Страница 8 из 51
И Дьюи платил мне ответной любовью. Да, он вообще всех любил, но в его отношении ко мне было что-то особенное и глубокое. Взгляд, который он бросил на меня в это утро, что-то значил. В самом деле. Никогда я этого не понимала более ясно, чем когда он с такой решимостью подошел ко мне. Мне казалось, что я слышу его слова: «Где ты была? Мне тебя не хватало».
Я нагнулась, схватила его и прижала к груди. Не знаю, говорила ли я вслух или про себя, но это не важно. Дьюи уже мог чувствовать мое настроение, если не читать мысли: «Я твоя мама, понимаешь?»
Дьюи положил голову мне на плечо, прижался к шее и замурлыкал.
Глава 5
Мята и резиновые колечки
Утверждать, что с Дьюи мы не испытывали проблем, не стану. Да, он был добрым и красивым, исключительно доверчивым и благородным, но все же он оставался котенком. Он как сумасшедший носился по рабочим помещениям. Разыгравшись, мог сбросить на пол всю вашу работу. Он был слишком юн, чтобы понимать, кто в самом деле нуждается в нем, и порой не реагировал, когда ему давали понять, что человек хочет побыть один. В «час истории» его присутствие побуждало детей шуметь и баловаться, так что Мэри Уолк, наш детский библиотекарь, выдворяла его из комнаты. В нашем распоряжении был Марк, большая кукла с симптомами мышечной дистрофии. Мы использовали ее, чтобы учить детей справляться с мышечной недостаточностью. Ноги Марка вскоре были так густо облеплены кошачьими волосами, что в конце концов нам пришлось прятать его в шкафу. Дьюи трудился всю ночь, пока не догадался, как открыть дверцу шкафа, и устроился спать на коленях Марка. На следующий день мы купили замок для шкафа.
Но ничто не могло сравниться с его поведением под действием мяты. Дорис Армстронг всегда приносила Дьюи подарочки — маленькие мячики или игрушечных мышек. У Дорис самой дома кошки, и наша заботливая мать-наседка всегда помнила о Дьюи, когда заходила в магазин для домашних животных. В один прекрасный день — тогда близилось к концу первое лето Дьюи — она без задней мысли принесла мешочек со свежими листьями мяты. Дьюи пришел в такое возбуждение от ее запаха, что я подумала, будто он собирается вскарабкаться на ноги Дорис. В первый раз в жизни Дьюи буквально умолял.
Когда Дорис положила на пол несколько листиков мяты, кот едва не сошел с ума. Он так старательно стал их обнюхивать, словно собирался втянуть в себя весь пол. Несколько раз фыркнув, он стал чихать, но не успокоился. Вместо этого он принялся жевать листья и не мог остановиться: он фыркал и жевал, снова жевал и фыркал. Мышцы его стали дрожать, он напрягся весь от кончиков лап до спины. Когда напряжение это дошло наконец до хвоста, он шлепнулся наземь и стал кататься вперед и назад по листьям мяты. Он кувыркался так, что казалось, в теле его не осталось ни единой косточки. Не в состоянии ходить, Дьюи ползал, елозя подбородком по полу. По-моему, он совершенно опьянел. Наконец он медленно выгнул спину и запрокинул на нее голову. Он выписывал зигзаги, дуги и петли. Ручаюсь, что передняя часть его тела никоим образом не была связана с задней. Когда он случайно шлепнулся на живот, тут же подполз к мяте и снова стал кататься по ней. Почти все листики застряли в его шубке, и он продолжал урчать, фыркать и жевать. Затем кот растянулся на спине и задними лапами стал лупить себя по подбородку. Это длилось до тех пор, пока несколько слабых толчков не пришлись в воздух и Дьюи не отключился, лежа на последних листиках мяты. Мы с Дорис с изумлением смотрели друг на друга, а потом расхохотались. Господи, до чего это было смешно!
Дьюи обожал мяту. Он тихонько урчал, натыкаясь на старые сухие ее листики, но, если в библиотеке появлялась свежая мята, кот тут же узнавал об этом. И каждый раз, когда он добирался до нее, все повторялось: он выгибал дугой спину, катался и ползал по полу, валялся, дрыгая лапами, и наконец превращался в кота в коматозном состоянии. Мы называли это «Дьюи Мамбо».
