Летит, летит ракета...

Он еще минуту-другую брызгал слюной в карподкинское ухо, пока, наконец, не откинулся на подушку. На устах его блуждала почти счастливая улыбка. Больше внук не услышал от деда ни слова. Приятели в баре сказали, что это верный признак умирания, и посоветовали прекратить кормежку, чтобы не тратиться попусту. Дед перестал дышать еще через неделю. Вернувшись как-то утром из бара, Карподкин нашел его на полу рядом с холодильником. У старого борца за свободу не хватило сил открыть дверцу. Еще бы: не зря ведь внук накануне прикрутил ручку проволокой.

Следуя указаниям дедовского завещания, Карподкин дождался ночи, завернул мертвеца в старое одеяло, погрузил на тележку и повез на главную столичную площадь перед мэрией. Путь был неблизкий. На праздные вопросы встречных гуляющих и полицейских о характере груза Карподкин отвечал, что везет труп дедушки, и те смеялись удачной шутке. Прибыв на площадь, Карподкин сбросил тело в фонтан. К его удивлению, труп не погрузился, а приплыл на середину, откуда в ночное небо била сильная, подсвеченная прожекторами струя. Все вместе это выглядело так, будто мертвец плюет в мурло проклятому мерзкому миру, сделавшему из него то, чем он был при жизни.

Этот последний общий плевок деда и внука получился как нельзя более удачным и вызвал известный резонанс. Карподкина даже задержали на несколько суток, но он заявил, что речь идет об антивоенном перформансе, то есть о чистом искусстве, плюнул следователю в лицо, и в итоге был выпущен на свободу в результате протестов прогрессивной общественности. Нечего и говорить, что в баре “Бэк Юньон” его приняли, как героя. Понежившись некоторое время в лучах славы и без труда мобилизовав помощника, Карподкин отправился в Матарот. Настала пора исполнить обещание, данное умирающему деду.

Он снова отхлебнул виски и, зажмурив левый глаз, посмотрел на Ами Бергера. Этого гада он пристрелит лично. Завалит его прямо в коляске, прицелится и — пах!.. пах!.. точно в рыло!.. в рыло! Ведь выстрел, если рассудить, это тот же самый плевок, только не слюной, а пулей.

— Прицеливаешься? — поинтересовался проницательный Ами. — Не советую, Карподкин. Стреляю-то я получше тебя. Ты же в армии не был, не знаешь, каким концом магазин вставлять.

Тут он не ошибся, что верно, то верно: от армии анархистов освобождали по психнепригодности. Даже в контору за бумажкой не вызывали, чтобы сэкономить на полученных плевках.

— Ничего, ничего… — многообещающе отозвался Карподкин. — Научимся. Правда, Лео?

Лео с готовностью хихикнул.

— Похоже, кто-то подъехал, — сказал Давид, прислушиваясь. — Военные? Чего это они? Вроде, и не падало пока…

— Нет, — возразил Ами. — Это не джипы, не тот звук. Легковуха.

Тревожно звякнула стеклярусная занавеска. Вошли двое одинаковых мужчин, в спортивных куртках, широкоплечие, со срезанными под прямым углом стрижеными затылками. Один сразу сел у входа, другой прошел к стойке, глянул по сторонам, пристукнул костяшками пальцев.

— Эй, бармен!

— Ни черта себе! — удивился Давид. — Первый незнакомый клиент за год… что за честь такая, интересно… Здесь я, здесь!

Он прошел за стойку. Мужчина смерил его взглядом ничего не выражающих глаз.

— Двойной скотч.

— А ему? — Давид показал на второго.

— А ему не надо, он за рулем… — мужчина говорил по-английски с тяжелым русским акцентом. — Не много у тебя посетителей.

— Не расчесывай рану, — усмехнулся Давид, ставя перед ним стакан.

Мужчина одним махом заглотил виски, одобрительно покрутил головой.

— Повтори, хозяин… — он бросил на стойку банкноту. — Сдачи не надо.

— Спасибо. Приходи каждый день.

Мужчина отрицательно помотал головой.

— Не. Каждый день не могу. Я всего-то на сутки приехал. Друга ищу. Ты тут, наверное, всех знаешь. Русский он. Серебряков. Профессор Серебряков.

— Альександер? — переспросил Давид. — Конечно, знаю. Хороший мужик. Повезло тебе с другом.

