Страница 43 из 112
— Алина, — ничего не ответив на замечание герцога, король обернулся к герцогине, — ты считаешь, что воспитание покорности у подданных деяние, заслуживающее кары небесной?
— Смотря как воспитывать ее. Заметьте, ни один тиран не был счастлив, — ответила она.
— Ты считаешь меня тираном?
— Нет, на данный момент не считаю. Но меня очень беспокоят проявления беспричинной жестокости, как Вашей, так и Вашего окружения, это может стать первым шагом на пути становления Вас как тирана. Чувство вседозволенности ведь затягивает. А герцог, всячески склоняющий Вас к выбору этого пути, не понимает, что рано или поздно, но жертвами тиранов становятся и те, кто подталкивал их к этому.
— Ясно тебе, Алекс, что предрекает тебе твоя собственная супруга? — рассмеялся король.
— Если исходить из ее понятий, то я уже давно должен был бы кипеть в адском котле, прикрытом крышкой, мой государь. Так что я нисколько не удивлен. Она уже столько раз пыталась поразить меня своим яростным взглядом, что я вообще не понимаю, почему я все еще жив и до сих пор еще не там…
— Алекс, прекратите это фиглярство! — гневно произнесла герцогиня, — Этим не шутят!
— А я и не шучу. Вы, миледи, считаете меня деспотом и самодуром, отказываясь видеть насущную необходимость в наведении и поддержании порядка во вверенных мне владениях.
— В чем Вы видите порядок, милорд? В том, что сейчас любой Ваш подданный, увидев Вас или кого-то из Ваших стражников, покорно отдаст им все, что у него есть, включая дочь и жену, а потом еще покорно примет наказание за то, что мало отдал?
— Порядок я вижу в соблюдении закона. Если по закону мой подданный должен что-то отдать, он отдаст. И если должен будет за несвоевременное или недолжное исполнение закона положенное наказание принять, он примет, и не только примет, но и поблагодарит за него, а иначе наказан будет уже совсем по-другому. Потому что закон он на то и закон, чтоб выполнялся. А я его соблюдение контролировать должен и всеми, доступными мне способами, нарушений закона не допускать. А вот если Вы, миледи, законами нашими недовольны, то это вопросы уже не ко мне, а к государю.
— Закона? — презрительно хмыкнула герцогиня, — Да пользуясь поголовной неграмотностью, Ваши наместники трактуют закон, как кому вздумается. Для них главный закон, чтоб Вы были довольны.
— Алина, а разве это неправильно? — вмешался король, — Разве закон не направлен на то, чтоб каждый сюзерен был доволен своими вассалами?
— Закон, принятый королем, как верховным сюзереном, должен обеспечивать стабильность в государстве, подразумевающую, что требования любого сюзерена не будут превосходить возможностей его вассалов. Иначе последствия для государства будут катастрофичными.
— Ты намекаешь на то, что законы, принятые мной, этого не обеспечивают?
— На бумаге обеспечивают, а на деле не всегда. У Вас нет закона, позволяющего контролировать исполнение Ваших законов. Вассал Вашего вассала не Ваш вассал, и вмешаться Вы можете очень однобоко. Вы можете потребовать наказать любого, за проявление недолжной почтительности к Вам, а вот не наказывать — нет.
— А зачем мне вмешиваться в его разборки с его подданными? Пусть делает с ними, что хочет. Если мой прямой вассал обеспечивает стабильность, подразумевающую соблюдение закона и порядка во вверенных ему владениях, зачем я буду вмешиваться? Я вмешаюсь лишь если этой стабильности не будет и сменю того, кто должным образом не может ее обеспечить.
— Но тогда на местах возможен любой произвол.
— Если это не влияет на стабильность территорий, меня это не волнует. Какими путями местный сюзерен будет обеспечивать стабильность это его дело, меня интересует лишь результат.
— То есть если местный сюзерен обеспечивает отсутствие бунтов и восстаний и постоянно платит положенные налоги в государственную казну, он может творить в своих владениях все что пожелает?
