Страница 3 из 8
Интересно, что в моем теперешнем классе все совершенно уверены, что в литературе, так же, как в математике или в географии, на каждый вопрос есть лишь один правильный ответ, и этот ответ написан в учебнике или спрятан в голове у Надежды Максимовны. Только Ира Смирнова, мне кажется, думает иначе. Но она читает на всех уроках, и на всех переменах, и даже по дороге домой, так что говорить ей, получается, совершенно некогда. За год я слышала ее голос всего несколько раз. По литературе у нее тоже твердая четверка.
Черновик я написала, как мне показалось, довольно быстро, но когда я посмотрела на часы, оказалось, что уже почти семь. Осторожно, чтобы не привлекать внимания бабушки, я накинула куртку, влезла в старые туфли (в «полосе» всегда грязно) и выскользнула за дверь.
Вечернее солнце сияло, и вся «полоса» была полосатой от теней. Тени были длинные и разноцветные. Встречались густо-синие, черные, фиолетовые, жутко-багровые, коричневые. Туалет, выстроенный из непрозрачных стеклянных кирпичей, отбрасывал тень совсем уж странную, переливающуюся всеми красками.
Мне захотелось посмотреть, какую тень отбрасывает бутылочная гора, и я отправилась к ней. Обычно я ходила туда через «парк», в котором под тенью старых лип буйно разрослись кусты черной смородины, но в сумерках он показался мне неприятно темным, и я решила идти другой дорогой — вдоль путей, мимо длинных, полуразвалившихся складов-сараев.
Сквозь щели в стенах сараев, наискосок, через углы пробивались лучи заходящего солнца, и поэтому тени от них тоже были не сплошными, а полосатыми. Вдруг одна тень на моих глазах раздвоилась.
Я остановилась и вгляделась в эту раздвоившуюся тень. Одна тень была настоящая, а другая оказалась мальчишкой, худым и черным. Он смотрел на меня черными глазами, и карманы его грязной куртки оттопыривались. Наверное, он прятал там кулаки. По виду мальчишка был мой ровесник и ростом приблизительно с меня, только очень худой и щуплый. Вообще-то мне трудно знакомиться с незнакомыми людьми, но тут мы стояли напротив, разглядывали друг друга, и не заговорить было бы прямо неудобно. Когда я об этом подумала, то совсем уж было собралась заговорить, но мальчишка опередил меня.
— Ты чего здесь делаешь? Вали отсюда! — хриплым, каким-то непохожим на него голосом сказал он.
— Чего это я буду валить? — удивилась я.
— Вали, я сказал! — прямо-таки завизжал мальчишка. — А то сейчас как врежу, жива не будешь! — И он вытащил из карманов сжатые коричневые кулаки.
Я не испугалась, хотя и знала уже, что любой мальчишка такого роста сильнее меня. Но этот был такой тощий и узкий, что я, наверное, справилась бы с ним, если бы дело дошло до драки.
— Что ж — врежь! Авось полегчает, — сказала я и посмотрела ему прямо в глаза.
Это был верный прием. Все мальчишки в старой школе от него скисали. Ну как, в самом деле, ударить человека, который сам тебе это предлагает, да еще и не защищается! Но это был какой-то странный мальчишка. Он толкнул меня в плечо и несильно стукнул по шее.
— Убирайся отсюда, с-сука! — зашипел он.
Я улыбнулась. Он был похож на нашу кошку Муську, если ее долго дразнить и не давать вцепиться. Потом к ней еще часа два нельзя притронуться — она сразу подпрыгивает, ощетинивается и шипит.
— Послушай, — сказала я как могла спокойнее. — А чего ты так нервничаешь? Это место ни твое, ни мое. Я тебе не могу запретить играть здесь, но и ты мне не можешь. Мы с тобой можем, конечно, подраться. Но только это непорядочно — с девчонкой драться. Я здесь всегда гуляю, а живу вон в том доме. Если ты хочешь, мы можем с тобой вместе во что-нибудь поиграть, а если не хочешь, так и не надо. Я хожу, где хочу, ты ходишь, где хочешь, — чего делить-то?
— Вали отсюда! — упрямо повторил мальчишка, но я поняла, что драться он уже не будет.
— Послушай, а чего ты на меня злишься? — спросила я. — Что лично я тебе плохого сделала?
