Страница 51 из 53
— Э, нет, — возразил Берл. — Тогда не было бы того эффекта… Но сейчас ты будешь переводчицей по-настоящему. С немецкого сможешь?
— Смогу. Но лучше бы с английского…
— Для тебя, может, лучше с английского, а для дела — с немецкого, — заупрямился Берл. — Немецкий здесь уважают намного больше. По старой памяти.
Прожектора с угловых вышек взяли их в перекрестие и сопровождали до самого въезда в лагерь.
«Интересно, ворота успели починить?» — подумал Берл. В предыдущий раз он видел эти дощатые створки на капоте ханджарского грузовика после того, как высадил их лихим наездом. Как, кстати, звали того палача, который сидел тогда с ним в кабине? Вроде бы Селим?..
— Ты даже не представляешь себе, Энджи, как это приятно, что здесь рядом со мной ты, а не кто-нибудь другой, — сказал он вслух. — Обычно я проезжаю это место в соседстве либо с трупами, либо с полумертвыми от страха садистами… Эй, Энджи!
Энджи молчала, вцепившись в сиденье побелевшими от напряжения пальцами.
Они остановились в метре от ворот, которые оказались починены, хотя и на скорую руку. За проволокой, наставив на них автомат Калашникова, стоял ханджар. Второй целился из окна будки. Обе угловые вышки соответствовали моменту своими крупнокалиберными пулеметами. Со времени последнего визита Берла бдительность лагерной охраны явно возросла.
«Забздели… — с удовольствием отметил Берл и широко улыбнулся часовому через ветровое стекло. — Все равно не поможет. Теперь вам уже ничего не поможет. Вы уже мертвее Селима, хотя сами об этом и не знаете…» — Он повернулся к Энджи.
— Вылезай, девочка, приехали. Эй, Энджи!
Но Энджи, белая, как мел, не двигалась и, казалось, даже не слышала его.
Из-за прожекторов на вышках Колька не мог воспользоваться ночным прицелом. Впрочем, пока что все интересующие его события происходили на свету. Он видел, как джип приблизился к воротам лагеря, ведомый прожекторными лучами, словно детская машинка — веревочкой. Затем, после недолгих переговоров, ворота раскрылись, Майк и Энджи вернулись в машину и въехали внутрь, причем один из часовых сопровождал их до самого штабного барака, стоя на подножке. Плац был освещен совсем плохо, поэтому Кольке пришлось напрягаться, чтобы не потерять Майка в обычной оптике. Слава Богу, над входом в барак висел фонарь, и Колька с облегчением вздохнул, когда джип въехал в круг его света.
Теперь он мог различить все необходимые детали. Майк выпрыгнул из джипа и что-то вполне по-дружески втолковывал сопровождавшему их ханджару, похлопывая его по плечу. Ханджар кивал, неловко улыбаясь. Энджи стояла рядом. Ее бледность показалась Кольке неестественной, но, возможно, следовало списать этот эффект на освещение или на цветовые искажения, вносимые оптикой на таком расстоянии. Потом часовой распрощался наконец с Майком и, получив прощальный шлепок по спине, зашагал назад к воротам. Видимо, кто-то вышел им навстречу на порог штабного барака — судя по тому, как Энджи повернула голову, будто реагируя на чей-то голос. Колька же, в отличие от нее, не должен был терять из виду Майка и потому ружьем не вертел, а сосредоточенно ждал условного сигнала.
Майк сначала смотрел вслед уходящему часовому, потом обернулся — очевидно, в ответ на зов Энджи, широко улыбнулся и взялся за мочку уха.
— Саша, начали! — громко скомандовал Колька. Он быстро перевел перекрестие прицела на дальний левый угол, где между вышкой и крайним бараком располагалась цистерна с соляркой, а рядом с нею — небольшая батарея бочек и канистр. Колька немного поводил прицелом, выбирая наиболее перспективный бочонок, покрепче прижался к прикладу и плавно нажал на спусковой крючок. Ответная реакция винтовки была существенно менее деликатной: зверски толкнув Кольку в плечо, она изрыгнула длинный шлейф огня, такой сильный, что Саша, хотя и предупрежденный заранее, остолбенел, разом забыв о своих обязанностях заряжающего.
Колькин двенадцатиэтажный мат вывел его из оцепенения.
