Страница 60 из 70
Касаясь дела Ларка, следует отметить каждую неверно описываемую Калугиным деталь. Он сдвигает и некоторые другие даты в этом деле. Так, описывая приезд в вашингтонскую резидентуру заместителя по линии КР Николая Попова и активизацию мероприятий по установке Ларка, указывает 1967 год, хотя вербовка Ларка состоялась еще в марте 1966 года. Попов и сотрудник нью-йоркской резидентуры Анатолий Киреев в июне 1967 года были объявлены персонами нон грата в связи с арестом двух раскрытых друг перед другом ценных агентов из числа шифровальщиков Пентагона, проработавших на советскую разведку много лет. В прессе разразилась весьма громкая антисоветская кампания, и Калугин не мог о ней запамятовать. Об этом деле в книге он вообще не упоминает, хотя пишет об аналогичных событиях. Причиной разоблачения этой агентуры американские спецслужбы, как обычно, назвали несоответствие их доходов расходам. Но, как несколько позднее сообщала американская пресса, в действительности к ним под видом “нового друга” был подведен агент ФБР, которого они стали вербовать и он их “сдал”. Попов отработал с этой агентурой около двух лет и о ее существовании опять-таки знал Калугин. Мне представляется, что именно он сообщил ЦРУ о работе Попова и Киреева с этими ценными агентами и ФБР удалось их выявить. Этим и объясняется сдвиг даты приезда Попова и умолчание о провале. Кстати, весьма примечательно, что во все последующие годы вплоть до наших дней ни в прессе, ни в “шпионской” литературе этот случай не упоминается.
Но существует еще одна важная страница предательства Калугина в деле Ларка, дающая ответ на вопрос о мотивации искажения сроков его проверки. В августе 1972 года Владимир Меднис, резидент КГБ в Монреале, работавший под прикрытием советского консула, получил устную информацию от своего высокопоставленного надежного источника в канадской спецслужбе, назовем его условно агентом “Икс”, о том, что “в ближайшем окружении председателя КГБ Андропова действует агент одной из западных разведок, который располагает возможностями проводить кадровые перестановки в КГБ на довольно высоком уровне. ЦРУ крайне заинтересовано в том, чтобы использовать этого “крота” для продвижения своей агентуры в подразделениях КГБ на руководящие должности. Этот агент был завербован не ЦРУ, а разведкой одной из стран НАТО, которая не соглашается передать его американцам, предлагая работать с ним через них. Американцы же, в свою очередь, не намерены раскрывать даже перед союзником по НАТО свою агентуру в КГБ и решительно настаивают на передаче им агента. Переговоры по этому вопросу ведутся на межгосударственном уровне. Икс готов предпринять все усилия к тому, чтобы используя имеющиеся у него каналы получить дополнительные данные, которые позволили бы установить и разоблачить этого агента”.
Опасаясь утечки информации при пересылке этого сообщения в Центр обычным путем через резидентуру в Оттаве — а Меднис полагал, что для этого у него были достаточные основания, и возможного по этой причине провала своего ценного агента, он, получив разрешение, вылетел для личного доклада в Москву. В Ясеневе слово в слово изложил сообщение агента Калугину, являвшемуся в то время заместителем начальника Службы внешней контрразведки, который тут же доложил заместителю начальника ПГУ Сергею Кондрашову. На следующий день Кондрашов вызвал Медниса и вместо постановки ожидаемых оперативных задач устроил ему настоящую “выволочку” за то, что он “не сумел наладить деловые отношения с резидентом в Оттаве” и поднял панику по поводу “непроверенных и явно сомнительных сведений” о ситуации в коллективе оттавской резидентуры, полученных от источника, “честность и искренность которого всегда вызывали сомнение”. Меднису было предложено навсегда забыть, что “в ближайшем окружении Андропова может действовать вражеский агент”. Было сказано: “Ты что-то тут не понял, или вообще это плод чьего-то воображения”.
