Ищите и найдете

— Ну, отправляйся, — приказал Авакумов, — и чтоб все было сделано сегодня же! А вечером, когда твой иностранец уедет, придешь мне доложить. Деньги, какие понадобятся, возьмешь у дочки; это ее расход.

Крохин поклонился и вышел.

XXXI

Крохин явился к Герье, когда тот, выбритый, вымытый и переодетый, сидел и разговаривал с Варгиным. Он явился в том своем приниженном виде, в котором разговаривал с Авакумовым.

Герье сейчас же узнал его и невольно удивился, отчего с ним произошла такая перемена, потому что, когда этот человек разговаривал с ним, как с нищим, он был совсем другим.

В первую минуту доктор боялся, что не узнает ли Крохин его, в свою очередь, но с первых же слов Крохина он должен был успокоиться, потому что, по-видимому, тот и не думал узнавать Герье. Он очень почтительно, скромно и даже вкрадчиво сказал доктору, что прислан от господина Авакумова, дочь которого отправляется в Митаву и нуждается в провожатом, владеющем немецким языком. Он слышал (откуда — этого Крохин не пояснил), что господин доктор согласился бы взяться за это дело, и пришел условиться.

— Да, я согласен, — сейчас же сказал Герье, не замечая, что это было с его стороны слишком поспешно и потому легко могло показаться подозрительным.

Иван Иванович чуть-чуть улыбнулся одними углами губ, но как будто ничего не заметил.

— Если вы согласны, — проговорил он, — то вам надо ехать сегодня же вечером!

— Так скоро? — удивился Герье.

— Да! — подтвердил Крохин.

— Разве дилижанс отходит вечером? — спросил доктор.

— Вы поедете на перекладных. Затем, по приезде в Митаву, вы наймете квартиру, приличную, особенно в цене не стесняйтесь; нужны будут хорошая приемная комната, столовая, будуар, спальня, потом помещение для горничной и для остальной прислуги и для вас комната. Вы все это сделаете?

— О, да! Я все это сделаю! — сказал Герье.

— Ну, так вот, уложитесь, соберитесь в дорогу и сегодня часов в шесть вечера приезжайте на почтовую станцию с вашей поклажей, я там буду и отправлю вас. Лошади вам будут готовы, вы уж поезжайте день и ночь, без остановки.

— Позвольте! — остановил Крохина Герье. — Как же в шесть часов на станцию? А разве я не увижу перед отъездом дочь господина Авакумова?

— Зачем?

Крохин спросил это так категорически определенно, что Герье несколько смутился.

— Ну, чтоб познакомиться, то есть представиться ей! — стал пояснять он, не зная хорошенько, что сказать, потому что на самом деле ему просто-напросто хотелось увидеть как можно скорее дочь Авакумова, но так прямо признаться в этом, разумеется, он не хотел.

— Вы познакомитесь там, в Митаве! — сказал Крохин.

— Но в таком случае, — сообразил вдруг Герье, — каким же образом я узнаю ее?

— Вы ее узнаете, не беспокойтесь! — серьезно и внушительно произнес Крохин.

В эту минуту Герье показалось, что этот человек знает все, но Крохин сейчас же добавил:

— Ровно через семь дней выезжайте с утра на заставу в Митаве и дожидайтесь желтой дорожной кареты с гербом князей Тригоровых, который разглядите хорошенько на доме господина Авакумова. Впрочем, и это не важно: просто через неделю будьте на митавской заставе; там уж вас найдут и спросят.

Все это Крохин объяснил так просто, что Герье сейчас же опять решил, что Крохин ничего не знает.

— Ну, хорошо, — начал он, — но что же я должен буду делать потом в Митаве?

— Как что? — даже удивился Крохин. — Дочь господина Авакумова не знает немецкого языка, и ваша обязанность быть при ней переводчиком, вообще охранять ее в чужом городе.

— И больше ничего?

— Больше ничего. Что же вам еще нужно? Относительно платы…

— Я о плате не говорю! — поспешил перебить Герье. — Я согласен заранее на все материальные условия; но дело в том, что ведь я совсем неизвестен и могу ли я рассчитывать, что буду пользоваться доверием?

