Впусти меня

Хорошо.

Он вложил нож в газету, как в ножны, заклеил скотчем и засунул сверток в левую штанину, снаружи осталась торчать только ручка. Осторожно сделал шаг. Лезвие мешало, и он сдвинул его чуть вбок. Неудобно, но сойдет.

Он вышел в коридор и надел куртку. Потом вспомнил о куче оберток, разбросанных по комнате. Собрал их и запихнул в карман — на случай, если мама вернется раньше него. Можно будет спрятать под каким-нибудь камнем в лесу.

Он еще раз проверил, не оставил ли после себя улик.

Игра началась. Он был маньяком-убийцей, нагоняющим страх на окружающих. Он уже порешил своим острым ножом четырнадцать человек, не оставив ни малейшей зацепки. Ни волоска, ни конфетной обертки. Полиция боялась его как огня.

Теперь же он направлялся в лес в поисках следующей жертвы.

Как ни странно, он уже знал имя и внешность. Йонни Форсберг — длинные волосы, большие злые глаза. Оскар заставит его молить о пощаде и визжать свиньей, но это его не спасет! Последнее слово будет за ножом, и земля напьется его крови.

Оскар вычитал эти слова в какой-то книге, и ему понравилось.

Земля напьется его крови.

Запирая дверь в квартиру и выходя из подъезда на улицу, он, как мантру, твердил эти слова:

«Земля напьется его крови. Земля напьется его крови».

Арка, через которую он возвращался из школы, располагалась справа от его подъезда, но он свернул налево, миновав два здания, и там вышел через автомобильные ворота. Покинул внутреннюю крепость. Перешел через Ибсенсгатан, покинул внешнюю крепость. Затем спустился вниз по холму и двинулся дальше, в сторону леса.

Земля напьется его крови.

Второй раз за этот день Оскар был почти что счастлив.

Времени оставалось всего десять минут, когда на тропинке появился мальчик. С виду лет тринадцати-четырнадцати. Отлично. Хокан собирался незаметно пробраться до противоположной стороны тропинки и выйти ему навстречу, но ноги неожиданно отказали. Мальчик беззаботно продолжал свой путь. Следовало торопиться. Каждая даром потраченная секунда грозила запороть дело. Но ноги не желали слушаться. Он стоял как парализованный и смотрел, как идеальный объект идет ему навстречу, вот-вот поравняется с ним, окажется на расстоянии вытянутой руки. Еще немного — и будет поздно.

Надо. Надо. Надо.

Если он этого не сделает, придется покончить жизнь самоубийством. Прийти домой с пустыми руками он не мог. Вариантов нет — или мальчик, или ты. Выбирай.

Хокан двинулся с места, но было уже поздно. Теперь он, спотыкаясь, ломился через лес навстречу мальчику, вместо того чтобы спокойно встретиться с ним на тропинке. Идиот. Неуклюжий болван. Теперь мальчишка встревожится, будет начеку.

— Эй, мальчик! — окликнул он пацана. — Постой!

Тот остановился. Хоть не убежал, и на том спасибо. Нужно было ему что-нибудь сказать, о чем-нибудь спросить.

— Не знаешь, сколько времени?

Мальчик покосился на часы Хокана.

— Мои остановились.

Мальчик слегка напрягся, но посмотрел на часы. Ладно, делать нечего. Хокан сунул руку за пазуху, положив палец на клапан баллона.

Оскар спустился к типографии и свернул на дорогу, ведущую в лес. Тяжесть в животе как рукой сняло, теперь его наполняло предвкушение. По дороге к лесу он целиком погрузился в фантазии, и воображаемые им картины становились все больше и больше похожи на реальность.

Он смотрел на мир глазами убийцы, насколько это позволяло воображение тринадцатилетнего ребенка. Это был красивый мир. Мир, где он властвовал. Мир, трепетавший в ожидании его приговора.

Он шел по лесной тропинке в поисках Йонни Форсберга.

Земля напьется его крови.

Темнело. Деревья обступали его, будто молчаливые толпы людей, с трепетом следящих за малейшим жестом убийцы, дрожа в неизвестности — кто из них следующий? Но убийца шел дальше. Он уже видел свою жертву.

