Страница 7 из 19
Это, я вам скажу, ночка была! Врагу не пожелаешь.
Сначала мне снилась всякая тупая муть. Будто ко мне Виви пристаёт, лезет целоваться, а сам приговаривает: " Ты, Снайк, имей в виду — среди Жриц Третьей Луны мужчин быть не может". Потом — будто налетели на «фонарь» какие-то поганые птички, и давай долбить его носиками, всё громче и громче.
В конце концов совсем уж нагло забарабанили. Я проснулся. Гляжу, за стеклом — незнакомая рожа и смотрит на меня с живым любопытством. А все три луны уже в зените, не так уж темнее, чем днём, и видно во всех деталях.
Стоит рядом с авиеткой, расплющивши об стекло носопыру, ветхий такой дедок: Виви, по моим прикидкам, ему бы во внуки сгодился. Седенький — там, где не лысо. Горбатенький, кукишного ростика. Мордочка сморщенная, как у обезьянки какой-нибудь, вся в бороде и в усах. И совершенно непонятно, как он тут оказался — ни лошади, ни какого-нибудь иного транспорта поблизости нету.
Я авиетку отпер. Он сразу жутко засуетился, закланялся такими, знаете, мелкими поклончиками, захихикал — и говорит:
— Прости, что разбудил тебя, добрый человек.
— Ничего-ничего, — бормочу, а сам соображаю, что он на йтэн сходу заговорил. — Чего тебе надобно, старче?
— Ах, — говорит, — какой у тебя летающий конь! — а сам обшивку авиетки оглаживает ладошкой. — Слушай, добрый человек, давай меняться, а? Что хочешь, проси — всё будет.
— Слушай, — говорю, — отец, ты что, объелся? Не могу я с тобой меняться, засохни, — и хочу «фонарь» закрыть. А он в пазы грабки суёт.
— Ну погоди, — говорит, — погоди, герой! Ты послушай: хочешь дезинтегратор? Дезинтегратор дам. Даже два. Или вот. Хочешь лучше женщину? Звездоликую, даже летающую? Где ты ещё возьмёшь летающую женщину, подумай!
— Дедуля, — говорю, — убери ручки, так и прищемить недолго. У меня дома этих дезинтеграторов — до фига, я, куда их девать, уже придумать не могу. И потом, у меня жён — человек двадцать, все звездоликие и половина — летающие. От детей уже проходу нет. Так что иди, отец, своей дорогой, ладушки?
— Ну и дурак, — говорит. И поплёлся потихоньку прочь.
Ёлы-палы, думаю, сон в руку. Посмотрел на часы: перевалило за второй пополуночи по местному. Ну куда деда понесло в такую пору?
— Эй, — кричу, — отец, ты бы тормознул!
И тут понимаю, что моего торговца женщинами уже и след простыл. И это меня так прибило, что я выбрался из авиетки.
Оглядываюсь кругом. Глухая ночь, сверчки цырликают, степь вокруг разлилась травяным морем, всё гладко, как облизано. Светло от лун — ни дать, ни взять, стол в операционной. И нигде ни души, что показательно.
Не иначе как на реактивной тяге старичок. Ну шустренький такой попался…
Может, думаю, в пещеру забрёл? До греха недалеко — Ада такая моралистка, что и преклонный возраст не поможет.
Заглянул в пещеру. В костре угли тлеют, Ада спит, как невинный младенец, только посвистывает. И тут меня что-то толкнуло — такое, знаете, шестое чувство охотника с большой дороги — опасно!
Я до авиетки добрался в один скачок. Гляжу… слов нет!
На пассажирском месте рядом с моим креслом девочка сидит. Очень красивая, вне всякой критики, и абсолютно голая. Причём вид у неё такой, будто я к ней в гости зашёл, а она меня ждала годами!
— Так, — говорю. — Доброй ночи.
Как она расцвела и запахла! Совершенно буквально запахла, чтоб мне лопнуть! Розами!
— Приветствую тебя, — декламирует нараспев своей флейточкой, — великий сын неба и мой повелитель!
Может, мне эта хреновина снится, думаю…
— Это ты, — говорю, — звездоликая, да?
— Да, — мурлычет. И потягивается всеми своими прелестями, неземными и сверхъестественными. Дайте скорее верёвку — удавиться…
— Очень хорошо, — говорю. — А летать ты умеешь?
— А как же! — выпевает. — Обязательно!
И как сидела в кресле, так и всплывает в воздух, как я в лесу видел. И я её вынужденно созерцаю в самом том ещё ракурсе. Но беру себя в руки и прыгаю в авиетку на пилотское место.
