Мышиная дыра

Потому что невозможно себе представить живой город с чистыми и сухими канализационными стоками. Все живые существа, к сожалению, гадят.

А эта система, где все уже давным-давно вымыто дождями и высохло само по себе, она меня на очень грустные мысли навела. О бренности всего сущего.

И я подумал — если город мертв, то кто же здесь живет? И тут увидел на стене зверя, который удирал от моего света.

Ночной кошмар Эдит. Я знаю таких существ — интернациональные бытовые паразиты. Только этот таракан был ростом с ладонь и с антеннами длиной в четверть метра. И на вид довольно неприятный.

Вот как, думаю, уходит слава мира… Цивилизации рождаются и умирают, а тараканы остаются. И вид у них, прямо скажем, процветающий…

Я шел и предавался грустным раздумьям. О том, что по типу сооружений и по виду письменности вроде бы похоже, что жили тут раньше люди, насколько я помню лекции в университете, цивилизация могла бы быть, близкая к индексу «8-А». И еще я думал о подозрительно высоком радиационном фоне. О слишком крупных тараканах. И о том, что надо бы выбраться на поверхность и посмотреть на этот бедный мир, который, похоже, каким-то образом себя угробил.

Сфотографировать бы это печальное зрелище и показать Эдит. Как пример безответственности так называемых цивилизованных людей.

Но несмотря на всю эту депрессивную философию, я все-таки старался сечь обстановку. И вдруг слышу: в боковом проходе возня и писк.

Причем — возня довольно крупных существ, а писк такой тоненький… Мышиный, в общем.

Я, конечно, дернулся туда посмотреть. Хотя уже догадывался, что увижу. Крыс-мутантов. Которые тут так же процветают, как и тараканы. Почетное второе место по выживанию.

Но все равно дернулся. Интересно было подтвердить гипотезу.

Я побежал, и не учел, что эхо от моих шагов кого угодно распугает. Так что они, натурально, кинулись врассыпную.

Насколько я заметил, удирали на четырех конечностях. Ага, крысы…

А одно существо — я уж не посмел его крысой назвать — осталось лежать на полу. И оно смотрело на меня, а глаза у него были круглые, выпуклые и черные. На очень странном… странной… морде лица. Не знаю, как точнее назвать.

Вот так мы со Старшим Мышом и познакомились.

Когда я подошел поближе, он сделал так: "К-к!"

Как кашлянул тихонько. Но я понял, что на этот звук надо дешифратор строить. Потому что передо мной просто товарищ по разуму.

Только не антропоид, а… как бы это сказать… рэтоид, наверное. Крысоид.

Но раньше, чем строить дешифратор, я Мыша заклеил пластырем. Он истекал кровью, ребята — поэтому не мог убежать. У него были укусы и несколько колотых ран, как от заточки — в опасных местах, шея и грудь. И я его заклеил и накачал теми стимуляторами, которые были у меня с собой — портативный диагност из аптечки выдавал, что организм у него, за небольшими исключениями, напоминает крысиный и человеческий. А значит, наши препараты должны работать.

Он, похоже, догадался, что я пытаюсь ему помогать, потому что не сопротивлялся, только понюхивал воздух и мои руки и шевелил вибриссами. Они у него росли около носа, как у крысы усы — двумя пышными пучками. Личная локация. Длинные — сантиметров по тридцать, плотные такие, упругие волоски.

Забавно выглядит. Он вообще ужасно мил. Мышки внешне — обаяшки редкостные. Они меньше людей намного — Старший Мышь ростом с восьмилетку из нашего мира примерно, в свои двадцать, а это у них возраст уже не юный. На двух ногах только сидят, когда делают что-то руками — а так предпочитают бегать или ползать на четвереньках и невероятно ловко. Ладони и стопы у них крошечные, а головы крупные — и череп, вытянутый в нос. А ушные раковины громадные и подвижные. Зубы — ну совершенно как крысиные, и верхняя губа раздвоена. Волосы у них на голове, как у людей, а на туловище — поменьше, чем на голове; еще немного — на руках и на ногах, и между волосинками тоже попадаются вибриссы. И они носят одежду — у Старшего Мыша куртяшка такая была, вроде брезентовой, и что-то похожее на набедренную повязку. И ремень с ножнами — а нож враги у него отобрали и вообще забрали его вещи.

