Страница 54 из 73
И вот вновь послышалось пение духов. Теперь мелодия изменилась; к ней добавилась ритмичная дробь и какие-то пронзительные и в то же время тягучие, заунывные звуки. Безымянный больше не боялся; он ощущал всем своим существом: это пришло спасение! Звуки звали, манили, требовали: иди! И когда невесть где забрезжил красноватый свет, — безымянный пополз ему навстречу.
И вот вслед за Смертью наступает Возрождение:
Раскрывшееся было невообразимо. Само Небо опустилось до стен из белого мягкого камня, и сосны, превышающие своими размерами все земные деревья, подпирали Его, сгибаясь под тяжестью темно-синей, почти черной кровли, испещренной дырами. Пламя гигантского костра неистово плясало, бросая отсветы на белые стены. За костром возвышалась темная фигура, которую нельзя было не узнать: Великий Устроитель, Великий Даритель, принесший огонь, научивший колоть кремень, строить жилища и охотиться, — один из двух Первобратьев. Он был неподвижен. Он ждал. А вокруг ликовали духи и предки.
С появлением безымянных пение стало еще неистовее, казалось, оно взлетело на новую волну. Духи ликовали. Тайны Рода раскрывались в их пении. Сам Великий Мамонт, выступавший из белой стены, благосклонно взирал на своих новых сородичей, только что извергнутых из его лона. Посвящаемые, один за другим, двигались в священном танце по спирали, сужая круги, приближаясь к Священному Камню, перед которым восседал Великий Устроитель. Странные изменения происходили с ним, все еще безымянным: тело то уменьшалось до размеров полевки, — и черная фигура вырастала, как одинокая гора, выше звезд. И вдруг вырастал он сам, — так резко, что кружилась голова, и приходилось ее пригибать, чтобы не зацепиться за небесную кровлю. ...И вот он, безымянный, замер перед Первобратом, чем-то напоминающим отца... Левая ладонь бестрепетно легла на черную от засохшей крови поверхность Священного Камня... Две боли, — острая и жгучая, — слились в одну, наполняющую тело и душу восторгом. И прозвучал голос: «Ты —Дрого, Разящий Олень!» И навечно врезались в память имена его обретенных братьев: Донго — Терпеливый, Аун — Охранитель, Каймо — Любопытный, Вуул — Белый Волк,
Духи и предки вели вновь рожденных вглубь, туда, где смыкались белые стены, где Соединяющий Миры ждал их, чтобы передать самые глубокие тайны Мироздания, Начало и Конец. Вновь изменилось пение, ритмичный рокот смолк, лишь заунывный, то опадающий, то возвышающийся звук вторил пению и голосу... Дрого замер перед стеной, покрытой множеством кровавых отпечатков левых ладоней, кругами, спиралями... Великий Червь, давший начало Времени, накручивает своим туловом, кольцо за кольцом, гигантскую спираль, — и все же вечно кусает собственный хвост!..
— Дрого, сын Арго!
Он приблизился, чтобы опустить окровавленную ладонь в плоскую чашу, наполненную густой темной жидкостью, и запечатлеть на стене свой знак. Искалеченный безымянный палец левой руки стиснуло белое кольцо, — дар и знак Великого Мамонта, а в ухо тихо, но отчетливо, прозвучало Тайное имя, имя, которое не должен знать никто, кроме него самого. Осознав, кто он на самом деле, Дрого затрепетал, — хотя теперь казалось: он знает это давным-давно... с рождения... того рождения, самого первого!..