— Класс! — кричу. — А теперь, дорогая, ненаглядная, лети отсюда! Лети, птичка!
И захлопываю кабину. А звездоликая ещё успевает ногой по «фонарю» впилить на прощанье. От чувств, надо полагать.
Куда она потом делась, я не смотрел. Улёгся на кресла и заснуть пытаюсь. И так уже голова квадратная. Но как бы не так! Заснёшь тут, пожалуй, с этими звездоликими кралями и их старичком, чтоб ему триста раз, да во все места… Я не железный всё-таки!
Но мечтал-мечтал, и сам не заметил, как отрубился. И даже начал сниться приятный сон, что-то такое про танцы, про летающих девочек — и постепенно дошло до забавных вещей… И тут Ада как заорёт!
Пресвятые драконы и ползучие твари! Ну почему я, думаю, её не пристрелил сразу, как встретил!
Я бластер схватил и в пещеру влетел, с предохранителя снимал уже по дороге. И в тот самый момент, когда Ада закрыла ротик, а я спросил, в чём, собственно, дело — слышу, у авиетки двигатели взвыли!
Какая-то падла не включила звукоуловители!
И я только и успел увидеть, как мне мигнули кормовыми огнями. И врезали орбитальную скорость — рёв и грохот, только эхо прокатилось…
Как же мне было погано, кто бы знал! От досады, от злости, с тоски — ком к горлу, слёзы к глазам! Нет, ну не сволочи!? Передатчик! Аптечка! Жратва, что в этом мире, таком и сяком, тоже немаловажно! И главное — как, ну как, скажите на милость, я попаду домой!?
Чем жить здесь — лучше себе голову тупым ножом отпилить.
Минут через пять я проанализировал ситуацию. Спокойный стал, как тот самый разложившийся труп. Шок, наверное, не знаю.
Ада меня за плечо тронула.
— Машина улетела сама? — спрашивает.
Думаю, что сейчас удавлю её собственными кишками, но отвечаю почему-то очень вежливо. Сам себе удивляюсь.
— Нет, — говорю, — милая. Сама она улететь не может. Её украли. А теперь скажи мне, доблестная воительница, жрица и всё прочее, какого-растакого ляда ты не спишь по ночам?! Ну что с тобой за припадок приключился? Я до сих пор думал, что так вопят только когда рожают, в крайнем случае, когда помирать собрались.
Ада слегка смутилась.
— Прости, — говорит, — меня пожалуйста. Просто никогда со мной такого не бывало. Я спала, а оно мне волосатой лапой по шее провело. Я глаза открыла, а оно такое страшное… и закричала. Так вышло.
— Ада, — говорю, — кто — оно? И где оно сейчас? Смерть люблю пугаться.
— А сейчас, — говорит, — его уже и нету…
— Ладно, — говорю. — Тогда расскажи, какое оно было из себя.
Ада ладонью по груди водит.
— Один ужас, Снайк, — говорит. — Паук размером с твою машину. Волосатый такой, четыре глаза…
— И ни в одном — совести, — говорю. — Впечатляет. Я понимаю. Только куда же он девался, такой большой и страшный? В щёлку уполз?
Смотрю, Ада чуть не плачет.
— Не знаю, — всхлипывает. — Был, Праматерью клянусь! А куда девался — не заметила!
— Хорошо, — говорю. — Ну врубись: ты паука видела в пещере?
— Да, — говорит.
— Так, — говорю. — Выход из пещеры один?
— Да, — говорит.
— Замечательно, — говорю. — Но на выходе стоял я. Что ж твоё оно меня с ног не сбило-то?
Пожимает плечами.
— Ну, — говорю. — Какой следует вывод?
— А, — догадалась, — это колдовство?
— Нет, — говорю, — дорогая. Это тебе приснилось. И именно тогда, когда я отважно и доблестно сражался с колдуном, который позарился на мою машину, ясно?!
Ей, наверно, было здорово стыдно. Разнюнилась, обругала колдуна по-всякому… но я её утешать не стал. Нечего строить из себя героя, если пауков боишься!
Я решил, что паук там всё-таки был. Что Ада только размер чуток преувеличила.
Остаток ночи я проспал на этом сене, а бластер под себя в сено закопал.
Утром я себя чувствовал наипаршивейше; ночью замёрз, как на айсберге, задёргался до головной боли, какие-то кусачие зверушки за пазуху налезли — и злой я был, как самый ужасный местный колдун. Зато и приобрёл способность логически мыслить.