Король, которого нет

– Это так, – согласился Альбин, становясь очень осторожным.

– Есть некая дама эльфийской крови, которая хотела бы найти родственный Дом. Я предлагаю тебе признать ее Мятой.

– Марджори Пек?

– Да.

Альбин помолчал, размышляя.

– Марджори Пек ждет ребенка.

– Ребенок тоже эльфийской крови, пусть у него этой крови не больше одной тридцать второй. Когда он родится, у Мяты будет два поколения. Кроме того, если ребенок родится и у тебя, Мята совершенно очевидно будет признана быстро развивающимся Домом. Величие же Дома по традиции определяется возрастом старшего ствола и обилием молодой поросли. Ты очень долго добивался этого у Кассиаса, я знаю. Я предлагаю тебе это все разом. Идет?

Альбин усмехнулся.

– В городе полно ничьих эльфов и их метисов. Предлагаешь всех ронинов скопом записать в Мяту? Зуб даю, каждый из них был бы вовсе не против найти родственный дом!

– Не юродствуй. Кому нужен такой Сорный Дом? Какой вес у его слова?

– Ты не боишься? – спросил его Альбин.

Это место – оно располагало к искренности и к слову чести. Хотя, может, это только его оно располагало, потому что это было сердце Дома, а он более всего ценил Дом.

Гракх встретил его вопрос спокойно:

– Страшнее стоять на месте, чем двигаться навстречу врагу, кто бы ни был враг.

– Я говорю не о врагах. Ты дал ей слово.

– Я как раз пытаюсь его сдержать, – Шиповнику, видимо, стало смешно.

– Очень своеобразно пытаешься, не так ли?

– Ей нужен дом, который ее примет. Если это будет Мята, выиграют все. Заставить другой Дом признать ее – практически невозможно. Нет средств давления. Напоминаю: даже когда ты возьмешь жену, вы можете десятилетиями ждать потомства.

– А Мята, значит, может взять на себя позорное пятно происхождения этой метиски?

– А Мяте, – спросил Гракх, – уже не все равно?

– Ты не можешь признать Марджори Пек Мятой без согласия главы Дома Мяты, то есть меня. А мне нужны доказательства. Документы. Ложь навлечет на тебя проклятие. Ты можешь позволить себе проклятие?

Гракх поднял на него глаза, и оказалось вдруг, что они обведены темным.

– Хочешь спросить, могу ли я позволить себе еще одно?

Хороший удар. Гракх отвечает одним словом на сто, но одно оно сильнее ста. Запомним это. Первая жена его умерла, рожая, и ребенка тоже не спасли, а он попер против рока и женился снова на Чине из Акации, и ее сроки вот-вот придут. Немыслимая дерзость для эльфа, чей фатум зависим от слова и намерения: запускать судьбу на второй заход. Что ему еще одна грозовая туча? Он к ним привык. Но я бы не хотел быть Шиповником под его рукой.

– Это не то, чтобы ложь, – сказал хозяин, левой рукой вынимая из ящика стола большую стеклянную колбу и выставляя ее на стол. – В конце концов, из множества возможных правд ты сам выбираешь, чему верить.

Альбин нагнулся вперед почти против воли. В колбе, упрятав в пузо чуткий нежный нос, свернулся гибкий зверек, в совершенстве заполнивший собой пространство. Шкурка стального цвета под стеклом переливалась мазутными пятнами. Журналист постучал по стеклу ногтем, но никакой реакции со стороны существа не последовало.

– Что это? Гугль архивный? Хочешь сказать, ты прошерстил архивы эльфийских Домов?

– Он прошерстил.

Вялый какой-то. Может, больной? С другой стороны Альбин ничего не знал о повадках и метаболизме гугля. Может, просто обожрался и спит?

– Нигде ничего нет о Марджори Пек. Нигде и никогда ни один эльф не писал на бумаге ничего, что могло бы ее касаться. Первая запись о ней сделана в тот момент, когда сверток с пищащим младенцем был подброшен к двери работного дома. Как будто у нее вообще не было матери.

– Все архивы?

– Все, кроме Мяты. Но архива Мяты не существует. И тут мы можем верить… или не верить. Как захотим. Ты сам сможешь выбрать троюродного дядюшку, на которого это повесишь. Наверняка был тот, кто нравился тебе меньше других.

– Отсутствие доказательств «против» не есть доказательство «за». Мне необходимы неопровержимые доказательства того, что Марджори Пек – Мята.

