Спецназ Лысой Горы

Глава десятая

Отец и дети

У тебя есть чувство ритма, если ты точно знаешь, когда есть смысл стучать, а когда – нет.

Пуххх… Кажется, звук не рвался наружу, а входил во что-то большое и мягкое. Пуххх… где-то почти на грани слышимости зародился и пошел в наступление жесткий ритм… Весь день до нас не доносилось ни звука, даже звука, который радует любого узника, – скрипа открываемой двери, предшествующего доставке еды и воды. Но, как только стемнело, туземцы решили попотчевать нас местной музыкой. Вероятно, экономили на хлебе, а взамен решили устроить концерт. Большой и маленький барабаны шли в наступление. Этот звук в моем рейтинге слуховых неприятностей занял почетное второе место сразу после дуэта иголки и стекла. Открывшаяся дверь и даже те, кого она пропустила, уже не могли ухудшить мое настроение. Первым шел легко узнаваемый по шраму мой утренний знакомец. Идти ему было трудно, ему приходилось нести себя и тащить на себе цепи. Странно было не то, что он еле идет, для меня было загадкой, как он вообще передвигается с этой грудой железа. Несмотря на обманчивый свет факелов, свежие кровоподтеки расцвели так, что не увидеть их мог бы только слепой. Может, мне только показалось, но фоном для этих художеств была смертельная синева кожи, та самая, которой еще вчера блистал Данила… Я, конечно, изверг, но, помнится, из комнаты он выходил в куда большей целости.

Черные плащи все заходили и заходили, пока между нами и выходом не образовалась живая стена в несколько рядов. Перед этой стеной появились бочонок и малец в плаще помельче остальных – звуки мягких ударов извлекал именно он. Правда, мягкими они слышались лишь издалека, на расстоянии в несколько шагов «пуххх» превратился в пугающе громкий «бугггг», мало того, каждый удар вызывал дрожь всей комнаты, будто вся она превратилась в огромный барабан. Удары большого барабана становились всё громче, все чаще, только откуда они доносятся, было не понять – сразу отовсюду. Удары маленького превратились в дробь – коротышка-барабанщик уже не просто бил в свой инструмент, а отчаянно вколачивал свои руки в кожу бочонка, вероятно надеясь порвать её, чтобы прекратить свои муки.

Большой барабан зазвучал еще сильнее и, кажется, ближе, а маленький затих – барабанщик оставил инструмент и отошел от него поближе к остальным крылатым. Ближе всего к барабану оказались мой приятель со шрамом и наша троица. Удары уже шли не откуда-то, а совершенно точно из-под земли – и производил их явно не барабанщик. То, что я принял за удары большого барабана, было чем-то другим, совсем другим. Кто-то ломился к нам снизу, и это совершенно не радовало. Удары стали еще сильнее, и в свете факелов я увидел то, что надеялся уже не увидеть никогда. Кусок земляного пола отлетел в сторону, и на поверхности показалась до боли знакомая гигантская рука. Первый заход прошел вхолостую. Оставленный рядом с барабаном закованный, но, видимо, все еще на что-то надеющийся парень развернул свои крылья и, несмотря на цепи, взмыл под потолок. Вторая рука вылетела вслед за первой и зацепила крылатого. Это было даже не падение. Так молоток вколачивает гвозди. Только на этот раз шляпкой была голова несчастного.

Оказывается, я очень громко дышу. Настолько, что, кроме звука работы собственной носоглотки, уже не в состоянии что-либо услышать. Факелы раскачивали тени, но клыкастые крылатые стояли, явно дожидаясь продолжения. Меч уже давно был под рукой, но в замкнутом пространстве при таком скоплении народа толку от него будет чуть. Если бы князь и Данила были в форме… Никогда раньше не замечал, что у моего меча такая скользкая рукоять, ведь не может быть, чтобы в таком холоде у меня вспотели руки?

Один из факелов отделился от стены – конечно, теперь главные роли у нас. Тот, кто нес факел, резко отличался от всех обитателей городка, которых нам до сих пор приходилось видеть. Голубой Дракон, реагировавший на наших хозяев скорее как на товарищей по играм, чем на что-то опасное, напрягся, кажется, пытаясь заслонить меня своим вздыбившимся мехом. Жаль, но я для этого немного крупноват. Крупноват был и факелоносец. Не знаю, какой нужен размах крыльев, чтобы приподнять эту тушу хотя бы на один сантиметр. Странно, что он не провалился, если этот пол так легко пробивается снизу вверх: в противоположном направлении он должен проламываться почти без усилий.