Снова зазвучал ритмичный дробный рокот, зовущий в обратный путь, к костру, к Первобрату и Устроителю, сквозь хаос начала Творения, когда Великий Мамонт разделял своими могучими бивнями воду и сушу... Да, Червь вечно кусает собственный хвост! В этом нет сомнений здесь, где слились воедино прошлое и настоящее, начало и конец, жизнь и смерть. Где духи, первопредки и люди сошлись вместе в одной священной пляске... Все громче, все настойчивее дробь, все пронзительнее звук, все крепче, все быстрее бьют ноги о вытоптанную почву. Пляшут и подтягивают звуку все: духи и предки, живые и мертвые... Вот пляшет молодой веселый Йом, вот старый Гор... А вот, кажется, мелькнуло лицо бедняги Калу, который не сумел вовремя отскочить от разъяренного носорога и был похоронен в своем жилище... А где Мал? Дрого не видел своего наставника, кажется, ставшего другом, и это смущало. Но думать было не время. Пляска завораживала, соединяла, сливала его, Дрого, в единое целое со всем его Родом детей Мамонта. Бьют пятки в утоптанную землю, и нет боли, и не саднит даже искалеченный палец ...Быстрее, сильнее, и еще, и еще, и еще!..
И вот — возвращение в родное стойбище:
Да! Все женщины и дети собрались здесь, в центре стойбища, у общих очагов; все с нетерпением ждали возвращения заново рожденных! Так бывало всегда: второе рождение — самое важное событие в жизни общинника; важнее свадьбы. В этом Нагу был уверен давно. Но только теперь Дрого понял: путь на Ледяную тропу еще более значим. Он может перечеркнуть все, — все, чего добился, все заслуги и победы!..
Новые охотники Рода торжественно вступали в стойбище, предводительствуемые самим вождем. Остальные мужчины — сзади, чуть поотстав. Раздались приветственные крики, — галдели, конечно, в основном, мальчишки. Едва завидев охотников, они стайкой метнулись навстречу процессии, окружили, чтобы, восторженно приплясывая, сопровождать мужчин к общим очагам. Мелюзга визжала; ребята постарше, вчерашние товарищи по играм, вели себя сдержаннее, но каким восторгом, какой завистью горели их глаза! А у очагов, у жилищ были не только свои: у многих девчонок-Серых Сов начались в этот день срочные дела в стойбище детей Мамонта ...Вон и Туйя, — болтает о чем-то с сестренкой Каймо, хихикает, — будто вовсе и не ради Каймо она здесь, — да глаза выдают!
Но главное — матери, ждущие своих умерших и переродившихся сыновей, еще не знающие их имен. Арго остановился у тотемного столба и, указывая на них, пятерых, произнес заветные слова:
— Великий Мамонт, Первопредки и духи-покровители дали нашему Роду новых охотников! Мужчины, назовите своим матерям и сестрам ваши родовые имена!
По обычаю, к новым охотникам по очереди подходили их матери или ближайшие родственницы, чтобы спросить имя и чтобы все могли у слышать ответ. Сейчас первой приблизилась, конечно, жена вождя. Дрого с замиранием сердца смотрел на свою мать, которую он не видел так давно... вечность! Она почти не изменилась (странно! Ведь прошло столько времени...), но все же постарела — немного, совсем немного. Больше седины. И, кажется, — похудела!
— Как твое имя, мой сын?
(А голос — тот же! Певучий, грудной... Такой же был у Айрис.)
— Мое имя Дрого!
И уже не она, — он, взрослый мужчина, охотник, обнял свою мать, привлекая ее к себе. И, хотя Дрого худощав, и за прошедшие трудные месяцы не так уж сильно вырос, а Айя, даже похудевшая, оставалась крупной, высокой женщиной, — это действительно был жест взрослого, сильного мужчины, вернувшегося из тяжелого похода к своей старой матери.
Так — или примерно так — проходили в ту эпоху Обряды Посвящения мужчин-охотников. Инициации девочек были намного проще, колдунов — намного сложнее. Но сама их суть оставалась неизменной: Смерть и Возрождение в новом качестве!
В современном обществе обряды, связанные с переходом подростка во взрослое состояние, очень сильно упрощены и, как правило, не слишком серьезны. Поэтому едва ли хотя бы один из них может рассматриваться ныне как кульминация жизненного пути человека.