Йонни Форсберг стоял на пригорке метрах в пятидесяти от дороги, уперев руки в боки. На его лице играла обычная презрительная ухмылка. Он думал, что все будет как всегда. Что он повалит Оскара на землю, зажмет ему нос и набьет рот мхом и еловыми иголками — ну или что-нибудь подобное.

Как же он ошибался. К нему приближался не Оскар, а Убийца, и рука Убийцы сомкнулась на рукояти ножа, готовясь к удару.

Убийца медленно, с достоинством, подошел к Йонни Форсбергу, заглянул ему в глаза и произнес:

— Ну здравствуй, Йонни.

— Здравствуй, Поросенок. Тебе разрешают гулять так поздно?

Убийца вытащил нож. И нанес удар.

— Ну, четверть шестого.

— Ага. Спасибо.

Мальчик не уходил. Он все стоял, не сводя глаз с Хокана, который воспользовался заминкой, чтобы шагнуть чуть ближе. Черт, все запорол! Естественно, мальчишка заподозрил подвох. Какой-то мужик вываливается из чащи, спрашивает, сколько времени, и стоит, как Наполеон, засунув руку за пазуху.

— Что это у вас там?

Пацан кивнул в сторону его колотящегося сердца. В голове был пусто, Хокан не знал, что делать. Он вытащил баллон и показал его мальчику.

— И что это за байда?

— Галотан. Газ такой.

— А зачем он вам?

— Ну... — Он пощупал резиновый наконечник, лихорадочно придумывая, что бы такое ответить. Врать он не умел. Это было проклятие всей его жизни. — Нужно для работы.

— И что это за работа такая?

Мальчик немного расслабился. В его руке болталась спортивная сумка, похожая на его собственную, лежавшую на поляне. Хокан указал на нее рукой с баллоном:

— На тренировку идешь?

Пацан перевел взгляд на сумку, и Хокан воспользовался выпавшим шансом.

Вскинув руки, он ухватил одной мальчика за затылок, другой прижал резиновый раструб к его губам и надавил клапан до упора. Послышался звук, напоминающий шипение огромной змеи, мальчик забился, пытаясь вырваться, но Хокан держал его железной хваткой.

Мальчик запрокинулся назад, потянув за собой Хокана. Шипение змеи заглушило все остальные звуки, когда они упали на присыпанную хвоей тропинку. Хокан лихорадочно сжимал голову мальчика, прижимая маску к его губам, пока они катались по земле.

Еще пара вдохов — и мальчик обмяк в его руках. Все еще придерживая маску, Хокан огляделся вокруг.

Без свидетелей.

Шипение баллона дикой мигренью заполнило мозг. Он зафиксировал клапан в нажатом положении, высвободил одну руку, нащупал резинку от маски и натянул ее мальчику на затылок. Теперь никуда не денется.

Он встал и оглядел свою жертву.

Мальчик лежал, раскинув руки. Рот и нос закрыты маской, на груди баллон с галотаном. Хокан еще раз огляделся по сторонам, поднял сумку мальчика и водрузил ему на живот. Затем поднял обмякшее тело и понес к поляне.

Пацан был не из хилых — бездыханное тело оказалось тяжелее, чем Хокан думал.

Он задыхался от напряжения, таща свою жертву по заболоченному лесу, в то время как шипение баллона резало слух, как зазубренный нож. Он даже старался сопеть как можно громче, чтобы заглушить этот звук.

С одеревенелыми руками и залитой потом спиной он наконец добрался до лужайки. Он положил мальчика в низине и лег рядом. Перекрыл газ и снял маску. Звук утих. Грудь мальчика мерно поднималась и опускалась. Минут через восемь он должен проснуться. Но не проснется.

Лежа рядом с мальчиком, Хокан изучал его лицо, водя по нему указательным пальцем. Потом перекатился ближе, заключил бесчувственное тело в свои объятия, крепко прижал к себе. Нежно поцеловал мальчика в щеку, прошептал на ухо: «Прости!» — и встал.

При виде беззащитного тела, распростертого на земле, на глаза навернулись слезы. Еще не поздно было остановиться.

Параллельные миры. Утешительная мысль.

Где-то существовал параллельный мир, в котором он не совершал того, что собирался совершить. Мир, где он пошел своей дорогой, оставив мальчика приходить в себя, недоумевая, что с ним произошло.