— Да. Я вмешаюсь, лишь если он превысит свои права, в частности, покусившись на честь и достоинство того, кто не является его вассалом, либо допустит проявления неповиновения высшей власти. Вот, например, если герцог Веренгер, посмеет проигнорировать мое предписание о проверке герцогом Тревором его замка, то я казню его. И новый герцог будет наводить в Веренгере новые порядки и по-новому спрашивать со всех графов его земель. Кстати, что тебя подвигло на разговор о порядке в ваших владениях, тебе что-то не по душе, что делает герцог?
— Да так… Зарисовки с натуры. Не хочу говорить. Это послужит лишь причиной новых репрессий…
— Алекс, пообещай ей, что не предпримешь ничего, исходя из ее рассказа, или сделаешь то, что она захочет. Я хочу знать, что послужило причиной таких выводов.
— Рассказывайте, дорогая, обещаю, что никто не пострадает, если только Вы сами не захотите, чтоб я кого-нибудь наказал. Например, графа Вирата.
— С чего Вы решили, что я могу быть недовольна им?
— Алина, ближе всего к окрестностям Телдомского замка графство Вират и Вы там хоть и редко, но бываете, и в городе, и в окрестностях. Скорее всего, Вам нажаловался на графа кто-то из местных жителей. Я даже могу с уверенностью предположить, что это был сельский житель, потому что граф не так давно ввел налог еще и на имущество, а не только на землю. Ясно, что без недовольных дело не обошлось. Ведь у них раньше, например, постоялый двор, подстава или мельница были, а налог с дохода от них, они не платили, лишь с земли на которой стоят эти постройки и все. И тут вдруг новые подати, ну как же не жаловаться…
— Никто мне не жаловался. Скорее наоборот. Ваши стражники так запугали всех, что никто даже думать не смеет, что можно на что-то жаловаться.
— Заинтриговали… — удивленно заметил герцог, — миледи, рассказывайте подробно, что произошло, не трону я никого.
— Остановилась я во время прогулки возле мельницы. Место красивое, жернов крутится, вода журчит… Я спешилась, повод пажу отдала и пейзажем любуюсь. Смотрю, девушка идет с корзинкой полной ягод, увидела меня и сразу на колени. Я возьми и спроси ее: "Это ты в лесу столько насобирала?". Она корзинку подальше отставила, совсем на землю повалилась и, плача в голос, причитать стала: "Ваша Светлость, госпожа, помилосердствуйте, не велите сразу казнить, есть разрешение, есть все бумаги, отец сейчас принесет, если Вы минуточку подождать изволите, и ягоды я отдам, берите", и дальше в том же духе. Тут и мельник на крыльцо выскочил, потом опять в дом метнулся, вернулся с какими-то бумагами, подбежал ко мне, тоже передо мной распластался и вторить ей стал, что мол простите за нерасторопность, но все бумаги есть, и они ничего не нарушают и все отдадут, не казните только. Я понять ничего не могу, взяла бумаги, а там расписки в получении всех налогов и разрешение на сбор ягод и грибов в этом году. Я плечами пожала, велела ему встать и бумаги вернула. Говорю: "Не волнуйся, я не бумаги проверять приехала и ягоды мне не нужны. Твоя дочь меня неправильно поняла". Он разворачивается, хватает ее за волосы и вновь передо мной на колени вместе с ней: "Госпожа, позвольте, я сам ее накажу, как скажите и сколько пожелаете, не гневайтесь только…" Я совсем ничего не понимаю. "За что, — спрашиваю, — ее наказывать-то?" А он мне: "Она же Вас не так поняла. Скажите мне, я все сделаю, а ее накажу". Я в ответ: "Не надо ее наказывать. Не за что ее наказывать. Я ни на что не гневаюсь, дочь твоя ни в чем не виновата, мне она даже понравилась, очень хорошая девочка". Он тут вскакивает, за волосы поднимает дочь и начинает одежду с нее срывать, приговаривая: "Я не скрывал ее Ваша светлость, берите ее, если она Вам по нраву… берите, госпожа. Посмотрите и берите. Хроменькая она у меня только, а так хорошая". Тут уж я не выдержала и прикрикнула на него, чтоб дочь перестал позорить. А он затрясся весь, потом на колени встал и начал, плача, штаны спускать: "Накажите сами, госпожа, а то Его милость насмерть прикажет запороть за то, что я прогневал Вас, если мне к нему идти велите…"