Глаза. Этого типа кто-то сильно напугал. С тех пор он забыл, как мигать. А может, и не надо мигать, если глаза больше похожи на бельма.

– Живчик, погляди, что с гостями…

Вот это голосок! Еще чуть ниже – и его можно будет использовать вместо осадного орудия. Подошел, поздоровался – стены зашатались и упали. Крылатый, раз в пять более худой, чем факелоносец, оказался рядом с нами – у этого с глазами было все в порядке.

– Они – чисты…

И с голосом у Живчика тоже ничего страшного. С именем вот – да, проблемы, хотя я же не знаю, в честь чего именно его так назвали.

– Посмотри хорошо, один из них не может быть чист…

Из нас троих не мылся ни один, хотя то, что проделал Ярослав с Данилой, легко можно было назвать водной процедурой… И этот толстый – у него все-таки бельма? Что это он переспрашивает?

Не люблю, когда меня так рассматривают. Обидно, я – здоровый мужик с мечом в руках, а на меня пялятся, будто гуся к рождественскому столу выбирают.

– Они точно чисты – предки их не тронут.

Борову с бельмами этот ответ явно не понравился.

– Полосатый, сюда иди.

Кто им давал имена? Очередной мужик в плаще был полосатым не больше, чем я. Разве что это в честь светлой пряди… С другой стороны, может, у него полосы под плащом?

– Отец, они чисты…

Значит, самый толстый – отец. Судя по телосложению, он мог по совместительству быть и матерью, причем рожать лет через двадцать после зачатия. Отец был недоволен детками. Детки сдуру говорили не то, что он хотел слышать. У меня обычно так с женщинами.

– Мальчик, что скажешь ты?

Мальчик был мальчиком очень давно. Примерно за жизнь до того, как мальчиком был я. В плечах он не уступал папаше, но ожирением не страдал, да и глаза были ясные.

– Они чисты, как и было предсказано.

– Это недолго исправить.

Мальчик был не только стар. Он был быстр. Я не успевал. Да и рука Отца оказалась слишком быстрой и слишком длинной. Нож в этой руке был в миге от того, чтобы стать смертельным для меня. Рука Отца ничем не отличалась от тех, что появлялись сегодня из-под земли, чтобы забрать одну жизнь, и тех, что забрали десятки жизней нашего отряда. Другая рука принадлежала Мальчику. И будь я проклят, если Отец не был Мальчику в лучшем случае двоюродным дядюшкой. Рука Мальчика мало отличалась от моей, если забыть о том, что где-то у локтя к ней крепилось крыло. И всё же он успел. Мальчик удерживал Отца – и у того не было ни единого шанса пошевелиться.

– Отец, мы слишком долго этого ждали…

В комнате снова стало просторно – только мы и приятная компания еды и воды. Данила всё еще был слаб, но мне удалось запихать в него его порцию. Князь приговорил свою долю и еще половину моей. Кажется, он не сразу сообразил, что сделал, а когда сообразил, на всякий случай решил не извиняться.

Я не в обиде. Глядишь, быстрее придет в себя. Втроем мы еще померяемся с этими клыкастыми, рукастыми, да еще и с крыльями… Я заснул – и во сне много и с удовольствием ел. Доесть, как обычно, не дали. На этот раз это был холод. Почему-то он шел не от земли, а от воздуха – как раз на уровне моей головы, которую я изо всех сил пытался приподнять повыше с помощью подручных средств, за неимением подушки.

Жрать по-прежнему хотелось, а сон уже ушел. Легкое движение шеей – и я посмотрел в сторону, откуда ветром дуло. Даже странно, что я проснулся. Костер погас, а размер дыры, невесть откуда взявшейся в стене, вполне мог обеспечить три замороженных тушки. Обычно, если заглянуть во внезапно образовавшуюся дыру, можно обнаружить ее причину. На этот раз все было иначе. Причина сама решила заглянуть. У нее было лицо Мальчика.