И еще у мышек есть хвосты. Совершенно крысиные, в чешуйках и редкой щетинке. Очень длинные и очень сильные. И выглядит это поразительно. Я некоторое время просто неприлично пялился на его хвост, но ему, похоже, польстило.

Я его колол всякими необходимыми веществами, гладил между ушей и говорил что-то такое, что всегда раненым говорят. Ну вроде там: "Ничего, братишка, держись, сейчас пройдет", — в таком роде. Я же знал, что он смысла слов не поймет, но надеялся, что о цели моих действий догадается как-нибудь. И он догадался — не мешал, спокойно следил. Только когда начал засыпать — занервничал.

Но у меня получилось его успокоить. И я его унес в звездолет — не так, в конце концов, было далеко, мышки легонькие, как дети, а оставаться с ним в тоннеле мне показалось опасно.

Во-первых, я догадался, что мышки наблюдали за мной, когда я запускал ремонтные автоматы. А во-вторых, у него тут были враги.

Я не знал, прав он или виноват. В чужом монастыре со своим уставом не разберешься. Может, на него грабители напали, а он тут уважаемая особа. Может, он последний подонок, а я жандармов спугнул. Я понятия не имел. На них было не написано. Но он же был живой, ребята. Он был один против троих. Ему было больно. А у меня была аптечка. Вот и все.

Пока я его нес, у меня все время было паршивое чувство, что меня ведут. Крысиный хвост.

Мои шпионы в поле зрения не мелькали и близко не подходили, но я их все время ощущал. Мышки — существа очень тихие, но живые все-таки. Дышат, шуршат чуть-чуть. А слух у меня очень хороший, хотя эхо от шума автоматов сильно мешало разобраться в шорохах. Но я понимал, что за нами следят и что эти, следящие, мне вовсе не друзья. Может, те госслужащие или грабители, которых я спугнул. И замышляют что-то нехорошее. А у меня руки заняты раненым и фонарем.

Так что я шел все быстрее и быстрее, в конце концов — почти бежал, и когда добрался до крыльев, жутко обрадовался. Дома, слава богу. Сейчас закроемся от всех посторонних и спокойно во всем разберемся.

Я сгоряча забыл, что у меня в машине тоже экстремально сейчас. Вернее, не принял во внимание. Вошел внутрь, открыл каюту — а Эдит тут как тут.

— Марсэлл, — говорит, тоном инспектора, — что это у вас?

Я спустился к койке осторожненько и уложил своего раненого. Эдит его рассмотрела — и как завопит:

— Крыса! Господи! Какая огромная крыса! Марсэлл, зачем вы сюда крысу приволокли? Вы с ума сошли?!

Мыш дернулся, но не проснулся. Я при хорошем свете увидел много такого, чего в тоннеле не рассмотрел. Какой он грязный. Как он истощен чудовищно, кости кожу рвут, но при этом все, что осталось от тела — сплошные мускулы. И сколько на нем шрамов. На носу. Выше глаза. Уши рваные во многих местах. Существо для боя. Выживал тяжело, сразу видно.

И я сказал Эдит:

— Во-первых, не кричите, пожалуйста. Он ранен, ему поспать надо, чтобы восстановиться. А во-вторых…

Она уперла руки в бока фирменным жестом и перебивает:

— Нет, вы мне объясните, Марсэлл, зачем вам понадобилась эта крыса? Ужас какой-то, ненавижу крыс, она грязная, а вы ее на чистое покрывало положили, и какая громадная и мерзкая…

Я говорю:

— Разве вы не видите, что на нем одежда? Животные не одеваются, Эдит. Он — разумное существо, местный житель…

Она топнула ножкой. И говорит с отвращением:

— Все равно — крыса. Может, дрессированная. Это у вас на Земле Грома привыкли с помоечными крысами возиться?

— Вот что, — говорю. — Запомните такую вещь, Эдит. У нас в языке слово «крыса» имеет несколько негативный оттенок. Типа «пройдоха». А на мейнском арго «крыса» значит предатель, тот, кто пакостит своим. Поэтому, пока дешифратор не настроим идеально, я вас прошу местных жителей крысами не называть. Пусть они будут мыши.