Страница 45 из 56
Доктор пожал плечами.
— Представьте себе, граф, ничего… То есть ничего нового не мог узнать. Мой приятель Варгин уехал, Трофимов тоже уехал, и дом его стоит заколоченным…
— Я так и думал! — безнадежно произнес граф и опустил голову. — Я так и думал, — повторил он. — Найти мою дочь было бы слишком большое счастье для меня, а оно, видно, не суждено мне на земле… Все прошло, все погибло…
— Полноте, граф, — начал было доктор.
Ему хотелось утешить, хотелось сказать что-нибудь, но он и сам был расстроен, и слова не вязались у него.
— Ужасно, — продолжал граф, перебивая его, — что ведь судьба дала надежду, словно как будто улыбнулась, и снова, как завесу, задернула и скрыла все. Я не знаю, что тяжелее — прежде ли было, когда я считал мою дочь погибшею, или теперь, когда я знаю, что она жива, но не знаю, где мне найти ее!..
В голосе графа звучало такое неподдельное и искреннее горе, что Герье забыл уже свою печаль и стал утешать его.
Герье говорил, что, правда, обманутая надежда всегда очень больна вначале, но что все-таки лучше, что они знают о молодой графине: она в Финляндии со старухой Августой Карловной; Августа Карловна рано или поздно должна вернуться в Петербург, и тогда они узнают от нее все.
Герье ручался, что сделает все возможное и все невозможное, чтобы разыскать графиню, и уверял, что нужно лишь, чтобы сделать это, подождать возвращения Августы Карловны или Варгина!..
Горячность, с которой говорил доктор, подействовала на графа, и он протянул Герье руку и сказал:
— Спасибо вам за сочувствие! Вы говорите с таким пылом, что кажется, будто это дело так же близко вам, как и мне. Теперь, под свежим впечатлением, вы выказываете горячность, но, я знаю, пройдет несколько дней, и она остынет. Однако спасибо и за это…
Герье вдруг вспыхнул.
— Никогда не пройдет, граф, горячность моя! — воскликнул он. — Вы ошибаетесь! Ручаюсь вам, что я сделаю, что сказал вам, то есть найду вашу дочь, хотя бы это стоило мне жизни!..
Граф удивленно поглядел на Герье.
— Вы сомневаетесь? — продолжал доктор. — Ну, так я вам скажу… или нет, я не могу произнести словами, но только… граф… кто хоть раз видел вашу дочь… тот ее не позабудет и за счастье сочтет положить жизнь свою за нее!
— Вот оно что! — пробурчал граф и ниже опустил голову.
Признание Герье не доставило графу удовольствия, и у него невольно мелькнуло в голове, что вот до чего дожил он: какой-то неизвестный доктор, женевец, смеет признаваться ему в любви к его дочери!..
LXXIV
Патер Грубер сидел ужасно недовольный, даже сердитый, и выговаривал Иосифу Антоновичу Пшебецкому, который, скорчившись, поместился против него на стуле, поджал ноги и имел вид в достаточной мере сконфуженный.
Дело было в том, что Пшебецкий отправился к Трофимову, чтобы дополнительным расспросом под гипнозом узнать самые важные сведения про перфектибилистов, и нашел, как и доктор Герье, дом, в котором жил Трофимов, заколоченным.
Пшебецкий, поняв, что сделал промах, не сообщил об этом патеру Груберу, а хотел было поправить тем, что стал отыскивать Трофимова. Потратив напрасно время, Иосиф Антонович явился к Груберу и, наконец, рассказал тому все.
— Для меня ясно, — говорил Грубер, — что они убрали его и что теперь вы никогда не наткнетесь на этого Трофимова. Упущен такой великолепный случай, который, пожалуй, не повторится никогда! Я удивляюсь, как вы, имея в руках Трофимова, не расспросили его тут же обо всем!..
— Я думал, что успею в другой раз, — оправдывался Иосиф Антонович, — и потом, меня интересовала главным образом молодая девушка…
— Вас должно интересовать все, что касается пользы и выгоды нашего ордена!
— Но я и так ведь стараюсь…
— Стараетесь? Однако дело это сорвалось… именно сорвалось, а оно могло бы дать такие блестящие результаты!..
