Пифия

Колесова Наталья Валенидовна

ПИФИЯ

В древней Греции — жрица при храме Аполлона,

восседавшая на треножнике над расселиной скалы,

откуда поднимались одуряющие испарения,

и произносившая под их влиянием бессвязные слова,

которые в загадочной, двусмысленной форме

истолковывались жрецами как прорицания,

пророчества

(истор.)

Люди хотят знать свое будущее. Это непреложный закон человеческой психики (как и неумение этим знанием в дальнейшем распорядиться). Карты, кости, бобы, внутренности животных и людей, руны, звезды, гороскопы, — к чему только не прибегают, чтобы хоть глазком заглянуть в завтрашний день…

А еще есть мы. Пифии.

Пифиями рождаются.

Пифиями становятся — в Школе Пифий. Если, конечно, какой-нибудь взрослый вовремя обратит внимание на невнятное бормотание младенчика в памперсах. Обратит, прислушается. Поймет, что бесконечное повторение одних и тех же звуков и слов — не детская игра, не выполнение домашних заданий от логопеда и даже не синдром навязчивых состояний. И принесет еще не умеющую ходить (приведет умеющую, приволочет убегающую) малышку (девочку, девушку) на собеседование к Мадам в ШП.

Знаете, почему младенцы так часто и горько плачут? Просто они видят свое будущее.

Можно бесконечно упражняться в остроумии в отношении прозвища Главной Пифии. Говорят, в борделе, как и в нашей школе, одни девушки. И возглавляет дом терпимости тоже самая изощренная в искусстве, самая опытная и предприимчивая мадам. Вполне возможно, у нее такой же змеиный взгляд и голос, от которого у девушек отнимаются ноги. Но так уж сложилось — никто директрису в глаза иначе не называет (промолчу о кличках, которыми мы награждаем ее про себя или вслух, но в своих комнатах, Мадам бы они только порадовали). Сама Главная наверняка давно уже забыла имя, данное ей родителями при рождении. Да и наши ей не важны. Одним изменением, одним переливом интонации она дает знать — кто из нас в данный момент ее жертва.

Как вы понимаете, я в свое время не сумела укрыться от зоркого взора моего дядюшки (упокой его, господи, да покрепче!) и не успела вывернуться из цепкой руки, протащившей меня через весь город к серым ступеням Школы.

В само здание абы кого не пускают. Мадам выходит к претенденткам сама.

Вот и тогда, перестав ныть, я уставилась на медленно спускавшуюся к нам старуху. Девочка не из пугливых, я с интересом наблюдала, как длинный подол ее платья (сутаны? балахона?) сметает со ступенек шелуху и окурки. Лишь когда она остановилась прямо передо мной, я взглянула старухе в лицо.

Старуха? Сейчас я в этом не уверена. За годы моей учебы Главная Пифия не изменилась ни на йоту. Бледное острое лицо, темные круги вокруг глаз (плохие сосуды? почки? печень? привычка ложиться спать лишь на рассвете?), греческий профиль (один из признаков истинной пифии, уверяют знатоки), ненакрашенные поджатые губы…

Дядюшка отвесил торопливый поклон — до этого я только в исторических фильмах видела, как люди кланяются.

— Добрый день, Мадам! Это моя племянница Цыпилма, думаю, она…

Всю жизнь буду благодарна маме, наградившей меня именем своей бабушки! Сестрице повезло больше — отделалась Аюной.

Мадам не интересовало, что думает дядюшка. Мне понравилось, как она велела ему замолчать одним движением длинных тонких пальцев — и ведь дядюшка послушался! Тогда я еще не знала, что в ближайшие годы точно так же она будет управлять и мной.

Позже я узнала, что обычно Мадам разговаривает с претенденткой, задает ей вопросы, загадывает загадки. Почему со мной все ограничилось лишь долгим пристальным взглядом — не знаю до сих пор. Мадам резко кивнула (то ли мне, то ли дядюшке), так же молча повернулась и пошла наверх.

— Иди, Цыпилма! — шепнул мне дядюшка. — Счастье тебе привалило! Иди!

