Страница 1 из 87
Илья Яковлевич Бражнин
Друзья встречаются
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая. НАЧАЛО ПУТИ
Тридцать первого июля тысяча девятьсот восемнадцатого года поезд № 1000 вышел со станции товарной Северных железных дорог.
Митя стоял на площадке вагона и, держась за поручни, смотрел наружу. Впереди неистово дымил паровоз, сзади, раскачиваясь и поталкивая друг друга буферами, бежали теплушки, в них стояли тупорылые «максимы». На платформах, в хвосте поезда, везли две трехдюймовки. Темный облупившийся вокзал уходил назад. Перескакивая через рельсы, бежал за поездом юркий матросик.
Митя смотрел на контуры удаляющихся зданий городской окраины и только сейчас подумал, что, проведя в Москве целую неделю, не повидал ничего из ее достопримечательностей, а так вот прямо и проспал.
Эта невесть откуда взявшаяся сонливость поражала его самого. Год кочевой агитаторской деятельности приучил его к ощущению, что постоянное перенапряжение и есть нормальное жизненное состояние. Спал он где придется, как придется и сколько придется. Часто это значило: нигде, никак и нисколько.
И вот неделю назад он явился в Москву охрипший, измученный, в обмундировании армейского комиссара, с непоколебимой верой в будущее, с пустым желудком и аршинным мандатом, определяющим весьма широко и весьма туманно права и сферу его деятельности. По мандату выходило, что Дмитрию Рыбакову поручалось делать как русскую, так и мировую революцию, и в этом ответственном деле все лица и учреждения должны были оказывать ему, Дмитрию Рыбакову, всемерное содействие.
Предстояло провести в столице некоторое время, ожидая нового назначения. Мите отвели узкую комнату с выцветшими обоями и широчайшей кушеткой. Электричество в этот первый вечер его московской жизни не горело, в темной комнате в незнакомом ему городе было совершенно нечего делать. Он опустился на кушетку и зевнул. В окно глядел насупленный вечер.
Весь истекший год показался Мите одним исполненным трудов днем. Недели и месяцы мелькнули, как листки календаря, переброшенного от начала года к его концу. Всё путалось в сумеречной дремоте. Глаза слипались. Митя качнулся и опустил голову на твердую подушку. Под самым ухом тонка запела диванная пружина. Он блаженно улыбался, засыпая, пробормотал: «Подремлю минутку» и - проснулся на следующий день уже под вечер.
Три последующих дня он проспал почти целиком, вставал неохотно и, справив в городе необходимые дела, возвращался на кушетку. Он не противился этой естественной реакции измученного организма. Он понимал, что она благодетельна и не может быть продолжительной.
Двадцать восьмого июля Митя зашел в Высший военный совет за командировочными документами. Он получил назначение на Волгу. Недоставало последней подписи на последней бумажке. Митя присел на диван и, как часто случалось в последние дни, тотчас задремал.
Тут кто-то близ него помянул Архангельск и что-то при этом спросил. Последовал резкий и быстрый ответ:
- Да, да, из Архангельска. Прямо с поезда. Мне необходимо видеть сегодня же Владимира Ильича.
Митя открыл глаза и почувствовал, что состояние, в котором он приехал в Москву, исчезло совершенно, что он молод, здоров, свеж. Он потянулся, поднялся с дивана и, сделав шаг к стоявшему возле секретарского стола человеку, спросил с живостью:
- Вы из Архангельска?
Тот быстро обернулся.
- Да. А в чем дело?
Собственно говоря, у него не было никакого дела. Ему просто захотелось узнать что-нибудь об Архангельске, перекинуться о нем с кем-нибудь несколькими словами.
- Я только что получил назначение на Волгу, - сказал он скороговоркой, - но сам архангелогородец, там и родился, и когда вы сказали, что из Архангельска, а я там уже несколько лет не был.
- Владимир Ильич просит вас пройти к нему, - сказал секретарь.
- Иду, - кивнул приезжий и пошел к двери.
Митя проводил его взглядом и повернулся к окну. Каменными черепами стояли полуразрушенные дома, зияя пустыми глазницами окон. Прохожие были редки. Люди в те дни теснились вокруг трибун, буржуек, хлебных лавок. Самым дешевым товаром были деньги. Завтрашний день, ещё не наступив, становился вчерашним…
Генеральше Солодовой подарили на именины охапку дров и четыре кусочка сахару. Она была счастлива…
Молодой человек с упрямым, дерзким лицом, в брюках, сшитых из портьеры, с мешком за плечами, озабоченно ходил по площади, вымеривая её крупными шагами. Отсчитав положенное число шагов, он опустил меток на землю и раскрыл его. В мешке была глина. Молодой человек собирался ставить себе памятник, не надеясь на потомство. Он считал себя не то «эго», не то «ультра», не то «анархо»-футуристом, осмысленную русскую речь в стихах полагал буржуазным предрассудком и уже имел шесть последователей. Обойдя место предполагаемого памятника, он хмуро поглядел в сторону Кремля. За красными зубцами древних стен глухо таились столетия. Под их бременем опадала штукатурка, крошился камень. В Грановитой палате спал вповалку отряд красноармейцев. В других палатах толпились люди, вовсе не спавшие по трое суток. Город удивительной судьбы лежал перед Митей Рыбаковым, и, глядя на него, Митя вспомнил далекий Архангельск, и в его сердце постучалось простое желание увидеть старика отца, покосившиеся деревянные мостки, ведущие к расшатанным воротам, калитку, знакомую дверь…
- Напишу-ка я домой, - решил он и, присев на подоконник, вынул из-за пазухи тетрадь образца тысяча девятьсот восемнадцатого года - с бумагой, серого цвета и древесными щепочками между линеек. Он деловито погрузил карандаш в полудеревянную тетрадь и принялся за письмо, сразу как-то изменившее и направление свое, и характер. Вместо нежного сыновнего послания вышло письмо к другу юности Илюше Левину, с которым он тотчас завел речь о политике и на чём свет стоит громил акул империализма. Как это случилось, он и сам не понял и, перечитав незаконченное письмо, с искренним изумлением пробормотал:
- Скажи пожалуйста, въехал-таки в международное положение!
Он укоризненно покачал головой и хотел было писать дальше, но тут окликнул его секретарь, и Митя, сунув письмо в карман, подошел к столу. Командировка была подписана. Поезд должен был уйти завтра утром… Архангельск потускнел, отодвинулся. Митя ощутил ту привычную подтянутость, какую чувствовал всегда, приступая к новому делу.
В комнату вошел давешний незнакомец. Он держал в руках небольшой листок бумаги. Торопясь к выходу, он увидел Митю и остановился.
- Да, - сказал он, потирая лоб и будто вспоминая забытое. - Вот что… Вы, кажется, говорили, что родом из Архангельска, ну, вообще из Архангельска. - Он оглядел Митю быстрым взглядом и, уже торопясь, отрывисто закончил: - Организуется отряд для отправки в Архангельск. Подходят англичане. Местные условия знаете? Очень хорошо. Едемте!
Митя скосил глаза на бумажку, которую держал в руках говоривший. Она адресована была начальнику Высшего военного совета и подписана: «Ваш Ульянов (Ленин)».