— Где ты, сволочь?!! Падла-сука!! Давай патрон! Быстро!! — ревел Колька. — Зажигательный!.. Отставить! Обычный!
В итоге задержка оказалась даже кстати, поскольку поначалу Колька собирался потратить на склад горючего еще один зажигательный патрон — просто на всякий случай, если, к примеру, первый бочонок окажется пуст или не оправдает возлагаемых на него надежд каким-либо другим образом. Но бочонок не подкачал. Мощный огненный столб взвился над долиной. В ошалевший ночной воздух взлетели обломки лопнувшей цистерны, и река огня хлынула на ханджарский лагерь. Ближний барак сразу же вспыхнул, как факел; горела и угловая вышка.
Но Кольке было не до изучения деталей: четыре оставшиеся вышки требовали неотложного внимания. Необходимо было покончить с караульными, прежде чем они поймут, откуда ведется стрельба по лагерю, поскольку состязание с крупнокалиберными пулеметами, да еще и сидя при этом на кончике торчащего посреди долины пальца, вовсе не входило в Колькины планы. Теперь все решала быстрота. На две первые вышки у него ушло ровно четыре выстрела — благо Саша не мешкал. Последняя угловая отняла неоправданно много времени: сняв одного ханджара, он долго не мог найти второго, безрезультатно водя крестиком прицела вокруг пулеметного хобота, пока наконец не обнаружил пропавшего караульного совсем в другом месте, рядом с палатками, — бедняга просто сбежал с поста.
Колька перевел прицел на последнюю оставшуюся вышку в середине дальней длинной стороны и понял, что опоздал. Его обнаружили — странно, что только сейчас, потому что проклятая RT-20 плевалась огнем, что твой Змей Горыныч. Видимо, со стороны при беглой стрельбе минарет напоминал факел. Прожектор с уцелевшей вышки уперся прямо в колькины глаза и ослепил его.
— Саша! — крикнул Колька. — Вниз!
Он схватил товарища за рукав и рванулся к лестнице, под прикрытие стены. Вовремя! Они едва успели спрятаться от града пуль и каменной крошки, заполнивших, казалось, каждый сантиметр минаретной площадки. У подножия лестницы Колька остановился, прислушиваясь к барабанной дроби обстрела там, наверху.
— Во дают! — сказал он, удивленно качая головой. — По своему же храму лупят! Ну ничего святого у этих басурманов… Поехали, Сашок. Здесь мы свое отработали. Развяжи деда, а я пока затарюсь.
— А винтовка? — напомнил Саша, указывая вверх.
— Какая винтовка? — снова удивился Колька. — Теперь там, брат, ничего целого не осталось — ни винтовки, ни пулемета, ни витражей. А кто виноват? Кто после самого первого выстрела клювом щелкал вместо того, чтобы заряжать? Мне, может, этих трех секунд и не хватило на последнюю вышечку… Стыдно, а? Ничего, наш кацо о ней позаботится…
Как бы в подтверждение его слов, едва они вышли на улицу, со стороны лагеря донесся взрыв, и обстрел прекратился; одновременно погас и направленный на минарет прожектор. Колька споро рассовал по карманам рожки от автомата и гранаты. Через минуту они уже неслись на джипе в направлении горящего ханджарского лагеря.
Она сразу узнала это место и эти ворота. Тогда ее тоже привезли сюда на джипе, только на заднем сиденье, еле живую от страха, придавленную вонючей тушей Мирсада к жестким ребрам патронных ящиков, в расстегнутом полушубке и одежде, разорванной его грубыми нетерпеливыми лапами с черной грязью под ногтями, с обнаженной грудью, обслюнявленной его жирным поганым ртом. Тогда джип тоже остановился здесь, на этом же самом квадратном метре, и часовой, выглянув из этой же самой будки, прокричал что-то веселое насчет «свежего мяса» перед тем, как настежь распахнуть эти же самые ворота, ворота ада.
— Энджи, — предостерегающе повторил Берл. — Мы приехали. Улыбайся.
— Это он, — шепнула она, уставившись расширившимися зрачками на вышедшего из будки часового. — Это он.
— Кто?
— Мирсад.
— Глупости! — прикрикнул на нее Берл. — Мирсад мертв. Я убил его. Этот парень ниже Мирсада на две головы. Возьми себя в руки и прекрати истерику. Дыши глубоко… еще глубже… еще… Выходи, быстро!