Летит, летит ракета...

Поначалу Амина группа с легкостью обнаруживала туннели по грохоту землеройных машин или по колесному перестуку вагонеток, платформ и цистерн, перевозящих контрабандное добро и оружие. Поняв это, полостинцы прибегли к тактике маскировочного шума. В качестве такового они использовали круглосуточный минометный обстрел прилегающих к Полосе территорий, а также — регулярные нападения на небольшой, находящийся внутри Полосы анклав, где относительно мирно проживали тогда несколько тысяч странников.

Странники анклава выглядели совершенными белыми воронами в районе, где все существовали если не на пособие, то на контрабанду. Они, смешно сказать, выращивали цветы и тем жили, никого не трогая и ничего не прося. Могли ли добропорядочные полосята стерпеть подобную наглость?

Нападения на анклав прибавили армии головной боли. Нет, странники анклава не жаловались; по сирене они послушно спускались в бомбоубежища, умело передвигались ползком в своих оранжереях, чтобы не подставляться под пулеметный обстрел, на собственные деньги ремонтировали развороченные минами теплицы и даже своих погибших старались хоронить очень сдержанно и деликатно, дабы, не дай Бог, не задеть чьих-либо нежных чувств проявлениями неумеренной скорби. И, тем не менее, нельзя отрицать, что армии мешал шум, а шум возникал именно в результате полосячьих нападений на цветочный анклав, который, таким образом, превращался в непосредственную причину многих прижопных проблем — как армейских, так и общегосударственных.

А если цветник мешает, его затаптывают — разве не так? У кого-то, возможно, не хватило бы на это духу, но только не у тогдашнего премьера, носившего характерное прозвище Слон и уже упомянутого мною в качестве легендарного прижоп-генерала, ухитрившегося несколько раз почти безнаказанно нарушить незыблемые законы прижопа. Сначала, когда премьер впервые объявил о своем намерении вытоптать анклав, а населяющих его странников выбросить из домов силой, никто ему не поверил.

Люди недоумевали. Люди задавали лишние, дурацкие, наивные вопросы. Ну, например: “А как же цветы?” Или: “А как же дети?” Или: “А что случится с могилами?” Или, еще того пуще: “А что будет с жизнью, с семьями?” Люди качали головой, люди сомневались. А зря. Слон и оранжерея: ну сами подумайте, на какой еще танец способна такая пара? Велика важность — цветы, дети, могилы… что там еще?.. — жизнь?.. — велика важность — жизнь! Слон, он ведь на то и слон, что все утюжит своими ножищами, все топчет, без разбора.

В принципе, по накопленному в мире опыту подобных мероприятий, удобнее всего было бы потравить цветы и странников цветочного анклава газом, чтобы затем быстро и незаметно сжечь получившиеся отходы в специальных печах. Увы, тот же опыт показывал, что сжигать на месте не получается, а строительство новых печей или депортация к печам существующим обойдется слишком дорого. Поэтому Слон нашел промежуточное решение. Анклавных странников депортировали только за пределы ограждавшего Полосу забора и там выбрасывали в расчете на то, что, проявив сознательность, они проделают остаток пути до восточноевропейских печей на свои собственные средства.

В начале августа командир Аминой противотуннельной роты объявил общий сбор. В обычных армиях общие сборы подразделений происходят на войсковом плацу. В армии Страны местом такого сбора традиционно является клуб. Командир, недавно назначенный молоденький лейтенантик, нервничал и совершал ошибки. Вот и в этом случае он пришел на сбор минута в минуту, а потому вынужден был ждать, пока подтянутся ветераны. Ами же опаздывать не любил, но статус старослужащего обязывал его приходить на сбор, как минимум, на четверть часа позже назначенного, и непременно — с кульком семечек. О чем и напомнил Бергеру его друг, напарник и сосед по комнате Нево Шор, такой же дембель-ветеран, как и Ами, только свободный от американских предрассудков.

— Кончай, Нево, — сказал Ами. — Зачем парня лишний раз опускать? Нам через три месяца на дембель, а ему еще командовать.

— Фраер ты, Бергер, — откликнулся Нево, вставая и подбирая с пола автомат. — И я с тобой заодно. Пошли уж, черт с ним.

