Атака из Атлантиды

Кровотечение у Руфи прекратилось, она лежала смертельно бледная. Энн заставила Амоса сесть, погладила его руку.

— Простите, отец Стронг. Я, я…

Спустя несколько минут он встал, подошел к Руфи. Краем глаза он заметил наполовину накрытый стол. В комнате стоял запах подгоревшей пищи, и он подошел к старенькой плите, чтобы снять кастрюли и поставить их в раковину. Энн последовала за ним, но он почти не замечал ее до тех пор, пока не услышал ее тихий плач.

— Пути Господни неисповедимы, Энн.

Эти слова словно дали волю его собственным чувствам. Он устало опустился на стул, руки его упали на колени. Голова его склонилась к столу; он ощущал всю слабость и неопределенность своего возраста.

— Мы любим плотскую жизнь, и мы видим ее конец, наши сердца разбиты. Один лишь Господь знает все и обо всех и видит всю нить нашей жизни. Нехорошо ненавидеть Господа!

Амос встал и вернулся в гостиную. Энн шла рядом.

— Я не была такой, отец Стронг. Никогда не была!

Он был не уверен, что она говорит честно, но не стал расспрашивать.

— Матушка Руфь еще жива!

Он был избавлен от необходимости отвечать, так как дверь распахнулась, и вбежал доктор Миллер. Маленький толстяк быстро взглянул на Руфь, а через миг уже был рядом с ней и доставал плазму и свои инструменты. Он передал Энн бутыль с плазмой и начал работать.

— Шанс еще есть, — сказал он наконец. — Будь она моложе или сильнее, то я сказал бы — отличный шанс. А теперь… вы бы лучше произнесли какую-нибудь молитву, раз уж в это верите.

— Я уже молюсь, — сказал Амос. Это действительно было так. Молитвы зазвучали в его мозгу прежде, чем он вошел сюда, и не смолкали ни на миг.

Они перенесли Руфь прямо на кушетке в спальню, где можно было опустить шторы и не было никакого шума. Доктор сделал Энн какой-то укол и отослал ее в другую спальню.

Потом он повернулся к Амосу, чтобы сделать укол и ему, но священник покачал головой, и доктор не стал настаивать.

— Я останусь здесь, Амос, — сказал Миллер. — С тобой. Пока смогу, пока не придет следующий срочный вызов. Девушка на коммутаторе знает, где я.

Он вернулся в спальню, не закрыв за собой дверь. А Амос долго еще стоял в гостиной, опустив голову.

В саду скулила собака, и этот звук вернул Амоса к окружающей жизни. Он подошел к двери в сад и выглянул. Ровер, шотландский терьер, был еще жив и полз по саду в направлении дома. Задняя часть его маленького тельца была парализована; на спине кровоточила жуткая рана. Должно быть, это была агония, но собака видела Амоса и скулила, ползя к нему.

Амос вышел. Он никогда не любил собак, и эту тоже. Но сейчас между ними наконец наступило взаимопонимание.

— Тихо, Ровер, — сказал он, — тихо, малыш. Хозяйка твоя жива.

Ровер снова заскулил и начал лизать руку Амоса своим влажным языком. Священник наклонился и осторожно осмотрел рану. Потом попытался успокоить терьера.

В одном из чемоданов Амос отыскал охотничье ружье Ричарда и убедился в том, что оно не заржавело. Он осторожно зарядил его. Прикосновение к металлу вызывало дрожь.

Странно использовать это ружье против Ровера — ведь Ричард с Ровером охотились с этим ружьем. Но Амос не мог видеть, как страдает собака.

Ровер поднял голову, увидел ружье и тявкнул. Амос присел рядом с ним. Он был почти уверен: пес понимает, что он собирается сделать. Он надевал на него намордник, а собачьи глаза с любопытством следили за его руками. Амос остановился; рана была ужасной — но доктор, возможно, сможет спасти пса, хотя он и не ветеринар. Если бы это был раненый человек, следовало бы попытаться.

Ровер оскалился. Амос замер, опасаясь реакции собаки, и даже попытался убрать ружье. Но пес снова стал лизать его руку. Он принимал свою судьбу и благодарил Амоса. Амос погладил пса, закрыл ему глаза и нажал курок. Это было милосердно. Пес даже не успел завыть от боли. Если бы пес стал сопротивляться, если бы он боролся, если бы у него было сильное желание жить… Но он подчинился тому, кого он считал высшим существом. Только человек мог не повиноваться высшей воле. Ровер согласился… и Ровер мертв. Амос закопал маленькую собаку в саду. Земля была мягкой и рыхлой.

