училище, работал токарем, фрезеровщиком, помощником мастера, редактором Южно-Уральского книжного издательства. Член Союза писателей СССР. И при всем этом смотрит на жизнь с юмором.
Слева — могучий сосновый бор, справа — чуть тронутые багрянцем березовые рощи, перемежаемые веселыми полянками, впереди — матово-серебристая река, по берегу которой протянулся широкий песчаный пляж… Завороженный красотой, я остановился у белого, окруженного цветами, корпуса здравницы. Солнце склонялось к горизонту. Нежно-алые полосы на закате предвещали прекрасную погоду на завтра.
— Впервые сюда? — спросил мужчина, приехавший тем же, что и я, автобусом и теперь остановившийся рядом. Он поставил на дорожку два объемистых чемодана и скептически, как мне показалось, глянул на мой багаж, состоявший из «дипломата» и легкой пластиковой сумочки.
— Да, — ответил я. — Впервые. И знаете, мне здесь нравится.
— Гришин, — представился незнакомец, — Иван Петрович.
Я назвал себя и предложил идти устраиваться.
В уютной палате на двоих, куда нас проводила симпатичная сестра-хозяйка, было сумеречно: в люстре горела только одна лампочка, свеч этак на двадцать пять, в прихожей света вообще не было.
— Жаль, что не удастся почитать вечером, — сказал я, опускаясь в кресло. — Темновато.
Иван Петрович усмехнулся, открыл один из своих чемоданов и на свет появились четыре электролампочки. Вскоре наша люстра засверкала веселыми огнями, ожил и засветился зиявший до того пустым патроном длинноногий торшер.
— Однако, вы предусмотрительны, — удивленно протянул я.
— Опыт, — кратко ответил Иван Петрович. — А сейчас посмотрим, как обстоят дела с душем.
В туалетной было все необходимое. Правда, вместо душа из крана-смесителя торчала деревянная затычка, а вешалка для полотенец, не удержавшись на хилом гвозде, перекочевала в угол, за водопроводные трубы.
С той же загадочной усмешкой Иван Петрович извлек из чемодана блестящую чешуйчатую змею с леечным раструбом на конце, гаечный ключ, паклю, молоток, отвертку и набор гвоздей и шурупов. Сон после освежающего душа был легким и приятным…
Утром я с огорчением обнаружил, что у нас, как, впрочем, и почти во всех «номерах» гостиниц и здравниц, единственная розетка электросети находится в углу, наиболее удаленном от зеркала. Почему? Раньше я думал, что архитекторы, строители и люди, расставляющие в помещениях мебель, просто отстали технически, не знают о существовании электробритв. Теперь понял — все они надеются на дядю Ваню. Ибо едва я стал пристраиваться на коленях к стулу, чтобы дотянулся шнур к розетке, Иван Петрович решительно поднял меня на ноги. Сначала он заменил розетку, которая оказалась сломанной, а затем предложил мне вынутый все из тех же необъятных чемоданов удлинитель с тройником. Побрился я с комфортом, мешала лишь легкая дрожь в руках — от восхищения соседом и удивления перед его предусмотрительностью…