Осенний свет

Салли подняла голову, посмотрела на ящик с яблоками над дверью и нахмурилась. Нет, подумала она. Это все равно как сказать, что ей, Салли Пейдж Эббот, нужно выйти из комнаты, и пусть все, против чего она борется, обратят в шутку на ее же счет, а Джеймс, губитель и насильник, восторжествует. Все равно как признать, что Горас был не прав, поддерживая Ричарда в его бунте против отца. Нет, нет и нет! Но если нельзя уступать, тогда...

Она опустила глаза в книгу, надкусила яблоко и, заглушив беспокойство, решила читать дальше.

... Жизнь — зло. Я хочу сказать, когда настал для меня миг обращения... — Он запрокинул голову и прокатил ее от плеча к плечу, словно что-то странное увидел в небесах. Мистер Ангел протянул было ему трубку, но передумал, сунул ее себе в рот и тоже посмотрел в небо.

— Что это? — воскликнул доктор Алкахест, показывая пальцем.

Всем им на минуту четко представилось, что прямо над ними зависло огромное летающее блюдце. Потом оно исчезло.

— Ты видел, что я видел? — спросили они друг друга в один голос. Им самим не верилось. — Травка, — сказали они. — Действует. — Но говорили, понизив голос, подавленные целым миром новых вероятностей.

Доктор Алкахест объяснил им, что желает купить у них марихуану. Не немножко, а все, что есть.

— Ну и здоров ты заливать, — сказал Танцор.

— Я говорю всерьез, юноша, — возразил доктор Алкахест. — Взгляните. — Он пошарил у себя за поясом и вытащил тысячедолларовую бумажку.

Танцор выхватил ее, поднес к пламени костра, чтобы лучше разглядеть. Глаза у него выпучились:

— Настоящая! — Он обвел взглядом лица других. Крикнул негодуя: — Какого дьявола вы таскаете с собой тысячедолларовые бумажки? А вдруг я вор, или мало ли что? В соблазн меня ввести хотите? — И спрятал ассигнацию себе в карман.

Доктор Алкахест наблюдал за ним с удивленной улыбкой. Его ограбили, здесь все тому свидетели. Может, еще и побьют. Может, разденут, свяжут, заткнут кляпом рот. Может, даже обрекут на заклание.

— Хи-хи-хи! — зашелся доктор в экстазе. Подумать только, куда он попал! Что за люди! Никаких запретов!

— Не смейтесь, — сказал Сантисилья, неправильно его истолковав. — Он ведь в самом деле вор. Вырос в Гарлеме. В четыре годика его домушники пропихивали в форточки — отпирать им квартиры.

Доктор Алкахест весь задрожал, дурея от восторга. Этот бородатый — моралист. Тем лучше!

— Что же у вас, ребята, нет никаких моральных устоев? — про-квакал он и упоенно перекатил голову с плеча на плечо. Они еще не заметили, что он сидит на наволочке, набитой полными кошельками.

Они глядели на него с легким недоумением. Танцор сказал, примериваясь:

— Вы человек богатый, я бедный. — И ткнул себя в белую майку большим черным пальцем. — Вы несете за меня ответственность.

Доктор Алкахест заверещал от смеха, и Танцор снова обвел взглядом лица остальных, ища разъяснения. Но потом доктор все-таки овладел собой, он спохватился, что надо уладить дела, пока хватает соображения. Быстрым рывочком достал флягу и сделал глоток. Потом спросил:

— Когда прибывает груз?

— Когда прибудет, тогда прибудет, — ответил Сантисилья. — Его доставят с берега под покровом ночи. А может быть, на рассвете. Сколько на твоих, Питер?

Питер Вагнер взглянул на часы.

— Два часа ночи.

— Если сегодня, то уже скоро, — сказал Сантисилья. — А нет, так придется ждать завтрашней ночи или послезавтрашней...

— Он водой прибывает? — спросил доктор Алкахест.

Тот кивнул.

— Тогда, может быть, это они? — Старый калека навострил уши.

Сантисилья недоуменно поднял брови, бросил взгляд на Питера Вагнера:

— Ты что-нибудь слышишь?

— Я — нет, — отозвался Питер Вагнер.

Индеец, сидящий недвижно, как темный валун, приложил ладонь к уху, но только покачал головой.

— У меня превосходный слух, — настаивал доктор Алкахест. — Уверяю вас, что где-то вон в том направлении, — он указал пальцем через плечо, — заработал лодочный мотор.

— С ума сошел, — сказал Танцор. Углы его рта тронула порочная улыбка. — Может, заключим пари? Ставлю тысячу долларов.

— Да бросьте вы, — сказал Питер Вагнер.

— Так не пойдет, — ответил доктор Алкахест. — А вот на два цента я поспорить готов.

Танцор сник:

— Ишь дерьмо. У кого ж это есть два цента?

Через час все они расслышали рокот мексиканских моторок.