— Будете! Вполне!

— Но ведь вы меня совсем не знаете?

— О вас даны отличные рекомендации и представлено полное ручательство.

— Кем?

— Степаном Гавриловичем Трофимовым.

Герье при этом имени слегка передернуло, и он хотел было заявить, что совсем не знает Трофимова, так же, как и тот его, что познакомились они только на днях и что сам он, Герье, вовсе не хочет быть рекомендованным господином Трофимовым…

Но он вовремя одумался и решил, что говорить это не нужно, а лучше действовать безупречно и тем доказать свою порядочность и убедить, что он, Герье, ничего общего не имеет с Трофимовым, которого уже за его близость к Авакумову не считал человеком порядочным.

Поэтому Герье не отнекивался и согласился на все предложенные ему условия.

Когда все было договорено и Крохин ушел, сказав, что в шесть часов будет ждать Герье на почтовой станции, Варгин, присутствовавший при разговоре и все время сидевший молча, в сторонке, обернулся к доктору и сказал:

— А знаете ли что?

— Что? — переспросил Герье.

— А вдруг как это опять какая-нибудь ловушка со стороны Авакумова?

Герье сначала задумался, но потом решительно проговорил:

— Что бы ни было, я все-таки поеду в Митаву!

XXXII

Иван Иванович Силин немедленно после загадочного происшествия с его сыном собрался уезжать из Петербурга, так как он увидел в этом происшествии только одно, что Петербург — опасный для провинциалов город и что нужно убираться отсюда подобру-поздорову как можно скорее.

Вообще и раньше столица не очень-то нравилась Силину своею дороговизною, многолюдством, суетою и главным образом тем, что он, привыкший быть в своей деревне первым лицом, перед которым все ломали там шапки и гнули спины, был здесь совсем затерян, должен был конфузиться и все время следить за собою, так ли он держит себя и не смешон ли он.

И вдруг при всем этом его единственного сына, его Александра, хватают тут, словно разночинца, сажают в погреб, и он ничего не может сделать, и сын его освобождается лишь благодаря помощи какой-то девицы, то есть совершенно случайно.

Это Силин уже не мог снести и решил немедленно покинуть Петербург.

Дальнейшее его не интересовало. Он возненавидел Авакумова, когда при помощи Варгина выяснилось, что это в его доме заперли Александра, клял его, но о возмездии этому человеку не помышлял, потому что был уверен, что ничего нельзя будет сделать, как нельзя было ничем помочь, когда пропал сын.

Силин бранил только на чем свет стоит столичную жизнь и желал "вырвать сына из этого омута", как говорил он.

В те времена, однако, такому тамбовскому помещику, каким был Силин, нелегко было собраться в дорогу. Явился он в Петербург целым домом, с запасами провизии, соленьями, вареньями и наливками, с дворовою челядью, и, чтобы уехать, требовалось поднять весь дом. Поступить так, как поступил одинокий доктор Герье, то есть уложить вещи в дорожный «вализ», сесть на перекладных и ускакать, Силин не имел никакой возможности. Сначала ему нужно было переговорить с сыном, потом объявить об отъезде челяди (с ним было семь человек дворовых) и приказать ей, чтоб готовились к отъезду.

Приказ был дан самый строгий, чтоб приготовления начались немедленно. Прислуга засуетилась, заохала и заахала и первые два дня ничего не делала, проводя время в бестолковой суете и ненужных разговорах.

Дело в том, что старик Силин не встретил среди домашних никакого сочувствия к своему намерению уехать из Петербурга.

Даже сын его не выказал никакой особенной радости, когда узнал, что они покидают столицу.

Александр, правда, послушно согласился с отцом, сказав: "Как вам, батюшка, будет угодно!", но вместе с тем нашел какие-то доводы и резоны, в силу которых никак нельзя было собраться так скоро, как хотел этого старик Силин.

Челядь вдруг как-то поглупела, сделалась бестолковой, ничего не понимала и за всяким пустяком приходила к барину, с утра до ночи изводя его вопросами.