Страница 72 из 73
Не отводя глаз от согбенной фигуры, Куница добавил:
— Мой старший собрат наверняка тоже обращался к духам и Предкам. Не хочет ли он поведать услышанное?
Послышалось хихиканье. Узун что-то зашептал в самое ухо своему вождю. Лицо Гарта оставалось бесстрастным.
Колдун детей Мамонта тяжело поднялся, с трудом распрямляя спину.
— Мой могучий собрат прав. В эту ночь я услышал от духов то же, что и он: детям Мамонта, общине нашей, тяжкий путь предстоит. И чем он завершится, — еще неведомо... Только об остающихся я ничего не слышал.
Колдун взглянул на Узуна. Похоже, для того сказанное явилось полной неожиданностью; даже рот открыл. (А ты что думал? Всем колдунам, как и тебе, духи «сообщают» только то, что приятно и выгодно?)
— Мы уйдем. Но сейчас другое решить нужно: как быть с нашими сестрами, женами сыновей Серой Совы и Куницы? Будут ли они вами изгнаны, — как советует мудрый Узун? И как вы поступите с общиной Кано? Они наши сородичи, но Закон крови нарушен не ими.
Одновременно поднялись сыновья Серой Совы обеих северных общин. Тот же длиннобородый колдун вновь сказал за всех:
— Дальнейшее нас не касается. Наши жены останутся в наших жилищах; наши соседи — дети Мамонта, — останутся нашими соседями... Если того пожелают. Вмешиваться в наши дела не советую никому... даже «мудрому Узуну!»Лонг, колдун и вождь детей Серой Совы, сказан последнее слово!
И, почтительно обратившись к тем, кого он так решительно защищал, спросил:
— Уходят ли с нами наши соседи, дети Мамонта? Или, быть может, у них еще остались дела на Большом Совете?
Те молча поднялись, и их вождь, худощавый мужчина, крепкий, густоволосый, бросил на прощание:
— Передайте нашим сестрам: если их мужья все же решат себя навеки опозорить и бросить своих жен колдунского страха ради, — в нашем стойбище для дочерей Мамонта всегда найдутся кров и еда. Найдутся и мужья, — у наших соседей.
Северяне ушли, не оглядываясь. Среди оставшихся поднялся возмущенный шум; роптали на Узуна, из-за неосторожных слов которого мужчины общины Гарта получили заслуженное оскорбление. Вопрос о замужних и вдовых дочерях Мамонта решился сам собой: и Рам, и Гарт, и даже Нерт поочередно высказали одно и то же: вернуться в свой Род и уйти с уходящими могут только те, кто сам того пожелает. Если такие дочери Мамонта найдутся, — мужья не вправе помешать им уйти, — но без детей, ибо дети их принадлежат Роду Серой Совы или Куницы.
За этими разговорами почти позабыли об общине Кано. Когда все немного успокоились, Рам было предложил Кано и его людям остаться на прежнем месте, — по примеру северян.
— Не Род изгоняется, уйти должны лишь те, от кого пришло Зло...
Но Кано ответил отказом; по-видимому, он и его охотники заранее все обдумали.
— Нет. Наших северных сородичей отстояли их соседи. Если же останемся мы, — среди наших соседей неизбежны пересуды и кривотолки; это очевидно... Мы уйдем. Мы молоды; самый старший из нас погиб... Мы уйдем, чтобы никто из вас не думал, глядя на дымы наших очагов: «Вот откуда все напасти!».
Оставалось последнее.
— Когда люди Арго встанут на свою новую тропу? — спросил Рам.
— Пусть проснется Одноглазая. Ее взор должен освещать начало нашего пути, — твердо ответил Арго. Он уже говорил об этом с Колдуном.
Рам прикинул в уме: несколько дней... Посмотрел на людей Нерта и Гарта. Только Узун, верный себе, протестующе помотал головой.
— Хорошо. Но не дольше.
Расходились, не глядя друг на друга. Изгнанные, уже отрезанные от остальных, отгороженные от них невидимой стеной, уходили последними.
— Куда пойдут наши сородичи, люди Кано? — спросил Арго. — Быть может, соединим наши тропы? Наш путь — на Север; уж если суждено изгнание, — продолжим тропу, проложенную нашими предками.
Кано ответил твердым отказом.
