Отыгрывать эльфа непросто!

— Вот, могу вам представить красноармейца Сергея Корчагина и пригласить присоединится к нашему либо позднему ужину или раннему завтраку.

На противоположной стороне костра, на какой-то зелёной пластине сидел молодой парень в гимнастёрке, немецких серых штанах и с немецким карабином в руках, насторожённо вглядываясь в нашу компанию. По очереди мы стали представляться:

— Старшина Дроконов Валерий Сергеевич.

— Рядовой Онищенко Геннадий.

— Рядовой Железко Юрий.

Из темноты сухим чуть хрипящим голосом разнеслось:

— Прошшу к нашему огню, давайте приступим к пище, да избавит её Ллос от яда.

Переглянувшись с рядовыми и ощутив себя довольно неуютно, я попросил:

— А наш проводник не хочет представиться? — просто ни его лица, ни имени мы не знаем, а судя по голосу он явно не русский и это вызывает вопросы.

При этих словах новопредставленный Сергей Корчагин, как-то странно дёрнулся и со странным выражением начал нас пристально рассматривать, особенно присматриваясь зачем-то к лицам.

Из темноты выступил высокий стройный силуэт в странном плаще покрытом листьями и сняв, чёрными оснащёнными когтями руками капюшон произнёс…

… Приветствую вас хумансы!

И дальше пошпарил прямо мо легенде, выученной для игры.

— Старший сотник наземной разведки дома Rilint'tar — S'seshes Rilint'tar к вашим услугам.

Вытаращенные глаза и явно ничего не понимающее выражение лиц заставило Сергея вклиниться в разговор:

— Да он инопланетянин, как у инженера Лося в Аэлите — сами посмотрите у немцев чёрного цвета кожи не бывает да и глаза с ушами явно не человеческие. Мужик хороший проверенный — мы с ним сегодня вечером двух немецких мотоциклистов убили. Хотя и очень странный.

Зло посмотрев на Сергея, заставив его при этом резко прекратить перемывать мне кости я произнёс:

— Давайте сперва вы покушаете, а я пока с вашими ранениями разберусь. Как я понял самое серьёзное у тебя старшина, значит, с тебя и начнём.

Со стороны Сергея донеслась почти зрелая мысль, вызвавшая у наших новых знакомых появление удивлённого и заинтересованного выражения на лицах

— Ты уверен? Сам же говорил, что в нашем мире магии очень мало и вспомни как тебя тогда ломало.

— А что ты предлагхаешь? У него оскхолочное ранение верхней части бедра — разрублены мышцы, скорее всегхо повреждена суставная сумка — понимаешь его сюда несли и в ближайший месяц сам он ходить не сможет. Значит, такхая обуза для нашего отряда не нужна — вывод — либо я пытаюсь его лечить магхией, как это не неприятно — либо мы его сейчас прирежем, для тогхо чтобы не расходовать на него еду и чтобы он не смогх разгхласить врагхам наш состав, вооружение и направление перемещения. Хочешь сделать это сам или мне доверишь, хуманс?

Выражение полного и дикого остолбенения на лице Сергея и на лицах окружающих бойцов при виде протянутого ему тесака могло соперничать только с удивлённо — испуганными глазами старшины, до которого начинало доходить, что его могут просто прирезать.

— Я так и думал. Значит, будем лечить…

…

Сползающиеся на глазах края раны, выталкивающие из тела гной, сукровицу и кусочки раздроблённых костей, довольно неприятное зрелище. Вот тонкой белёсой рыбкой показался осколок металла и выскользнул на землю, ещё миг и края раны сомкнулись, оставив тонкий розовый шрам зигзагом прошедший по коже бедра.

…

Сложившаяся фигурка в лохматом мешковидном костюме, содрогающаяся от судорог и скребущая землю когтями вызвала у красноармейцев недоумение, немного разбавившее удивление от волшебного, на их глазах случившегося заживления раны.

— Что это с ним? Как он это сделал? Кто это? — буквально забарабанили по Сергею вопросы.