Когда Амос вернулся в дом, доктор стоял в дверях.

— Я услышал выстрел и подумал, что ты сделал какую-нибудь глупость, — сказал он. — Мне следовало получше знать ваши убеждения. Я тут стоял и слушал, не летят ли самолеты. Если бы я услышал шум самолета, позвал бы тебя в дом. По телевидению сообщали, что сейчас самолеты должны вернуться.

Амос кивнул. Руфь все еще была без сознания, помочь он ничем не мог. Потом он вспомнил о самолетах и сел посмотреть телевизор. Станция в Топеке не работала, а по другой программе показывали новости. Казалось, основными целями пришельцев стали школы, больницы и тому подобные места. Некоторые люди погибли при газовых атаках, но те, которые соблюдали инструкции, выжили. Наибольшие потери были вызваны пожарами.

В конечном итоге инопланетяне получили то, что заслужили. Из сорока их самолетов были сбиты по крайней мере двадцать пять.

— Интересно, произносят ли они молитвы Богу о спасении? — спросил доктор. — Или же ваш Бог простирает свое милосердие и на иные расы?

Амос медленно покачал головой. Для него это был еще один вопрос. Но ответ мог быть только один.

— Господь правит всей вселенной, доктор. Но эти носители зла ему, безусловно, не поклоняются!

— Ты уверен? Они выглядят почти как люди!

Амос оглянулся на экран телевизора, на котором промелькнуло изображение трупов. Пришельцы действительно походили на людей — разве что более приземистых и массивных.

Кожа у них была зеленого цвета, и они не носили одежды.

У них не было носа — только два отверстия под необычно плоскими ушами, которые постоянно дрожали, словно тоже были органами дыхания. Но эти инопланетяне вполне могли сойти за обезображенных людей, над которыми поработали хорошие гримеры.

Инопланетяне были Божьими созданиями, такими же, как и Амос! Если так — мог ли он отвергать их? И тогда он начал вспоминать зверства, которые они совершили; пытки, о которых сообщалось. Это беспредельное варварство, эта жестокость — оно никак не сочеталось с необычайным совершенством их летательных аппаратов. Инопланетяне были носителями зла, и это лишало их права первородства, ставило вне законов Божьих. На зло можно отвечать только ненавистью. И зло — как может зло боготворить что-либо, кроме сил тьмы? Эта мысль сверлила мозг. В конце концов он понял, что к вечеру необходимо подготовить проповедь. Она должна была быть достаточно простой; и он, и паства не нуждались в логических обоснованиях. В этот день он должен служить Господу посредством своих эмоций. Эта мысль пугала его. Он пытался вновь ощутить ту силу, что наполнила его утром, которая приходила в краткие моменты ощущения славы — но все исчезло.

С улицы послышался вой сирены, усиливаясь до невыносимого крещендо. Искажая звуки, заорал громкоговоритель.

Амос встал и вместе с доктором вышел на крыльцо. По улице полз танк. Он еле тащился — казалось, его гусеницы разваливаются на ходу. По бокам башни стояли колонки и громкоговоритель. Танк двигался по улице, а из колонок звучало, непрерывно повторяясь, одно и то же:

— Выбирайтесь из города! Всем покинуть город! Приказ об эвакуации! Самолеты приближаются! Войска вынуждены отступить с целью перегруппировки. Самолеты противника следуют этим путем по направлению к городу Топеке. По пути следования противник захватывает добычу и уничтожает людей. Выбирайтесь из города! Всем покинуть город!

Наступила пауза, после чего зазвучал другой голос, похожий на предыдущий:

— Убирайтесь к черту вон из города! Катитесь отсюда, пока шкуру с вас не содрали! (Блейк, заткнись!) Из нас уже почти дух вышибли, и мы все скоро возвратимся к мамочке. Убирайтесь, удирайте, уносите ноги! Сейчас самолеты прилетят! Уматывайте!

Танк прошел по улице, громкоговоритель орал, не умолкая. Теперь за танком потянулись машины. Люди ехали на грузовиках, погруженные, как скот; люди ехали на старых машинах всевозможных марок. С одного из грузовиков зазвучал другой громкоговоритель: