Атака из Атлантиды

Легода вытащил откуда-то маленький разрисованный барабан, и стал совершать магический ритуал, прося у высших оил выздоровления Вугха. Затем пустился в пляс перед стариком, размахивая во все стороны волшебной тыквой, которая должна была изгнать из него духов болезни. Но сделать это оказалось не так-то просто, как понял колдун, заглянув на дно глаз неандертальца, освидетельствовав его душу. Нп том конце глухой, глубокой шахты, которая была жизнью Вугха, в мутной тьме горели какие-то огоньки, одно было вроде лица, а другие — как звезды. В конце концов молодой колдун отшатнулся от постели. Смятение овладело им. Он растерялся. Легода скоро отправился в деревню, а Кейода уселась на камень, чтобы присматривать за больным. Кейода отгоняла от него мух и прикрывала глаза кусочками кожи, чтобы их не раздражал свет. Только свет его не раздражал вообще. Вернее, он точно шел изнутри самого Вугха, был сладок и тих и уже не зависел от солнца. Она спела старику какую-то старинную колыбельную песню, которую матери обычно поют детям, когда убаюкивают их, и Вугх уснул. Но и во сне его мучил новый кошмар о пережитых издевательствах. Старика лихорадило. Ночью вернулся Легода и поклялся, что тот выздоровеет через три дня, надо только еще больше спать. Колдун сказал Кейоде:

— А ты лучше корми его. Болезнь скоро отступит, вот увидишь. На теле осталась лишь небольшая отметина от удара камня… Я в сомнениях, Кейода. Не верю глазам. Мертвый олень падает. Но живой — должен бегать. Ну что с ним происходит? Не понимаю. Явной причины для такого состояния нет.

Кейода ухаживала за ним, как только могла, и кормила едой из деревни. Она шла за водой по первому же его шепоту, обтирала голову и грудь, когда он спал. Три дня, о которых говорил колдун, пролетели, но Вугх не встал на ноги. Жар усилился, а вместе с ним пришла слабость. Он никак не мог избавиться от нее, как это бывало раньше во время болезни, говорил про какие-то огоньки в небе. Легода пришел опять, принес еду, колдовал, но от всего этого было мало помощи.

Когда день стал клониться к вечеру, он покачал головой и что-то тихо сказал Кейоде. Вугх в это время немного пришел в себя и слушал слова волшебника с безразличием:

— Я понял. Он устал от жизни, Кейода, сестра моего отца. — Молодой человек пожал плечами. — Посмотри, он даже не пытается бороться за выздоровление. Когда сам человек не пытается выжить, ничего хорошего ждать не приходится.

Ее голос зазвенел печалью:

— О-о-о! Кто же не будет жить, если на это есть силы? Это же глупость, Легода. Дай ему силы, ты же все можешь!

— Нет. Я говорил, его соплеменники очень быстро устают от жизни, Кейода. Почему, не знаю. Но для того, чтобы умереть, им нужно совсем немного. — Поняв, что Вугх слышит их разговор, он придвинулся ближе к неандертальцу: — О, Чоканга, отбрось горести и печали, и попытайся напоследок взять от жизни что-нибудь хорошее. Она действительно может быть неплохой. Я принял твой дар как знак дружбы, и сдержу свое слово. Вставай. Приходи к моему очагу, тебе не нужно больше охотиться; я буду заботиться о тебе, словно об отце.

Вугх лишь тяжело вздохнул в ответ. Приходить в деревню, есть то, что добудет во время охоты Легода, и на него будут смотреть, как на урода и получеловека! Конечно, молодой волшебник был добрым, стремительным в своих действиях и относился к нему с симпатией, но остальные — презрительны и насмешливы! И если Вугх умрет, кто будет оплакивать его?

Кейода вскоре забудет о нем, и на свете не найдется ни одного Чоканги, который смог бы показать настоящий ритуал погребения. Ибо он… он теперь был и впрямь — последним.

Старые друзья Вугха пришли к нему в воспоминаниях и показали места охоты времен прошедшей юности. Юность, охо-хо-хо. Юность, где она? Он расслышал все вздохи, волнующее мычанье, шепотки и ворчание своих ушедших женщин, они ждали его там, за порогом смерти, и улыбались, и плакали. Стояли там, где горят вечные костры, которые не затопчешь. В том мире, пока еще свободном от ногастых болтунов, человек его кроя мог, видимо, тоже творит великие дела, охотиться, не слыша смеха на холме Кро Маньон. И там было тихо и сладко… Вугх еле слышно вздохнул. Он устал, он действительно очень устал от всего того, что произошло с ним. Солнце опустилось совсем низко, и облака стали красными. Прощай, бог Солнца. И ты прощай, демон болезни.