И толкнул меня в спину так, что я чуть не упала. Набрала полную грудь воздуха, собираясь снова разреветься, но Мадам глянула походя — и я отчего-то передумала. Надув губы, поплелась следом по бесконечным, казалось, ступеням…

Теперь я точно знаю — сколько их. Двести сорок четыре. Вероятно, в этом числе скрыт некий сакральный смысл… Почему знаю? Подметаю их потому что.

Часто.

Мои любящие родители, и не подозревавшие о привалившем всем нам «счастье», конечно, устроили шустрому дядюшке головомойку и шеенамылку. Но пролитого не собрать. Спустя некоторое время они смирились, или дядя (чтоб и на том свете ему икалось!) убедил их, как почетно и престижно иметь в семье пифию. Наши встречи через пару лет свелись к традиционному обеду по выходным, на котором отец так же традиционно жалуется на начальство, мама — на дороговизну, сестра — на проклятые килограммы, брат молча ест и тоскует, а я — просто ем. Брат с сестрой обходятся со мной с осторожностью, как с тикающей бомбой — то есть просто стараются не общаться. После обеда все то же традиционное: "Уже уходишь? Что так рано?" "Нет-нет, мне пора…" И — с набитым животом, печеным в пакете и парой бумажек, сунутых мне в карман отцом — вперед, на волю.

В Школу.

Хотя поначалу она казалась мне настоящей тюрьмой. Спальня на шестерых. Туалет и умывальники в конце коридора. Душ с постоянно засоряющимся сливом и неожиданной сменой воды — то обливает ледяным дождем, то крутым кипятком шпарит. Еды, правда, вдоволь, но безо всяких домашних вкусностей. Одежда — уменьшенная черная или серая копия балахона Мадам. Лишь на выход в город выдают наши обычные «цивильные» шмотки.

В общем, наставников не слишком интересуют бытовые условия жизни их учениц. Или — как я все больше подозреваю — это просто один из методов выработки отрешения от действительности.

От настоящего.

Многие из наших… «пифик» очень любят выпендриться — пройти по людной улице в разлетающемся балахоне. Со взором отрешенным. Встречному народу остается только испуганно шарахаться в стороны. А я наоборот мечтаю ничем не отличаться от ровесников, ходить в обычную школу, на танцы, в клубы. Чтобы никто не знал — где я учусь, кто я такая. Чтобы при моем появлении не наступало настороженное молчание или не сыпались тупые вопросы типа: "А правда, что вас какой-то наркотой пичкают?", "А скажи-ка, что со мной будет завтра?" Ну и все в таком роде. Откуда я знаю, что с ним будет завтра? Что я, гадалка? Я и про себя-то ничего не знаю.

Насчет наркоты — мы ее курим. Даже не курим — мы ею дышим. Когда идем на уроки по предсказанию, конечно. Так что в графу "вредные привычки" в школьной анкете нам всем можно смело вносить диагноз «токсикомания». Правда, наставники уверяют, что мы прошли тесты на аллергию, и что смеси составляются индивидуально, дабы не нанести вреда нашим растущим организмам. Когда вываливаешься из класса одуревшей, с дрожащими ногами и еще потом полдня маешься головной болью и тошнотой, это очень утешает.

А на кое-кого «дурь» попросту не действует. Нет, конечно, классические симптомы отравления в наличии, но мой мозг по-прежнему настроен критически и насмешливо анализирует поведение беснующихся или впадающих в транс подруг по несчастью… Что я говорю — конечно, по счастью!

Редкому счастью быть пифиями.

— Ты никак не можешь расслабиться! — укоряет наставница Елизавета. — Тебе необходимо все держать под контролем!

Конечно. Расслабилась на мгновение — и вот я в Школе. Куда меня еще занесет, если я опять зазеваюсь?

Так что я наблюдаю со стороны. И потому уверена, что часть девочек попросту притворяется. Еще часть заставляет себя впадать в транс — это как домашнее задание — хочешь не хочешь, а делать надо.

И только третья, самая небольшая часть учениц… Настоящие.

На одну из них я наткнулась в свой самый первый день в ШП. Причем в прямом смысле наткнулась: тогда у меня еще не выработался навык передвижения по темным коридорам Школы.

— Ой-ой-ой! — испуганно завопила я. — Извините, извините!

Откуда-то снизу сказали — противным голоском: