Страница 26 из 53
Энджи молчала, внимательно рассматривая вытащенную из комода вещь, и при этом, казалось, одновременно взвешивала варианты ответа. Берл, прижав уши, ждал нового укола. Но настроение безжалостной насмешницы неожиданно снова изменилось на девяносто градусов. Она вздохнула, расправила необъятные деревенские шаровары и тряхнула ими, распространив по горнице легкое облачко нафталина.
— Ладно. Черт с вами, Джеймс. Вот вам отцовские домашние штаны. Других, извините, нету. Мужчины, знаете ли, в этом доме долго не задерживались. Хотя шпионов среди них не наблюдалось. — Она бросила Берлу шаровары. — Берите. Это вернет вам уверенность в себе.
— Майк, с вашего разрешения, — напомнил Берл, влезая в штаны и в самом деле обретая некоторое равновесие духа. — Не Джеймс — Майк… Вы что-то говорили о том, что кто-то может прийти. Кто?
— А вы как думаете — кто? — Она подошла к столу, закурила, оценивающе посмотрела на него, качая головой, и улыбнулась.
— Что? — в панике спросил Берл, оглядывая себя. — Опять что-нибудь не так?.. Вы меня совсем затуркали, госпожа. Уж лучше пристрелите. Я вам пистолет одолжу.
— Я взвешу ваше предложение, — хозяйка повернулась к плите. — В будущем. А пока поешьте. У вас в животе урчит. Какой же вы шпион после этого?
Она поставила на стол сковородку с жареной картошкой и хлеб. Берл забыл обо всем на свете. Никогда еще ему не приходилось есть что-либо вкуснее. Пока он ел, женщина убрала с пола постель; использованные бинты полетели в печку.
— Вы, видимо, важная птица. — Она подошла к окну. — Думаю, такой облавы Травник не видывал даже во время Второй мировой. Вчера они запретили людям выходить из домов и прочесывали все дворы, сады и сараи, особенно в районе складов, за рынком. На это ушел целый день. А сегодня уже ходят по домам, с самого утра.
Берл проглотил последний кусок и откинулся на спинку стула. Теперь пусть убивают — того, что съел — не отнимут.
— Понимаю… — расслабленно сказал он. — Я уйду немедленно, не волнуйтесь. Я вам ужасно благодарен, Энджи. Вы спасли мне жизнь… Спрятали той ночью, перевязали, накормили… Было бы свинством с моей стороны и дальше подвергать вас опасности.
— Ничего вы не понимаете. Вас поймают, как только вы окажетесь на улице. По всему городу патрули, посты на каждом углу. Наверняка есть и наблюдатели на минаретах.
— Почему же вы тогда держите ставни открытыми настежь?
Энджи усмехнулась:
— Потому и держу. Окна у меня высокие, с улицы не заглянешь. Минареты тоже, на наше счастье, в стороне. Так что на самом деле ничего не увидишь, если вы, конечно, не станете в окно по пояс высовываться. Но вы ведь не станете, правда, Джеймс? И вообще — если ставни распахнуты, значит и скрывать в доме нечего.
— Майк.
— Что?
— Не Джеймс — Майк.
— Бросьте… — отмахнулась она. — Какая разница?
«А и в самом деле — какая разница? — подумал Берл. — Пускай будет Джеймс, тебе-то что? Хоть Бондом назови, только в печку не суй… или куда там его совали?»
Энджи вдруг открыла окно, высунулась в прохладный осенний воздух и помахала кому-то рукой. С улицы, видимо, ответили, потому что она улыбнулась и что-то звонко крикнула на боснийском.
— Что такое? — спросил Берл от стола.
— Ханджары, — ответила она, закрывая раму. — Я спросила, поймали ли тебя. Как ты думаешь, что они ответили?
— Пока нет, но обязательно поймают.
— Точно. А ты молодец, Джеймс, проницательный… понимаешь ханджарскую душу. Ладно. Пора прятаться. Сейчас они закончат в соседнем доме и придут сюда.
Она подошла к внушительному старинному буфету, высившемуся у дальней стены и, открыв нижнюю дверцу, запустила руку глубоко внутрь. Берл услышал щелчок, и боковая доска выскочила вперед дюйма на два. Женщина взялась за правый край буфета и обернулась к Берлу:
— Ну что вы там стоите, как памятник Джеймсу Бонду? Помогайте…
Скрипнули мощные петли, и огромное сооружение темного дерева повернулось, открывая большой проем. Вход в тайник.
— Вот… — сказала она. — Полезайте. Да, на всякий случай — там внутри есть рычажок, слева на стене. Если что, сможете выйти самостоятельно. Ну, вперед, мистер Бонд! Новые подвиги и приключения ждут вас в этом темном чулане! Только не шебуршитесь, сидите тихо.