— Я не нахожу, — осмелился все-таки возразить Пшебецкий после некоторого молчания, — я не нахожу, чтобы дело сорвалось, как вы говорите, окончательно…
— А я его считаю погибшим, — воскликнул Грубер, — исчезновение Трофимова служит прямым указанием, что перфектибилисты уже осведомлены о том, что вы проделали над ним, и, несомненно, примут свои меры.
— Но самое главное, что нам важно в настоящее время знать, мы знаем: нам известно в точности местопребывание дочери графа Рене…
— Во-первых, перфектибилисты могут увезти ее оттуда и спрятать в другое место, а во-вторых, если они и не успеют сделать это, каким образом мы теперь достанем ее оттуда?
— Вы забываете одно…
— Что?
— Что сила моего гипноза осталась при мне и что я ею владею по-прежнему…
— Ваша сила, — усмехнулся Грубер, — слишком груба, и надо руководить ею, чтобы она принесла пользу…
И дальше он не договорил, но подумал: "Если бы ты умел распоряжаться своей силой и имел такой же ум, какова эта сила, — страшный был бы ты человек… Но природа, вероятно, нарочно не дает все сразу одному, и хорошо делает!"
— Так и распоряжайтесь мною, отец! — покорно сказал Пшебецкий.
Эта покорность, казалось, умилостивила Грубера.
— Хорошо, — проговорил он, — обещайте только мне в дальнейшем исполнять все в точности, что я посоветую вам.
— Разве я не исполняю?
— Исполняете, но вместе с тем и решаетесь действовать по собственной инициативе, как в настоящем, например, деле…
— Но ведь это случай…
— Положим, не совсем случай, потому что вы сами позвали к себе Трофимова. Надо было посоветоваться со мной, что именно выспросить у него…
— Я жалею, что не сделал этого…
— Amen, — сказал патер.
— Теперь я буду советоваться с вами во всем и на первый раз докажу вам это, объяснив подробно мой план, как привезти нам из Финляндии молодую девушку… Я думаю, что я поеду и силой своего гипноза заставлю…
— Ничего вы силой своего гипноза не сделаете, — перебил его Грубер, — тут нужны другой человек и другая движущая сила…
— Какая же?
— Страсть человеческая… Поверьте, если играть на ней умеючи, можно властвовать не меньше, чем силой, которой владеете вы… Мне нужен здесь человек…
— Какой человек?
— Менее сильный, чем вы, и более подверженный страсти…
— Он у вас есть?
— Если нужно, случай укажет мне его. Я верю в случай…
— В перст Провидения, — поправил Пшебецкий.
— Если хотите, в перст Провидения, — согласился Грубер. — Так вот что: дело с дочерью графа Рене пока оставьте, я возьмусь за него сам. Для вас у меня уже есть более важное поручение…
— Рад исполнить его! — не без удовольствия поспешил подхватить Иосиф Антонович, польщенный тем, что не потерял доверия важного иезуита, каким был Грубер.
— Из Митавы, — заговорил тот, — вернулась дочь умершего Авакумова, госпожа Драйпегова.
— Разве она исполнила данное ей поручение?
— Не совсем, а, впрочем, может быть, и исполнила. Во всяком случае, ей нужно было вернуться по поводу смерти отца: отец для всякой дочери один раз умирает!
— Но данное ей поручение?
— По возможности скомпрометировать короля Людовика, чтобы иметь против него улику в глазах русского императора… я говорю вам, она, может быть, и добилась этого…
— Неужели?
— Она привезла с собой письмо от короля к графу Рене…
— И передала это письмо по адресу?
— Разумеется, нет! Она передала его мне, и оно в моих руках.
— И в этом письме?
— Король рассыпается в комплиментах по отношению к императору и высказывает графу всякие пожелания относительно успеха в деле, по которому он приехал в Петербург…
— Значит, это письмо ничуть не компрометирует короля и для нас не имеет никакой цены?
— Но в нем есть приписка и она шифрованная…
— А-а! В письме есть шифрованная приписка?
— Да! И я на нее рассчитываю.
— Значит, нужно прочесть ее? — с нетерпением спросил Пшебецкий.
— Вот в этом и состоит поручение, которое я хочу дать вам. Разумеется, я это письмо не могу доверить ни почте, ни простому посланному: его нужно отвезти к нашим братьям в Варшаву и объяснить, какая работа требуется от них. Я рассчитываю на вас, что вы поедете туда.