Перед возвращением в Монреаль Меднис в разговоре с Калугиным заявил, что не согласен с мнением руководства, продолжит работу по установке “крота”, и письменное сообщение Икса по этому вопросу перешлет в Центр дипломатической почтой. Но только после того, как в оттавской резидентуре будет запрещено вскрывать почту монреальской точки. Калугин с этим предложением согласился, но в обговоренные сроки указания по этому вопросу Меднис от него не дождался.
На одной из встреч Меднис взял от агента письменное сообщение по “кроту”. И опять, следуя своему правилу несмотря ни на что сохранить источник, решил не направлять документ через Оттаву. Подошло время отпуска. Прилетев в Москву, Меднис передал Калугину и это сообщение. Ему сказали, что он может спокойно отдыхать и встреч с руководством ПГУ не будет. За пару дней до окончания отпуска Медниса вызвал руководитель внешней контрразведки Бояров и в присутствии Калугина объявил, что он освобожден от дальнейшей работы в ПГУ. На вопрос Медниса: «Почему?» — шеф ответил: «Сами понимаете».
В итоге выезд за границу Меднису закрыли, от оперативной работы отстранили, представление к награждению боевым орденом отозвали и присвоение очередного звания полковника отложили. От Калугина он получил указание никогда и никому не заикаться о “кроте”, которого, мол, нет и быть не может.
Однако Меднис решил не сдаваться и обратился за советом к бывшему тогда председателем Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Арвиду Пельше, весьма авторитетному партийному деятелю, которого знали родители Медниса и он сам по партизанской борьбе с фашистской Германией. В течение двух часов рассказывал о наболевшем у него за время пребывания в Канаде, в том числе и о данных по “кроту”. Беседа закончилась словами Пельше: “В функции Комитета не входит расследование дел внешней разведки, но я обещаю тебе поговорить с Андроповым. Думаю, он захочет с тобой встретиться”.
Действительно, 22 августа 1973 года Председатель принял Медниса и, задав несколько вопросов по обстановке в ПГУ, молча, но внимательно выслушал информацию о “кроте”. Никакой реакции не последовало и после того как Меднис передал Председателю заранее подготовленный листок с двумя фамилиями тех, кто, по его мнению, основанному на данных агента, мог быть “кротом” в руководстве КГБ. Лишь при прощании Андропов обмолвился: “Да, нелегко вам придется!”.
Комментируя эту встречу, Меднис отмечает: “Все осталось на своих местах и даже “крот”. Люди, которых я подозревал, здравствуют до сих пор”. Вскоре он был переведен с понижением в должности на работу в учебное подразделение ПГУ, ныне это Академия Службы внешней разведки РФ.
Меднис полагал, что вопрос о “кроте” был “спущен на тормозах” тогдашним руководством разведки и до сих пор остается не решенным. Это мнение весомо подкреплялось и тем, что после его отстранения от работы в Канаде через некоторое время при таинственных обстоятельствах исчезает и агент Икс. Меднис не успокаивается и вновь проявляет настойчивость. В 1995 году пытается привлечь к нему внимание уже российской внешней разведки. Весной встречается с первым заместителем директора СВР Владимиром Рожковым, который обещал разобраться с этим делом. И опять странная неожиданность: Рожков, будучи в служебной командировке в Бонне, скоропостижно скончался сразу же после обеда в ресторане. Диагноз традиционный для шпионских триллеров — инфаркт.
Естественно, возникает вопрос: «А что на самом деле?»
Пусть читатель не подумает, что Меднис подозревал во всех злоключениях Калугина. Нет, он полагал, что “кротом” являлся работник КГБ, занимавший более высокое служебное положение. Он прав в оценке информации своего источника и для этого у него были достаточные основания. Да, источник Медниса являлся весьма ценным, все его материалы подтверждались, и получение от него дезинформации исключалось. Именно Икс весной 1971 года сообщил, что выезжавший в Монреаль на встречу с представителем Центра Ларк связан с американскими спецслужбами. Калугин пишет о нем в книге, называя его “наш очень высокопоставленный агент в канадской контрразведке”.