— Погодите… — остановил ее Берл. — Что значит «на всякий случай»? Почему мне может понадобиться выходить отсюда самостоятельно?
Энджи насмешливо развела руками, но глаза ее были серьезны.
— Балканская жизнь полна неожиданностей, милый Джеймс. А ну как мы с вами что-то забыли там, снаружи? Пуговицу… обрывок бинта… след на полу… Кстати, надо успеть протереть пол, так что не задерживайте меня, пожалуйста.
— Послушайте, Энджи, если это действительно произойдет, признавайтесь сразу, ладно? Дайте мне слово, иначе я не пойду ни в какой тайник. Ну?
— Ладно, ладно… — нетерпеливо закивала она, заталкивая его внутрь. — Конечно… еще терпеть из-за вас пытки… этого мне только не хватало!
Буфет встал на место с тем же щелчком. Берл очутился в кромешной темноте. Слепо вытягивая руки, он попытался определить границы тайника. В ширину — полметра; в длину… он сделал шаг, уткнулся во что-то мягкое… мешок?.. вроде да, похоже на муку или крупу… Над мешками размещалось что-то твердое… ящики? Наверное, консервы. Видимо, семья хранила здесь еду — на черные дни, недостатка которым не было в местном календаре. Берл попробовал крышку верхнего ящика. Она поддалась, высвобождая запах машинного масла. Точно, консервы. Сам не зная зачем, Берл сунул руку в ящик и замер от неожиданности. Внутри находились предметы, которые он мог узнать при любых обстоятельствах, даже наощупь, даже с завязанными глазами. И это были не банки с тушенкой. В ящике, надежно законсервированные и покрытые густым слоем масла, лежали укороченные штурмовые винтовки М-16 в количестве четырех штук.
Откуда этот грохот? Что такое? Это стучат в дверь, Энджи, стучат в дверь… Господи, да что же это?!. Да как же… Габо, Габо, быстрее, вниз! Тебе надо прятаться, Габо!
Они второпях хватают одежду, скатываются по лестнице. Бум! Бум! Дверь дрожит под ударами сапог и прикладов.
— Открывай, цыганка! — грубый бас и пьяный хохот. — Открывай, шлюха!
Быстро, Габо, скорее в тайник! Ну что ты встал, скорее, они же сейчас выломают дверь! Лихорадочно натягивая на себя юбку и кофту, она подбегает к окошку, кричит в него:
— Сейчас, господин, сейчас, я уже открываю, подождите минутку, господин!
— То-то же! Отпирай, шлюха!
— Нет, Энджи, я не могу тебя так оставить, не могу.
— Ты что, с ума сошел? Мы погибнем оба! Они всего лишь хотят ракии — они знают, что у цыган бывает ракия, и у меня есть бутылка, там, в буфете. Я им дам ракию, и они уйдут… Быстрее, Габо!
Они поворачивают буфет. Сапоги снова бьют в дрожащую дверь.
— Открывай, сука!
Энджи заматывает голову платком, второпях мажет лицо сажей из печки, достает бутылку, бежит к двери.
«Главное, не бойся, — говорит она сама себе. — Они возьмут бутылку и уйдут. Им больше ничего не надо. А Габо им в жизни не найти, не найти…»
Она чувствует себя уткой, уводящей охотников от гнезда. Так ей почему-то менее страшно. Да они и искать его не будут, возьмут бутылку и уйдут… Господи! Сделай так, чтобы они ушли! Сотвори чудо, как тогда, в Толедо! Ну что тебе стоит?!
— Сейчас, господин! — кричит она в стонущую дверь. — Подождите стучать! Я уже открываю! У меня есть то, что вам надо!
Дрожащими руками она хватается за засов… Никак — да что же это?
— Не стучите же так! — кричит она в панике. — Мне не открыть! Не стучите! Ну пожалуйста!
Снаружи — хохот и ругань, грязная, гадкая… Боже, как же так, Боже? Ведь все было так хорошо еще три минуты тому назад… Почему, Боже?.. Засов наконец поддается ее дрожащим рукам. Она отскакивает от двери и стоит, прижав к груди бутылку с ракией — как спасательный круг, как пропуск на выход из ада… Ей так страшно, что хочется зажмурить глаза, но она боится, что с зажмуренными глазами будет еще страшнее. Господи, сделай… Бам! Дверь распахивается настежь, сбивая с ног оторопевшую табуретку, и жестяной тазик, слетев с нее, ударяется об пол и звенит длинным затухающим звоном.