Страница 11 из 12
Муж. Слово в слово.
Жена. Ну?
Муж. "Если бы ты сражался, как мужчина, тебя бы не повесили, как собаку." Красиво сказано, черт возьми! Я потом пересказал ребятам, им тоже понравилось.
Жена. Ну?
Муж. Что — ну?
Жена. И тебя это даже не задевает? Как не задело тогда, в камере?
Муж. (блаженно потягивается) Меня тогда волновали совсем другие вещи. Во-первых, я уже знал, что тебя помиловали. Во-вторых, ты сказала мне, что любила меня больше Мэри и больше Чидли Баярда. И в третьих, мы наконец-то потрахались. Впервые за столько месяцев! После этого — что могло меня задеть? Красивая фраза, сказанная глупой женщиной? Ну уж нет… Хотя, знаешь… что-то меня все-таки волновало кроме этого всего…
Жена. Это что же?
Муж. Трубка. У меня тогда пропала трубка, потерялась, пока суд да дело. Ее мне только и не хватало. А так — все было в наличии. Я пошел на виселицу вполне довольный жизнью.
Жена. Ах, Калико! Как все-таки жаль, что они тебя повесили… У нас только все начало налаживаться.
Муж. Не одного меня, Анна. Повесили всех семерых мужчин, за исключением тех двух, которых пристрелила сучка Мэри Рид. Что делать — мужики не могут объявить себя беременными, как это сделали вы. Как ты сказала судье?.. — "К вам взываем не мы, а наши утробы, в которых уже шевелится новая жизнь!" Черт возьми, Анна Бонни! Ты умела фехтовать словами не хуже, чем шпагой. (смеется, хлопая себя по колену) Беременность! Не могли же они повесить двух беременных женщин! Что и говорить, это была превосходная уловка!
Длинная пауза.
Муж. Анна?
Жена. Это не было уловкой, Джек. Во всяком случае относительно меня. Я и в самом деле была беременной.
Муж. (поражен) Но… но как… но это же… невозможно… Как же так? Ведь мы с тобой не…
Жена. Мы с тобой — нет.
Муж. Что?.. (Жена кивает. После паузы) Но кто?.. когда?
Жена. Майк Ратклиф. Тот самый молодой офицерик, которого я сняла со шпаги Старины Гарнье. В ту же ночь мы пошли к нему и он сделал мне ребенка. Прости меня, Джек. Если сможешь.
Муж. (оглушенно) Если… что?..
Жена. Если сможешь.
Пауза.
Муж. Если смогу… А я смогу. Старый Калико Джек все может, когда дело касается этой шлюхи…
Жена. Калико, я…
Муж. (перебивает) Погоди! Если уж на то пошло, то и у меня есть кое-что рассказать. (после паузы) К примеру — откуда взялась та бочка рома. Послушай, Анна Бонни, это тебя позабавит. Тем вечером, когда мы стояли в бухте на якоре, прячась от капитана Барнета, я уже знал, что все кончено. Все три его фрегата дрейфовали в двух милях от нашего шлюпа. Они закрыли все выходы в море и ждали только утра для решающей атаки.
Я не боялся смерти. Мне было наплевать на все. На все, кроме тебя, Анна Бонни. Я вот сказал, что жизнь для меня важнее чести. Я имел в виду не свою жизнь, Анна. Твою. Мне было важно, чтобы ты жила. Любой ценой. Почему? Потому что ты — самое прекрасное, что я когда-либо видел. Впрочем, я тебе это уже говорил.
Я сказал ребятам, что хочу осмотреться и спустил шлюпку. Я был один, но далеко грести не пришлось. Фрегат Барнета стоял за ближайшим мысом. (усмехается) Они и в самом деле боялись нас, как огня, несмотря на весь их огромный перевес. Вахтенные не спали, меня заприметили издали и даже выслали навстречу две шлюпки, чтобы я ненароком не взорвал фрегат, подойдя к нему вплотную…
Я назвал себя, сказал, что безоружен и хочу говорить с капитаном. Мы договорились быстро. Я дал ему слово, что мужчины сдадутся без боя. Он дал мне слово, что ты останешься жить и бочку рома впридачу. Я вернулся и наврал команде, что жизнь обещана всем. Сначала они сомневались, но бочка рома убедила их в искренности намерений капитана Барнета…
Барнет и не врал. Врал и предавал своих товарищей я — Калико Джек. Но мне было наплевать. Наплевать на виселицу, наплевать на товарищей, наплевать на то, что скажут о Калико Джеке после смерти. Твоя жизнь была для меня дороже чести. Это был сын?
Жена. Сын. Я назвала его Амбруаз.
Муж. Ты жила долго? Потом?
Жена. Потом. Долго.
Муж. Дети? Внуки?
Жена. Дети. Внуки. Старших мальчиков в роду всегда называют Амбруаз, а девочек — Анна.
Муж. (кивая на фотографии) Это они там, на картинках?
Жена. Наверное.
Подходят к стене и, обнявшись, смотрят на фотографии.
Муж. Похож на тебя.
Жена. Угу.
Пауза.
Жена. (оглядывая разгромленную комнату) Господи-Боже-мой! Это что ж такое, Котик? Как Мамай прошел…
Муж. (так же) Ни хрена себе! Это ж как это получилось? Вот-те на! А стул-то, стул… нет, ты только глянь — напополам! Ну варвары! А кто это был-то, Лапа?
Жена. А что — кто-то был? Разве мы кого-нибудь приглашали? Я чего-то не припомню… (оглядывая себя) Что это за тряпки?
Муж. Да и я не помню! А сколько время? Е-мое! Это ж утро уже! На работу вот-вот… А в чем это мы одеты?
Жена. Сейчас я тебе быстренько кофейку… (идет на кухню) Как же это?.. Господи, и тут все разбросано…
Муж. А телек? (бросается к телевизору, включает) Ну слава Богу, хоть телек работает. А то сегодня футбол… (уходит в спальню, на ходу стаскивая с себя «пиратскую» одежду)
Жена. (гремя посудой на кухне) Я мигом, Котик… завтрак… я мигом…
Муж. (из спальни) Лапа! Ты что, брюки от серого костюма в чистку сдала? Я их чего-то не нахожу…
Жена. Чего?
Муж. Брюки, говорю. Штаны мои серые. Без штанов-то никак… да где же они?.. Штаны — это ж лицо мужчины, Лапа… Наше лицо — в наших штанах! Да где же это, мать твою?.. Лапа!..
Жена. Да там они, висят. Ну сам ничего найти не можешь… "Наше лицо в наших штанах"! скажешь тоже… Это что — новости передают? Надо про погоду послушать.
Произнося этот текст и вытирая руки полотенцем, Жена выходит из кухни, направляясь в спальню. Проходя мимо телевизора, она увеличивает звук. Передают утренние новости. Жена скрывается за дверью.
Конец.