Страница 16 из 70
В ответ на слова наружника я, конечно, обвинил ФБР в незаконной слежке за мной и все его претензии отверг. Далее он стал вести разговор по разработанному плану — предложил мне остаться в США, обещая предоставить большие деньги, дачу (так назвал загородный дом), машину и прочее — все из обязательного набора атрибутов вербовочной беседы. Было понятно, что ему их надо перечислить. По всей вероятности, наш разговор записывался. Мой отрицательный и возмущенный ответ, похоже, его не удивил. В ходе беседы он не допустил никаких грубостей, в целом вел себя даже как-то неуверенно. В конце не сдержал своего волнения — глубоко с облегчением вздохнул и невольно вытер вспотевшие ладони о пиджак. На вид ему было лет тридцать пять, с приятной, располагавшей к себе внешностью, вежливый в общении. Выглядел не так, как обычные сотрудники наружного наблюдения. Перед моим отъездом из США мы пытались его найти и провести вербовку «в лоб», но усиленные поиски тогда оказались безрезультатными.
Приехав домой и зная, что квартира прослушивается, рассказал жене, что надо собирать вещи и готовиться к возвращению домой. Отметил, что хорошего в жизни в этой стране мало и в Москве несравненно лучше. Жена со всем согласилась. Сказал, что утром доложу обо всем послу. Машина наружки с моим знакомым караулила меня на парковке у дома до поздней ночи.
Утром наблюдения не было. Приехав в резидентуру, доложил Соломатину о состоявшемся подходе. Решили, что у ФБР нет достаточных свидетельств о моем изъятии контейнера и вряд ли с предложением выдворить меня согласится госдепартамент. Подготовили шифровку в Центр, в которой резидент сообщил, что не считает нужным отзывать меня в Союз и предложил оставить и, более того, продолжить работу с Ларком — нестандартный подход в данной ситуации. В те годы в подавляющем большинстве подобных случаев работников срочно отзывали из страны, чтобы предотвратить возможные провокации. Центр с предложением резидента согласился. Оставалось ждать решения американских властей. Его не последовало.
Несколько слов — о моей гражданской и профессиональной позиции в отношении страны и американских спецслужб, которой придерживался за все время работы в США. В первый год у меня сложилось, а в последующие годы укрепилось, устойчивое мнение о недостатках и пороках американского общества, его достоинствах и преимуществах. С этих позиций я строил свои отношения со знакомыми американцами, не скрывая своих взглядов. При негативных высказываниях о внешней и внутренней политике Советского Союза не вступал в дискуссии, дипломатично переводил разговор на те проблемы их общества, которых у нас в то время в таких размерах не существовало — преступность, наркомания, проституция, богатство и бедность, трудности платного обучения молодежи, война во Вьетнаме, и многие другие. Практически не было случаев, чтобы кто-то из моих знакомых, даже сотрудников спецслужб, высказал мне антисоветские взгляды.
Кроме того, я глубоко и обоснованно верил, что моя работа в США, как по основной профессии, так и по прикрытию, моя и моей семьи безопасность обеспечиваются могуществом Родины и заботой Службы. Я твердо знал, что на любые провокации последуют ответные действия КГБ. Осознание себя гражданином великой страны давало мне полную независимость от американских спецслужб и вселяло уверенность в работе. Это не громкие слова, это — точка зрения.
Сейчас некоторые из тех, кто участвовал в «холодной войне», считают, что она была нами проиграна и нет больше великой державы. Убежден: создание новой России отнюдь не является чьим-то поражением. Наша роль в мировом сообществе приобретет другое, еще более значимое содержание. Экономические трудности России — явление временное, а историческое место великой страны — постоянное.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ НЕДОВЕРИЯ К ЛАРКУ
Странная все-таки вещь — интуиция: и отмахнуться
от нее нельзя, и объяснить невозможно.
Интуиция в обычном понимании — есть, в сущности, впечатление,
основанное на логическом выводе или на опыте.
До 1968 года Ларк ни в Центре, ни у меня не вызывал каких-либо подозрений. Хотя его материалы не были документальными, все они соответствовали действительности и подтверждались. Дезинформации не было. В связи с тем, что многие его данные свидетельствовали об утечке важной информации с оборонных предприятий и некоторых других спецобъектов в Советском Союзе, они передавались во Второе главное управление КГБ для использования. Сотрудники управления не могли установить точные каналы получения информации американской разведкой и предполагали, что она исходит от спутников-шпионов, а также получена путем радиоперехвата и анализа открытой печати. Не исключались и агентурные источники. Подобная оценка казалась вполне логичной — Ларку документы давались в РУМО и ЦРУ обезличенными без указания источников их получения.
Его информация по ЦРУ во многом ограничивалась характеристикой тех работников, с которыми он общался, и освещением материалов по ВМФ СССР, к анализу которых он периодически привлекался.
К 1968 году окончательно определились разведывательные возможности Ларка — конкретизировались направления его использования и стали ясны пределы доступа к секретным материалам РУМО и ЦРУ. Тщательно изучив переданные за эти годы материалы, я убедился, что они не наносят ущерба национальным интересам США. В связи с этим передо мной встали две задачи: активизировать его работу и одновременно провести глубокую проверку, установить, передает ли он все материалы, к которым имеет доступ, или что-то скрывает, опасаясь за свою безопасность или по другим причинам.
Начиная примерно с середины 1968 года у меня возникло и со временем усилилось какое-то интуитивное чувство настороженности. На первых порах оно было вызвано некоторой медлительностью в разговорах, едва заметным раздумыванием над моими вопросами и ответами на них. Иногда он мне казался не совсем искренним. Невольно я постоянно фиксировал в памяти выражение его лица, взгляд, манеру поведения в целом. Ловя себя на этом, я, конечно, понимал, что моя настороженность прежде всего вызывалась тем, что он был предателем, хотя и пошел с нами на сотрудничество, но опять-таки по нашей инициативе. Правда, он отличался от других предателей, в частности, от Голицына и Носенко тем, что решился на такой шаг в своей жизни не ради корысти, а из-за любви к молодой и красивой женщине, гражданке другой страны. В те годы никто не позволил бы им пожениться. Имелись непроверенные сведения о его не вполне благополучных отношениях с бывшей женой. Он, по существу, не хотел быть врагом своей родины, и стал им после измены. Но, несмотря на все это, я не мог к тому времени с полной уверенностью сказать, что он до конца честен с нами.
Сложилась ситуация, при которой, с одной стороны, Ларк заслуживал доверия, учитывая передаваемые им материалы, с другой — вызывал определенные подозрения, в то время основанные лишь на субъективных наблюдениях. Необходимо было предпринять какие-то меры, чтобы положить конец этому двойственному чувству. Провести полную проверку, основываясь на передаваемых им материалах, было невозможно. Поэтому я решил добиться от него информации, которая явно наносила бы ущерб США и могла быть полностью проверена силами резидентуры. Важно получить от него подлинные документы, с которыми он работал в РУМО, а если удастся, то и в ЦРУ. Он сам высказал в своем заявлении в Президиум просьбу об искуплении вины, и каких-либо морально-этических проблем по работе против США у него не должно было возникать…
Одновременно следовало заполнить весьма важный пробел в его изучении перед вербовкой. В принципе, мы не знали о некоторых сторонах его жизни. Каково его истинное отношение к американским спецслужбам, и особенно к ЦРУ, которое содействовало получению им гражданства, устроило его на работу и сейчас оказывает «моральную» и материальную поддержку?