— Едут! — сказала Джейн. — Значит, он и правда их слышал.

— Ну, тогда моя роль в этой комедии закончена, — проговорил Питер Вагнер. — Я привел вас на встречу с вашими дружками-мексиканцами. Теперь адью, пока, привет, спокойной ночи!

Он схватил винтовку.

— Прекрати, — распорядился Сантисилья. — Ты что, надумал застрелиться прямо у нас на глазах? Совсем, что ли, ты бесчувственный?

Питер Вагнер вздохнул и положил винтовку.

Тем временем мексиканцы уже появились в пещере, они причалили свои лодки и один за другим лезли на скалу. Их приветственные клики — подымаясь со дна колодца, они звучали скорее как стоны — уже достигли устья грота, а затем показались и головы. Скоро они заполнили собой весь кратер — вот уж воистину толпа теснимых: калеки, уроды, одутловатые, бородавчатые, карлики, слепцы, немые, безголосые, кто на деревянной ноге, кто на роликовых досках; доктор Алкахест не выдержал запаха, упал в обморок.

— Пошли! Надо грузиться, — сказал Сантисилья.

Но Танцор вскочил с места.

— Стойте! А как же суд? — Он встал, воздев руки к небу, словно безумец на молитве.

И как бы в поддержку, глухо, зловеще пророкотало из-под земли.

— Да ну, брось, Танцор, — сказал Питер Вагнер.

Джейн поддержала его:

— Отверженные и беззаконники не могут быть судьями.

— Нелогично, — сказал мистер Нуль.

Индеец мрачно кивнул.

Мексиканцы, столпясь, смотрели на них блестящими, веселыми глазами. Один жирный мексиканец, крест-накрест обвешанный лентами патронов, спросил шепелявя (у него были выбиты передние резцы) «¿Qué es? ¿Una misa?»[9] Сзади него теснились остальные.

Доктор Алкахест открыл глаза и воскликнул:

— Добро пожаловать, друзья! Благослови вас бог! — И снова потерял сознание, хотя намеревался сказать гораздо больше.

— ¿Qué es? — повторил толстяк. Он вытянул шею, выпучил глаза и вздернул брови, словно разглядывая сквозь стекло аквариума диковинную рыбину. И указал на доктора.

— Он нанюхался, — объяснил Питер Вагнер. — Он обрел счастье.

— Нанюхался, — повторил мексиканец для тех, кто стоял сзади. Те стали передавать дальше.

Сантисилья озабоченно поглядывал на небо. Скоро утро. Если не перегрузить товар сейчас и не двинуться в путь, то придется сидеть здесь еще целый день. Времени-то в обрез. Раз этот старикашка их нашел, значит, и другие знают. И если правда, что доктора Алкахеста доставил сюда Темный и теперь он таится где-то поблизости, то со своим безошибочным шестым чувством...

Внезапно Сантисилья стукнул себя по лбу и прошептал:

— Дерьмо! Ну что за дурак!

Никакого мистического шестого чувства Темному не надо, чтобы знать, где сейчас Кулак, где береговая охрана, а где кто! Старику Темному все к чертовой матери открыто как на ладони, просто потому что он сам состоит в Федеральном бюро по борьбе с наркотиками. Сантисилью душил смех, у него бессильно подгибались ноги. Старик Темный водил за нос своих простодушных негров, как африканский колдун: произнесет задом наперед какую-нибудь фразу на кухонной латыни, а они в него верят как бобики! «Бойся сказок своей бабушки, — сказал себе Сантисилья. — Остерегайся сказителей!»

Он поднял руки: внимание!

— Вот что, — сказал он. — Надо сматываться. Мы вляпались. Темный здесь, он привез сюда старикашку. Он агент Федерального бюро.

Все посмотрели на него.

— Не агент, — сказал индеец.

— Агент, говорю вам. Как это нам раньше никому в голову не пришло? Он нас все время морочил, капал нам в уши про это свое безошибочное шестое чувство...

— Зачем? — спросил индеец.

— А кто его знает. Душу федерального агента разве поймешь?

— Интриги, наверно, — предположил Питер Вагнер. — Внутренние свары какие-нибудь.

— Не агент, — сказал индеец. Он сложил руки на груди, как индеец в кинофильме. — Берем товар.

Сантисилья на минуту вспыхнул злобой, но тут же рассмеялся. В голове у него что-то хрустнуло. Да что там, все равно уже поздно. Ох уж этот Темный!

— Может, он агент, может, нет, — сказал мистер Ангел, — но бросить столько товару...

— Мы бы раз-два — и загрузились, — сказал мистер Нуль.

Сантисилья молитвенно протянул к ним руки ладонями вверх, но сразу рассмеялся снова. Теперь уже все равно.

— Пожалуйста. — Он пожал плечами. — Давайте грузиться.

Остальные двинулись было к гроту, но остановились. Танцор размахивал автоматом.

