Пробный выстрел

Однако хромого обнаружить нигде не удавалось, как старательно Вильгельм его ни искал. Никто не видел этого человека, во всяком случае не узнал его по тому описанию, которое он давал.

Следующий день также ушел на бесплодные поиски и закончился ничем.

«Пусть будет так! — решил про себя Вильгельм. — У меня остались считанные дни. Этой же ночью я пойду на перекресток лесных дорог. Там пустынно, никто не заметит меня за этим ночным занятием, и за круг я не выйду до тех пор, пока моя работа не будет завершена».

Уже начало темнеть, и Вильгельм собрал все необходимое: свинец, форму для литья пуль, уголь, чтобы иметь возможность после ужина незаметно уйти из дому. Он как раз хотел уже это сделать и пожелал старому лесничему спокойной ночи, когда тот схватил его за руку.

— Вильгельм, — сказал лесничий, — не знаю, но у меня как-то неспокойно на душе. Что-то щемит сердце — я боюсь этой ночи. Кто знает, что ждет меня? Сделай одолжение, останься эту ночь у меня! Тебе не надо пугаться, это я так, на всякий случай.

Кэтхен сразу же вызвалась побыть с отцом этой ночью и не хотела доверять заботу о нем никому другому, даже Вильгельму; но отец отклонил ее предложение.

— Ты можешь остаться как-нибудь в другой раз, — сказал он, — а сегодня у меня такое чувство, что мне будет спокойнее, если со мной будет Вильгельм.

Вильгельм охотно бы отказался, но Кэтхен так настоятельно и так трогательно просила его позаботиться о ее отце, что он решил остаться и отложить осуществление своего замысла до следующей ночи.

После полуночи папаша Бертрам успокоился и крепко заснул, так что на следующее утро он сам посмеивался над своими страхами. Он собирался пойти с Вильгельмом в лес, но тот все еще надеялся на встречу с таинственным незнакомцем и отговорил лесничего, ссылаясь на его здоровье. Инвалид так и не появился, и Вильгельм укрепился в решении пойти на перекресток лесных дорог.

Когда он вечером вернулся с охоты, ему навстречу радостно выбежала Кэтхен.

— Ты только отгадай, Вильгельм, — воскликнула она, — кого ты найдешь у нас! К тебе приехал гость, дорогой гость. Но я тебе на скажу кто, ты должен сам отгадать.

Вильгельм не был расположен заниматься отгадыванием, а еще меньше принимать гостей, потому что даже самый дорогой гость был для него сегодня ненужной помехой. Он недовольным тоном встретил радость Кэтхен и стал обдумывать предлог, чтобы повернуть обратно. Но тут дверь дома распахнулась, и луна осветила почтенного старика в егерском костюме.

— Вильгельм! — послышался хорошо знакомый приветливый голос, и молодой человек очутился в объятиях своего дяди.

Волшебная сила прекрасных воспоминаний детской любви, радости и благодарности полностью завладела всем существом Вильгельма. Забыта была ночная затея, и лишь когда среди веселого разговора пробило полночь, Вильгельм с содроганием вспомнил об упущенной возможности.

— Мне осталась только одна ночь, — подумал он. — Завтра или никогда!

Беспокойство, охватившее его, не ускользнуло от внимания старика, но он благодушно приписал это усталости Вильгельма и извинился за длинный разговор, объяснив, что уже завтра утром должен будет уехать.

— Не жалей о том, что посвятил этот вечер мне, старику, — сказал Вильгельму дядя при расставании, — может быть, тем слаще ты теперь будешь спать.

Для Вильгельма эти слова имели более глубокий смысл. Он смутно подозревал, что выполнение его замысла может лишить его спокойного сна.

Наступил третий вечер. То, что было намечено, нужно было осуществить сегодня, потому что на завтра был назначен пробный выстрел. Весь день матушка Анна вместе с Кэтхен наводили порядок в доме, чтобы достойно встретить высокого гостя. К вечеру все было готово лучшим образом. Матушка Анна обняла Вильгельма, когда он вернулся с охоты, и впервые назвала его ласково «сынок». В глазах Кэтхен горело страстное нетерпение молодой невесты. Стол был празднично украшен цветами, богаче, чем обычно, стояли на нем любимые блюда Вильгельма, приготовленные матерью невесты, и бутылки, давно приберегавшиеся для этого случая отцом.

— Сегодня наш праздник, — сказал старый лесничий, — завтра мы будем не одни и не сможем так непринужденно, по-домашнему посидеть вместе. Поэтому давайте будем веселы так, как если бы мы хотели навеселиться на всю жизнь.