В итоге опоздали всего минут на десять, и командир взглянул на ветеранов со сдержанной благодарностью. Подобные уступки благотворно влияли на авторитет. Он посолиднее кашлянул, призывая роту к вниманию.

— Я только что приехал с совещания у комбата… — офицерик помолчал, дабы дать подчиненным возможность оценить важность момента. — Нам поставлена несколько необычная задача. Как, впрочем, и всем частям в этом районе. На сей раз она не связана с туннелями.

Рота настороженно ждала, уже представляя себе, что последует дальше.

— Как вам известно, в анклаве проводится операция по перемещению населения на новое место жительства на…

— …на восток, — подсказал кто-то.

— Кто это сказал? — в углу помещения приподнялся со стула незнакомый человек в штатском. — Почему на восток? Что за провокационные параллели? Вы что имеете в виду? Кто сказал?

Все молчали.

— А куда еще? — на правах старшего решил разрядить напряжение Нево. — На западе-то море.

— Я сказал, — неловко цепляясь автоматом за скамью, поднялся Шарон, из второгодок. — Население всегда перемещают на восток. Не первый раз уже.

— Фамилия?

— Шарон Мучник. Запишите. И еще запишите: я в этом участвовать не буду.

Человек в штатском потер лоб ладонью и повернулся к командиру.

— Лейтенант! Что вы молчите? Ведите инструктаж согласно полученной установке.

— Приказ комбата не обсуждается! — встрепенулся командир. — То есть, даже не комбата, а командующего округом. Вы, напоминаю, находитесь в армии, а не у мамы на кухне. Так что всякие “хочу не хочу” можете отставить и забыть. Отказы не принимаются. Согласно полученной установке, гауптвахтой отказники не отделаются. Приказано выкидывать таких на тыловые базы. Шарон, имей в виду.

Шарон молчал, насупившись и глядя в пол. Нет для боевого солдата страшнее наказания, чем изгнание из родной части, от друзей и кровных братишек по оружию, по немыслимым маршброскам в сорокоградусную жару, по многочасовой засадной неподвижности в мерзлой грязи, по поту и страху, по радости и слезам.

— Он там родился и вырос, в анклаве, — снова вмешался Нево. — Могли бы и учесть.

— Армия знает, что учесть, а что нет! — прикрикнул из угла штатский.

— А ты, дядя, глохни! — ощерился Нево. — Выступает еще! Ты вообще, кто тут, чтобы выступать?

— Шор, отставить! — почти испуганно выкрикнул лейтенант. — Это прикомандированный к роте офицер, майор запаса. Он просто пока еще не в форме, только-только приехал. Давайте спокойнее, а?

Он перевел сочувственный взгляд на Шарона.

— Тем более что повода так переживать нет. Сами мы никого выселять…

— …перемещать, — поправил со своего места штатский.

— Сами мы никого перемещать не будем, — послушно повторил командир. — Это нашему комбату обещали. Потому что Шарон не один у нас такой. Для высе… перемещения задействована военная полиция, спецотряды. Мы будем обеспечивать прикрытие, чтобы полосатые вдруг не забаловали. Постоим несколько дней в оцеплении, только и всего. Никакого контакта не будет. Шарон, как понял?.. Шарон?..

— Я понял, командир, — тихо сказал Шарон. — Контакта не будет.

Так оно и вышло, или почти так. Жара в тот день стояла невероятная. По первоначальному плану армейское оцепление расположили на дальней границе ликвидируемого поселка, но там не было ни тени, ни укрытия — котловинка, ни черта не видать, позиция явно невыгодная. Поэтому командир приказал перейти поближе к домам, под прикрытие фруктовых деревьев. Сделал он это своей волей, не обращая внимание на протесты прикомандированного надсмотрщика. Ами и Нево оценили это в полной мере: хороший выйдет комроты, грамотный. Клевое место выбрал — на холмике, в укрытии, вся местность, как на ладони — не то что штабные дундуки удумали.

Из рощицы открывался прекрасный вид на небольшое поселение — около сотни утопающих в зелени беленьких домиков с красными черепичными крышами. Только тут рота оцепления поняла, насколько прав был прикомандированный: лучше бы они оставались в котловинке, лучше бы не видели…