Мужчина кивнул и достал еще одну банкноту.

— Объясни, как доехать.

Давид помолчал. Он знал Леночку достаточно близко, чтобы предположить, что о визите подобных крутоплечих друзей Серебряковы предпочли бы быть извещенными заранее. Да и какой друг станет платить столько денег, чтобы узнать дорогу? Друг просто наберет номер на телефоне.

— Что-то ты долго думаешь… — сощурился мужчина. — Неужели так далеко?

— Отчего же, не далеко… — Давид помедлил, соображая как быть. — Знаешь, я лучше тебе нарисую. У нас теперь улицы не освещают, без плана не найти. Погоди, схожу за листком.

Давид Хен улыбнулся, довольный собой. Сейчас он зайдет внутрь и позвонит Серебряковым. Минутное дело. Мужчина смотрел подозрительно, но не возражал.

— Да чего там рисовать? — вдруг крикнул со своего места простодушный Ами. — Это ж просто. По улице направо, последний дом. Да вы по свету смотрите. Тут освещенных домов — раз два и обчелся.

Мужчина не обернулся, но явно расслышал все. Он еще раз смерил хозяина недобрым взглядом, допил виски и вышел, не прощаясь. Машина отъехала. Теперь звонить было поздно: дорога от бара до дома займет у них меньше минуты. Давид вернулся за столик.

— Кто тебя за язык тянул? — сказал он, снова берясь за стакан. — По-твоему, эти гориллы похожи на профессорских друзей? И если они такие друзья, то почему узнают дорогу в баре, а не звонят другу домой?

— Русские… — пояснил Карподкин. — Их всегда хрен поймешь.

Ами Бергер неловко заерзал в кресле.

— Действительно, зачем это я выскочил… дурак, одно слово дурак.

— Наконец-то! — поддержал его диагноз Карподкин. — Я это тебе уже который месяц объясняю, а ты все не веришь.

Лео хихикнул, прикрывая рот рукой. Но Ами и не думал реагировать на болтовню анархистов. Его снедало беспокойство. Снаружи взвыла сирена, как всегда, исключительно некстати. Давид и анархисты вскочили.

— Знаешь что? — решительно сказал Ами, выруливая из-за стола. — Мне все равно туда нужно. Сколько раз собирался заехать, да все откладывал.

Давид пожал плечами.

— Кончай, Ами. Во-первых, давай в укрытие. Во-вторых, не лезь в чужие проблемы. У тебя своих мало? Одно дело — предупредить соседа и совсем другое…

— Хватит, — перебил его Ами. — Я еду туда. Если не перезвоню в течение десяти минут, вызывай полицию.

— Сама приедет, — проворчал Давид, скрываясь за бетонной перегородкой. — Судя по звуку, это в Матарот.

Грохнуло, когда Ами выезжал на тротуар. “Мина, — подумал он. — И действительно в Матарот. Где-то на окраине”.

Руки привычными движениями накручивали колеса. У дома Серебряковых стояла машина — обычная белая “мазда”, каких в округе тысячи, и это могло говорить о стремлении ее хозяев не слишком выделяться на дороге. Хотя, какие они хозяева? Он ведь ясно сказал: “Я всего на сутки приехал”. Ага… на сутки, а машина не арендованная. Угнали, небось. Плохо это выглядит, ох плохо.

Ами заглянул в распахнутую калитку. Дороги назад все равно нет: нужно позвонить от профессора, иначе через пять минут Хен вызовет полицию. Вот будет позорище, если окажется, что тревога ложная! Причем смеяться станут не над Давидом, который заразил его своими подозрениями, а именно над ним, Ами. А может, и черт с ними, пусть смеются? Зачем лезть на рожон? У тебя и оружия-то никакого… да даже и с оружием — много ли навоюешь на инвалидном кресле?

“Вот именно, что на инвалидном кресле, — оборвал он свои сомнения. — Для безногой кочерыжки ты слишком много печешься о собственной жизни. Нашел ценность…”

Ами въехал во двор и быстро двинулся к дому. Все должно было выясниться немедленно, прямо сейчас. Потому что, если это действительно плохие парни, то просто так доехать до двери ему не дадут. Они наверняка оставили кого-то снаружи. Плохие или нет?.. Плохие или нет? Он уже въезжал на площадку перед входом, когда удар сзади по голове дал ясный и очень внушительный ответ на этот вопрос.