Где-то далеко плакала Кейода, Легода бил в свой барабан и шептал магические заклинания. Но жизнь была пуста и бессодержательна.

Потом красное солнце куда-то исчезло, и Вугх вздохнул здесь, в своей милой пещере, в последний раз. Еще миг — и его душа поспешила к теням ушедших раньше соплеменников, туда, где у небес не бывает цвета.

ГОДЫ ПРОXОДЯТ БЫCТРО

Тридцать Четвертый возвращался! Озаренье пришло вдруг.

Внезапно. Откуда? Сон? Нет, не сон. Голова болит? Грудь?

Нет. Удушье, невралгия, синдром паники? Нет. Одни ощущенья. Скрытые мотивы. Ясные, как образы. Да, пролетели вереницей. Серебряный шнур. Золотой шар. Расколотый кувшин. Сломанное колесо… Пыль возвращается на землю, которая родила ее. И из всего этого явилась острая мысль о возвращении последнего корабля? Из этой чепухи?

Зеке Лернер выглянул из покрытого пылью прохода наспех отремонтированной небольшой ракеты.

Сквозь поврежденные взлетно-посадочные полосы и ямы, наполненные песком, его взгляд устремился к звездной верфи — к разрушенным фермам, давно остывшим кораблям, к развалинам того, что когда-то было Звездной Станцией.

Марс — груб и стар, изувечен как шрамами — руинами, оставшимися после двух племен. Однажды они пришли, побыли и исчезли навеки, теперь о них напоминали лишь эти неясные следы. Даже ветер устал шевелиться, его тонкое завывание было похоже на монотонный шепот с тяжелым приветом из прошлого. Тридцать Четвертый возвращался…

Пока он наблюдал за фигурой в униформе и аспираторном шлеме, перебиравшейся через рытвины и перемахивающей через рвы, лицо Зеке оставалось и серым, и скучным. Он опознал Стендала и тихонько вздохнул. Легкий вздох, раздавшийся в крошечной кабине, поднял столб пыли, лежавшей здесь повсюду. Через четыре столетия человек сможет научиться не думать, но его чувства и эмоции останутся неизменными. Лернер устал от власти лечения, омолаживающего и восстанавливающего силы. Его плечи тоже устали — слегка обвисли, выдавая возраст, на который указывала и седина в волосах. Да и глаза оказались совсем немолодыми, что подтвердила медлительность, с которой Зеке всматривался в механизм, открывая внутренний замок корабля.

Стендал, человек средних лет, с таким выраженьем в чертах, словно у него каждый день убивали по другу, снял свой шлем и тяжело опустился на сиденье. Те же знаки — прожитые годы, тоска да усталость лежали на его лице. Незамысловатая униформа Ассистента-Координатора Терры покрылась пылью и грязью. Он грустно улыбнулся Зеке, склонился над нишей и взял оттуда термос с кофе.

— Скажи правду, Тридцать Четвертый возвращается? — спросил Зеке. Ему необязательно было видеть ответный кивок после глухого молчания. Когда Зеке поместили в Омолаживающий Центр и бросили в поле действия ракеты, он был полон сомнений — только чрезвычайно срочное дело могло помешать повторному обретению молодости. Посыльные — многого не знали, но он был уверен, однажды ему скажут, что Стендал ждет на Марсе. Они должны были доложить об этом только высшим администраторам. Глаза Зеке скользнули по пятнам на униформе Стендала.

Тот подтвердил: — Да, это был большой секрет. Такой большой, что я приехал сюда выполнять работу сторожа. Теперь же все здесь твое. Роботы и я сумели сохранить станцию в целости и сохранности. Уф! Я с удовольствием проспал бы целую неделю, но мне нужно прямо сейчас возвращаться на Землю… Прости, что прерываю восстановление сил, Зеке.

Лишь пожал плечами в ответ. Пока эта процедура была новой, и, чтобы вернуть себе юность, люди стояли в очереди много дней, это, возможно, и имело значение. Сейчас курс можно отложить на время, прерваться, что-то изменить. Более 15 процентов населения отказывалось от лечения или откладывало процедуру на будущее. Некоторые из них были те, кто впервые столкнулся с возрастными проблемами. С каждым годом все меньше людей находило саму жизнь столь привлекательной, чтобы стремиться к ее повторению…