— Кано благодарит Арго, великого вождя детей Мамонта, хранителя Священной кости. Наш путь проляжет на Юг, в те места, откуда явились сюда наши предки. Быть может...
(Быть может, ты достигнешь самой Земли Сновидений, и встретишься с Предками, не вступив на Ледяную тропу, и расспросишь их обо всем, что тебя мучает, так? Едва ли это случится, но я понимаю тебя. Ты начал свой путь, Кано, отделившись от старой общины... Зачем же тебе вновь соединять тропы и идти под начало старого вождя? ...Что ж, легкой тропы тебе; доброй охоты! В этом, Среднем Мире мы встретимся теперь лишь раз, — перед тем, как разойтись навсегда...)
— Вероятно, Кано и его люди встанут на свою тропу раньше, чем мы. Пусть зайдет перед этим, — проститься.
— Арго, хранитель Священной кости, может не сомневаться: Кано не вступит на новую тропу, не получив из рук великого вождя детей Мамонта часть Сухой крови Рода.
— Да будет так!
Разговор окончен. Теперь предстояло самое трудное: вернуться в стойбище и сказать людям то, о чем подозревают лишь немногие... Но и те — еще на что-то надеются. Ему, вождю, предстоит отнять эту последнюю надежду.
Как справедливо писал Ф. Энгельс, «власть сахема внутри рода была чисто отеческой, морального порядка; средствами принуждения он не располагал». Но, повторяю — тем весомее был его авторитет, тем прочнее — власть. И конфликты между вождем и обществом были неизбежны, особенно если вождь мудр, а ситуация требует нестандартного решения. Великий американский поэт, писатель и мыслитель Эдгар Аллан По однажды сказал, цитируя Себастьяна Шамфора: «Можно побиться об заклад, что любое ходячее мнение, любая общепризнанная условность глупы, ибо понравились большинству». Может быть, в этом афоризме секретаря Якобинского клуба и есть некоторое преувеличение, но несомненно одно: решение большинства далеко не всегда бывает мудро и верно!
Но как же вождь, не располагая ни полицией, ни армией, мог отстоять свою позицию, вопреки воле большинства? Олег Микулов в своем романе «Закон крови» показывает такой случай.
Вот в роде, обреченном на изгнание, рождается общественное мнение:
Возвращаясь в родное стойбище, которое предстояло покинуть навсегда, Арго думал, что именно он принесет своим людям эту горькую весть. Но... Худые вести, худые слухи разносятся быстро. Истина эта подтвердилась еще раз: до возвращения старейшин с Большого Совета дети Мамонта уже знали о своем изгнании. Весть принес Каймо.
Дрого сутра недоумевал: куда мог подеваться его приятель? Ничего не знал о Каймо и Вуул. Решили: со своей Туйей встречается! Не ко времени, конечно, ну, да это их дело... Они и подумать не могли, что Каймо, подобравшись тайком, через береговой кустарник, к Поляне празднеств, изо всех сил прислушивается к тому, что там происходит... И чего слышать он никак не должен, — по молодости!
И вот, — прибежал, взъерошенный, обескураженный. «Нас изгоняют; весь наш Род! Сказали: все зло — от нас, детей Мамонта! И Колдун согласился!..» И пошла злая новость гулять по стойбищу, как пал по сухостою, обрастая новыми и новыми подробностями!
Выгоняют сразу, всех; вернется вождь, Колдун, старики, — и сразу уходить, безо всего! Нет, все уйдут, а Колдун останется, и его казнят за то, что он все это сам и устроил. Да, Колдун останется, только его никто казнить не будет; он обо всем с Куницами договорился: все, что здесь бросят, — перетащит в общину детей Куницы и будет там жить припеваючи... Эти и множество иных слухов, один другого нелепее, передавались от жилища к жилищу, обсуждались на все лады.
Сходились в одном: во всем виноват Колдун! Разве не он должен был предотвратить нарушение Закона крови, остановить лучшего охотника? «И ведь знал, знал!» — шептались мужчины, бывшие на Суде. «Только ли знал? — вопрошали женщины. — Не сам ли все и устроил? Слыхано ли дело, — чтобы так привязаться, — да к своей сестре! Не бывает такого! Не иначе как — без любовного корня не обошлось! Опоил, проклятый, да и сгубил обоих... А после и весь Род!»