— Да сам не знаю. Но явно не человек. Да вы сами сейчас слышали. Он когда меня в первый раз увидел, чуть на ломтики не порезал и не съел. Спрашивал кто я и какой сейчас год. Потом извинился и сам вот так же вылечил. Абсолютно бесчувственный, очень злой и по моему не особо любит людей. Почти постоянно шутит или говорит то, что он считает шутками, иногда очень сильно меняется, как будто в нём просыпается кто-то другой. А ломает его, потому что как он говорит у нас в мире очень мало магии и когда он колдует, его вот так потом ломает…

…

— Это получается что тебе…

— Ну да четыреста шестьдесят девять сезонов.

— Так люди же столько не живут!

— Я тебе сколько раз повторять буду — Я дроу. А не какой-нибудь хуманс.

…

— Слышь, Серёга, инопланетянин твой-то, того. Может его того, пока он нас не прирезал?

— Он же вас не прирезал, вылечил, вот накормил, а ты сразу того. Старшина ты это заканчивай! Это я тебе как комсомолец говорю! Нельзя так. Мужик он умный, беспредела творить не будет. Он тут трезвую мысль о создании партизанского отряда высказал. Да и по его словам у него военного опыта поболе чем у нас всех вместе взятых. Так что за него держаться надо — видели бы вы, как он вчера немцев валил, безо всякого выражения лица, как мух хлоп-хлоп и два трупа, да и потом такую ловушку с мотоциклом сделал — ни в жизнь не догадаешься. Так что мужик он нужный, а что странный так это у всех бывает.

— Он что инструктором в Испании воевал?

— Нет, он у себя на родине где-то лет триста в постоянных боях провёл, ну по его словам.

— Сколько? Сергей лапшу то не вешай.

— Да он сам так сказал — ему значит четыреста шестьдесят девять лет сейчас…

Глава 11.

Коридоры, коридоры покрытые пылью — коридоры памяти. Как много находится в их гулких закоулках — мгновения смеха, грусти, равнодушия. Крупицы воспоминаний перекатываются в закромах разума, всплывая и показывая себя. Вот первая прочитанная книга пролетает, оставляя за собой вкусный шлейф запаха бабушкиных печенек — ты ел их не глядя, не в силах оторваться от приключений Мумми-тролля и его друзей. Вот миг радости первой окончившейся победой поездки на велосипеде. Картины спешат — они наслаиваются друг на друга, переплетаются, показывая фантасмагорические фигуры — первая учительница, выпускной, бойня в каком-то подземелье, приёмная комиссия, расчленённые человеческие тела, и над всем эти шёпот — шёпот "Lloth kyorl dos!" — "Ллос хранит тебя!".

Воспоминания — от них не спрятаться, не убежать — они как самая лучшая ищейка найдут тебя и мигом превратятся в самого страшного из палачей — картины пыток, ощущение рукоятки кинжала вонзающегося в податливую, ещё живую плоть — разум понимает, что это не твоё — это не ты! Но память — память как самый страшный зверь бьёт когтистой лапой утверждая — Ты! — Это всё ты! Помни!

Судороги бьют беззащитное, скорчившееся тело, выдавливая из хрипящего горла странные для окружающих людей фразы: "Jiv'elgg lueth jiv'undus phuul jivvin!", "A'dos quarth!".

Перед открытыми бессмысленными глазами встаёт раз за разом картина человеческой деревни с выпотрошенными и разрубленными жителями, валяющимися на улицах, гордость за своё мастерство — ровные разрезы, нигде не потерявшие своей идеальной формы. Терпкий запах начинающей сворачиваться крови…

…

Через час он очнулся и, обведя взглядом затихших людей, собравшихся на поляне, улыбнулся: — Кажется, я окончательно сошёл с ума. И знаете — как ни странно, мне это нравится! И ужасающая гримаса, долженствовавшая быть улыбкой, мелькнула на иссиня-чёрном лице дроу.

…

Утро застало всех липким холодным туманом, сковывающим члены и заставляющим содрогаться в бесплотных попытках согреться. Утренний марш не задался. Люди шли медленно и как-то неуверенно — вчерашняя сцена буквально давила на их разум и вызывала кучу вопросов, отвлекающих меня от наблюдения за окрестностями.

— Семён! Сешес то есть, подожди, вопрос есть.

— Ну, Валерий Сергеевич, спрашивай.

— Тут Сергей сказал, что тебе лет под пятьсот? И вроде лет триста войной занимаешься?