Гракх помолчал в раздумье.

– Я не вижу ни одной рациональной причины твоему упрямству, Мята, – сказал он наконец. – Ты глава Дома, ты вправе сказать «да» или «нет», но объясни. Я не поверю в то, что ты боишься проклятия лжи. Что может с тобой случиться хуже того, что уже случилось?

Альбин откинулся на спинку кресла. Он бы чего-нибудь выпил, но хозяин, этот маньяк, забрал себе в голову, что разговор серьезный.

– Не смеши меня, – сказал он. – Я журналист, я знаю, когда смолчать, и умею при необходимости сделать из двух смыслов пятьдесят пять. Ложь – грех, но бывает и так, что она меньший грех.

– Тогда, я думаю, ты в состоянии проследить тенденцию и сделать правильный вывод. Магия слабеет. Ничто не работает так, как должно бы. По крайней мере, ни на что нынче не дашь гарантию, и мы должны предусмотреть ситуацию, если тенденцию не удастся обратить. Что-то новое грядет, и мы будем глупцы, если не обернем это к своему возвышению, а этого никогда не случится, если мы не будем готовы. Нет никакого проклятия, – Гракх положил ладонь на стол, аккуратно, контролируя себя, будто печать поставил, но Альбин вздрогнул, словно тот кулаком саданул со всей дури. – Может, есть, а может – нет. Понимаешь? Мы свободны, как в начале времен. Ничто не сделано и ничто не предопределено, но тот, кто не меняется, погибнет.

– В начале времен, – возразил Мята, – цивилизация не висела на нас тяжким грузом. Мы за нее не отвечали ни перед своими детьми, ни перед собственной совестью. То, что было – было, и мы такие, какие есть, потому, что что-то было. Хотя я согласен: перед лицом переменам эльфы уязвимей всех.

– Скажи мне, перед кем отвечаешь ты.

Палата Лордов не выдержит Гракха. Он боец, и на трибуне таков же, как на крепостной стене. Он обыграет их на всех досках.

– Марджори Пек замужем за Дереком Бедфордом, а тот – мой друг. Если я объявлю ее Мятой, я поставлю перед своими друзьями неразрешимый вопрос: я заставлю их выбирать между привилегиями ребенка и их семейным счастьем. Это нечестно. Это обременит мою совесть. Я эльф, мое естество зависит от слова.

– Но это не будет ложью, если ты сам решишь считать это правдой.

– Дева Дома используется Домом в интересах Дома, иначе ни о какой принадлежности к Дому не может быть и речи.

– Дерек Бедфорд в наших масштабах никто. Неудачливый полицейский по прозвищу Рохля. Вашей дружбе срок – минута. Будучи эльфийской крови, Мардж переживет его, если только…

– Только?…

– Человеческий ребенок слишком тяжел для чрева эльфы. Мы можем ничего не знать о предках мисс Пек по материнской линии потому только, что эльфийская кровь передавалась в ее роду исключительно по женской линии, и все матери умирали родами. Добавлю: в одиночестве и нищете. Ей бы не стоило рожать этого ребенка. В целях ее же самосохранения я предложил бы ей сделать другую попытку – с эльфом. Как ты думаешь, было бы честно сообщить ей об этом? Возьмешься?

Альбин Мята предупредил, что навестит Бедфордов поздно, и просил, чтобы Мардж непременно его дождалась. Меня он тоже попросил быть. Учитывая, что наш эльф никогда ни о чем не просил, я подумал, что дело у него, скорее всего, серьезное. Дерек, видимо, счел так же, я нагрянул к ним на ужин, а после Мардж, одетая нынче в трикотажные шаровары, свитерок и толстые носки, удалилась в спальный альков, отгороженный пестрой ситцевой занавеской, и включила там свет. Сказала – почитает. Рохля встал, забрал у нее из рук Гражданский Кодекс, а вместо него дал потрепанный детектив: заснуть над ним куда меньше вероятности, чем над толстенной скучной книжищей.

Она несчастлива, и он растерян: он, наверное, совсем не так это все представлял. С людьми все так сложно…

Скудный свет сочился из-за занавески, Палантир мы выключать не стали: Хорес Папоротник, спикер парламента в течение последних двухсот лет, как обычно ратовал с трибуны за сохранение традиций как опоры общества и едва ли сказал бы что-то новое. Так что мы прикрутили ему звук, чтобы не мешал говорить о работе.