Мальчишка ничего не ответил и уже не смотрел на меня исподлобья, а оглядывался по сторонам — кажется, собирался удрать. Вдруг одна из досок в стене сарая отодвинулась, и в образовавшуюся щель протиснулся еще один мальчик, помладше первого и очень странный.
— Васька, ты скоро придешь? Я жду, жду… — тихо сказал он и застыл на месте, увидев меня.
Если первый мальчишка, Васька, был только немного слишком худой и грязный, но в общем-то обыкновенный, то второй мальчик поразил меня с первого взгляда. На вид ему было лет шесть, одет он был в какое-то странное стеганое пальтишко, подпоясанное широким армейским ремнем. Присмотревшись, я поняла, что его пальто — это просто ушитый ватник с обрезанными рукавами. У мальчика была огромная голова, широкий; словно сплюснутый сверху нос и огромная копна черных, жестких даже на вид волос, торчавших в разные стороны.
Васька, увидев мальчика, вздрогнул, внимательно и как-то по-настоящему угрожающе посмотрел на меня и сказал:
— Я те сколько раз говорил, отродье проклятое, не вылазь! Вечно беду наведешь. Чтоб ты сдох, неслух проклятый! — Слова были злые, но голос не злой, а какой-то безнадежно усталый.
Мне вдруг почему-то сделалось жаль Ваську. И маленького мальчика тоже. Я присела на корточки и, как трусливого щенка, поманила его пальцем:
— Иди сюда, чего ты меня испугался, я тебе ничего плохого не сделаю. Иди, поиграем.
Мальчик склонил набок растрепанную голову и неуверенно шагнул вперед.
— Назад, стервец! — заорал Васька. — А ты… ты! Я повторять не буду!
— Не ори! — строго сказала я, стараясь говорить таким голосом, каким бабушка успокаивает самых капризных своих пациентов. — Объясни по-человечески, чем я тебе мешаю. Чего ты боишься?
— Заложишь кому… убью… стерва! — резко выдыхая каждое слово, сказал Васька.
— Во-первых, перестань ругаться. Мне это не нравится. А во-вторых, подумай сам: кому и, главное, зачем мне тебя закладывать?
— Заложишь — убью, — повторил Васька. — Вали отсюда.
— Да что ты заладил: вали, вали! — с досадой передразнила я. — Свалю сейчас, успокойся. Скажи лучше: вы давно сюда ходите? Почему я вас раньше никогда не видела?
— Ха! Увидишь нас! — усмехнулся Васька.
Мне показалось, что после того, как я сказала, что сейчас свалю, он и вправду успокоился.
— А вы чего, прячетесь, что ли? — спросила я. — А во что вы играете?
— Мы не играем, мы живем тут, — вдруг серьезно сказал маленький мальчик.
Я клацнула челюстью от удивления.
— То есть как живете?! — Тут я увидела, что Васька сейчас снова завизжит, и вскинула вверх руку. — Успокойся! Я никому не скажу. Хочешь, поклянусь чем хочешь? Мне от вас ничего не надо…
— Нам от тебя тоже. Вали отсюда, — сказал Васька и вдруг улыбнулся.
Я улыбнулась ему в ответ и спросила:
— А давно вы тут… живете?
— С осени еще, — гордо ответил Васька.
— А едите чего?
— Ха! — Васька глянул на меня снисходительно, как на маленького ребенка. — Чтоб на вокзале да не прокормиться!
— Ты — Васька, а его как зовут? — Я кивнула на маленького мальчика.
— Жекой, — ответил Васька.
— А меня — Ольга.
— Ну и черт с тобой, — ответил Васька.
— Вали отсюда? — спросила я и засмеялась.
Васька засмеялся тоже, и даже маленький Жека, до сих пор испуганно глядевший на меня, робко улыбнулся. Зубы у него были гнилые и как-то странно неровные, наклоненные в разные стороны.
Я подумала, что теперь мне можно спрашивать все, что угодно, кроме одного, возможно, самого главного: зачем, почему они тут живут? Это, я чувствовала, спрашивать было еще рано.
— А как же зимой? Холодно! — спросила я.
— Ха! Костры жгли, в самые холода под котельной жили — ничего.
Я старалась задавать самые нейтральные вопросы. Мысли скакали как сумасшедшие. Я еле успевала ловить их на кончике языка и бегло осматривать: не обидится ли Васька? Ваське, я видела, нравится мое удивление. Он отвечал все более охотно, хотя и по-прежнему коротко.
— А сколько лет Жеке?
— Семь, восьмой.