— Нет! — орал он. — Сначала суд! Капитан Кулак прострелил мне ногу. А возмездие?

— Эй, ты, успокойся, — сказал Сантисилья. — С этим покончено.

Он презрительно улыбнулся, сделал один шаг и тут же, вскрикнув, отскочил обратно. Прямо перед ним пули раздробили камень.

— Сейчас мы устроим суд. Решено и подписано, — сказал Танцор.

Все глаза были устремлены на него.

Мексиканцы скребли в затылках и улыбались. Чужие обычаи сразу не разберешь. Все молчали.

Наконец Питер Вагнер со вздохом спросил:

— Чего ты, Танцор? К чему мелочиться? А вдруг Лютер прав? Вдруг охранники уже на пути сюда?

Танцор топнул ногой:

— Ополоумел ты, что ли? Темный — благородной души человек, краса и гордость своего народа. Вечно вы, падлы, стараетесь подорвать у молодежи веру в ее героев и идеалы.

— Ну ладно, — рассудительно сказал Питер Вагнер. — Но ведь суд можно устроить и позже, когда будем в безопасности.

— Безопасность — это для цуциков! — отрезал Танцор.

— Какая разница, — сказал Сантисилья. — Так или иначе, все кончено, кроме пальбы.

Танцор свирепо затряс головой, будто комаров отгонял.

— Предлагаю всем приготовиться к началу судоговорения!

— Под носом у охранников? — спросил Питер Вагнер.

— Сказано вам, к эдакой матери, что не будет никаких охранников! — завопил Танцор. — Федеральное бюро по борьбе с наркотиками — это мифический зверь. Еще одно слово про него, и я расстреляю тебя за оскорбление суда!

Джейн тронула его за локоть:

— А правда, ну зачем тебе это сейчас затевать?

— Надо, — ответил Танцор. — Надо, и все. Мы должны расследовать.

Все оглянулись на капитана Кулака, связанного, с кляпом во рту. Джейн невинно спросила:

— Что расследовать-то?

— Ты что, чокнутая, а? — Танцор повернулся к ней вместе с дулом автомата. — Ну что расследуют, когда судят, не знаешь, что ли? Расследуют, виновный или не виновный. Мы этого старого пачкуна, к его матери, судить будем, узнаем, виновный он или нет. А ты как думала, к твоей матери?

— Парень, — сказал Сантисилья, улыбаясь небу, — что такое вина? Или ты никого не убивал?

Но Танцор не слышал.

— Эй, Алкахест! — заорал он и ткнул старикашку в грудь дулом автомата. — Очнитесь! Сейчас мы займемся правосудием.

Доктор продолжал пребывать в алкогольно-наркотическом забытьи и только пробормотал сквозь сон:

— Вот забава-то для Сынов Свободы!

— Оставь его, — сказал Сантисилья. — Он обалдел. Ему сейчас не прочухаться.

— А я говорю, пусть очнется! — не унимался Танцор. Он наклонился над Алкахестом и крикнул ему прямо в ухо: — Просыпайтесь! Да глядите веселей, не то башку вашу червивую вмиг прострелю! Какого черта вы тут расселись и пренебрегаете своими общественными обязанностями? — Он держал дуло автомата в трех дюймах от Алкахестова носа. Доктор Алкахест открыл сначала один глаз, потом второй и ощерился от уха до уха.

— Вы хотите меня убить? — кокетливо спросил он.

Сантисилья сказал Танцору:

— Если тебе пришла охота убить капитана, взял бы да и пристрелил его.

Алкахест делал титанические усилия, чтобы не закрыть глаза. Коль скоро ему предстояло расстаться с жизнью, важно не упустить этих ощущений, успеть все прочувствовать, испытать боль. Это его неотъемлемое право. Он тряс головой, отчаянно моргал и вращал полузакрытыми глазами, не переставая широко щериться.

— Так-то оно лучше, богатый человек, — сказал Танцор. Алкахест трепетал от возбуждения, щипал себя, пошлепывал. Танцор продолжал трещать: — Ценю, ценю, что поднялись, что понимаете свой долг. И в знак одобрения сейчас окажу вам честь, ясно? Возвеличу до самых до небес. Потому как, вижу, вы у нас важная птица, образованный и прочее дерьмо, и еще потому, как вы, вижу, нанюхались до полного обалдения, назначаю вас защитником на суде. — Он указал на капитана Кулака. — Будете защищать вот его! Готовьтесь!

Алкахест посмотрел на Кулака, связанного и с кляпом во рту, потом перевел взгляд обратно на Танцора. При виде злобных капитанских глазок, мерзее чумы, доктор Алкахест ощерился и голова у него совсем пошла кругом.

— Я постараюсь, — с трудом произнес он и хихикнул.

Танцор кивнул.

— Да уж придется постараться.

9

Он кто? Посол? (исп.).