Еще одним пристрастием Дьюи, кроме кукол, ящиков, коробок, копировальных устройств, пишущих машинок и мяты, были резиновые колечки. Дьюи относился к ним просто фанатично. Ему даже не нужно было видеть эти колечки: он чувствовал их запах с другого конца библиотеки. Как только вы ставили коробку с резиновыми колечками к себе на стол, он был тут как тут.
— Вот ты и пришел, Дьюи, — говаривала я, открывая новую коробку. — Одно для тебя и одно для меня.
Он хватал зубами резиновое колечко и, переполненный счастьем, улепетывал.
Колечко я находила на следующее утро… в кошачьем туалете, торчащим, как высунувший голову червяк. «Это никуда не годится», — думала я.
Дьюи всегда посещал наши общие собрания, но, к счастью, он тогда еще не мог понимать, о чем мы говорили. Несколько лет спустя мы могли вести с этим котом долгие философские разговоры, но пока, заканчивая встречу, было достаточно кратко напомнить: «Больше не давайте Дьюи резиновых колечек, сколько бы он ни клянчил».
На следующий день в том же месте появилось еще больше резиновых червячков. И на следующий день. И еще на следующий. На очередном собрании я спросила прямо и недвусмысленно:
— Кто-нибудь давал Дьюи резиновые колечки?
В ответ услышала:
— Нет, нет, нет, нет, нет!
— Значит, он, должно быть, таскает их. Отныне не оставляйте их на столах.
Но легче сказать, чем сделать. Значительно легче. Вы изумились бы, узнав, сколько в библиотеке резиновых колечек. Мы убрали их подальше, но это не решило проблемы. Они просто расползались, как червячки. Заползали под клавиатуру компьютера и ныряли в стаканы с карандашами, падали на пол и прятались в проводах. Как-то вечером я застигла Дьюи, который рылся в бумагах на чьем-то столе. И каждый раз, отбрасывая лист бумаги, находил резиновое колечко.
— Надо убирать даже те колечки, что вы считаете спрятанными, — предложила я на следующем собрании. — Расчистите свои столы и уберите их. Помните: Дьюи чувствует запах резины.
И через несколько дней рабочие помещения обрели чистоту, которой не знали несколько лет.
Тогда Дьюи стал проводить рейды в поисках резиновых колечек, остающихся на столах для посетителей. Мы прятали их в ящики. Он находил резиновые колечки и у копировальной машины. Посетителям приходилось просить их у нас. Я считала, что это небольшая цена за общение с котенком, который весь день веселит их.
Скоро наши контроперации стали обнаруживать приметы успеха. Червячки еще встречались в кошачьем туалете, но куда реже. А Дьюи пришлось прибегать к нахальным приемам. Каждый раз, как я вынимала резиновые колечки, он не спускал с меня глаз.
— Никак мы покушаемся?
«Нет, нет, я просто смотрю».
Как только я откладывала колечки, Дьюи вспрыгивал на стол. Я отодвигала его, и он усаживался на столе, дожидаясь своего шанса.
— В этот раз не получится, — улыбаясь, говорила я. Должна признать, эта игра была довольно забавная.
Дьюи стал более хитрым. Он выжидал, когда ты повернешься спиной, и прыгал на резиновое колечко, которое невинно лежало на столе. Оно находилось там минут пять. Люди забывчивы. Но не кошки! Дьюи запоминал любой ящик, который был чуть-чуть приоткрыт, ночью возвращался к нему и протискивался в щель. Содержимое ящика он всегда оставлял в порядке, но на следующее утро резиновые колечки бесследно исчезали.
Как-то днем я проходила мимо нашего большого, до самого потолка, шкафа с разными материалами. Я над чем-то напряженно размышляла, скорее всего над бюджетными цифрами, и лишь краем глаза заметила приоткрытую дверцу. «Неужто я увидела…»
Развернувшись, я подошла к шкафу. Ну конечно, на полке на уровне глаз сидел Дьюи, и изо рта у него свисало большущее резиновое кольцо.
«Нет, ты не отнимешь его у Дьюи! Я собирался пировать целую неделю!»
Я не смогла не рассмеяться. Вообще-то Дьюи был самым воспитанным котенком, которого я только видела. Он никогда не скидывал книги с полок. Если я просила его чего-либо не делать, он тут же останавливался. Он был безупречно вежлив и с незнакомыми людьми, и с сотрудниками. Для котенка он был на удивление мягок и нежен. Но когда дело касалось резиновых колечек, становился совершенно неисправим. Он мог залезть куда угодно и сделать все, что угодно, лишь бы вцепиться зубами в резиновое колечко.