Говоря это, он растроганно обнял всех, голос его дрогнул.

— Однако, отец, — сказала его жена с многозначительной улыбкой, — я думаю все же, завтра молодые будут еще веселее, чем сегодня. Ты меня понимаешь?

— Вполне тебя понимаю, мать, — ответил лесничий, — пусть дети это тоже поймут и порадуются заранее. Дети, священник также приглашен на завтра! И если завтра Вильгельм удачно выполнит пробный выстрел…

Громкий стук и крик Кэтхен прервали лесничего. Портрет Куно снова упал со стены, и угол его рамы поранил Кэтхен лоб. Видимо, гвоздь, на котором висел портрет, плохо сидел в стене, потому что он выпал вместе с куском штукатурки.

— Не знаю, — раздосадованно произнес лесничий, — почему портрет не хочет нормально висеть. Уже второй раз он нас пугает. Тебе больно, Кэтхен?

— Пустяки, — возразила та мягко и вытерла кровь со лба, — я только сильно испугалась.

Вильгельм был глубоко взволнован, когда он увидел смертельно бледное лицо Кэтхен и кровь на ее лбу. Такой ее запомнил в своих видениях той ужасной ночью. И все эти видения снова ожили в нем и стали мучить его с новой силой. Его намерение заняться этой ночью сомнительным делом было сильно поколеблено, однако вино, которое он, чтобы заглушить внутреннюю тревогу, пил сегодня быстрее и больше, чем обычно, наполнило его дерзкой храбростью. Вильгельм снова решил все-таки пойти на этот рискованный шаг и не видел сейчас в своем замысле ничего, кроме благородной борьбы любви и отваги с опасностью.

На колокольне пробило девять. У Вильгельма отчаянно колотилось сердце. Он искал предлог, чтобы уйти. Все напрасно! Как может жених накануне свадьбы оставить невесту. Время бежало неумолимо. Вильгельм испытывал невыразимые страдания. Вот пробило десять часов, решающий момент наступил. Не прощаясь, Вильгельм попытался незаметно уйти. Он был уже перед домом, когда оттуда вышла матушка Анна.

— Ты куда, Вильгельм? — с тревогой спросила она.

— Я подстрелил дичь и забыл о ней в суматохе, — был его ответ.

Напрасно она его просила, напрасно увещевала его подбежавшая Кэтхен, заподозрившая что-то неладное в его судорожной поспешности. Вильгельм отстранил их обеих и поспешил в лес.

Луна была на ущербе и, темно-багровая, всходила на горизонте. Проплывали серые облака, затемняя время от времени окрестности, которые затем снова освещала луна. Березы и осины стояли, как призраки, а серебристый тополь, словно белая тень, казалось, делал Вильгельму какие-то знаки. Ему стало не по себе. Он еще раз замер в нерешительности и хотел было повернуть назад. Но тут Вильгельму почудилось, будто какой-то голос прошептал ему: «Глупец! Разве ты уже не прибегал к колдовству? Может, тебя просто пугают трудности?» Он продолжал стоять в замешательстве. Луна выглянула из-за темной тучи и осветила мирный дом лесника. Вильгельм увидел окно Кэтхен. Он распростер руки и, как во сне, пошел к дому. Но тут голос снова начал нашептывать ему на ухо. Сильный порыв ветра донес до него удар колокола, отбивавшего вторую четверть одиннадцатого. «Вперед, за дело!» — прозвучало рядом с ним. «За дело! — повторил Вильгельм вслух. — Это трусость и ребячество поворачивать с полпути; глупо отказываться от задуманного, если на карту уже поставлена судьба из-за меньшего. Надо довести дело до конца».

Широкими шагами он пошел вперед. Ветер снова заволок рваными тучами луну, и Вильгельм вступил в густую темноту леса.

Вот и перекресток дорог. Магический круг был проведен, по его краям разложены черепа и кости. Луна еще глубже погрузилась в тучи, и лишь тусклые угли, раздуваемые резкими порывами ветра, бросали в ночь слабый красноватый отсвет. Вдали на колокольне пробило третью четверть. Вильгельм положил на угли разливочный ковш и бросил в него свинец вместе с тремя пулями, попавшими в свое время в цель; он помнил об этом обычае вольных стрелков со времен своего ученичества. Начался дождь. Иногда на свет вылетали ослепленные им совы, летучие мыши и прочая ночная живность. Они слетали с ветвей деревьев, усаживались у магического круга и, казалось, глухо кряхтя, вели непонятные разговоры с черепами. Их число увеличивалось, стали появляться туманные фигуры, похожие то на людей, то на зверей. Ветер играл их зыбкими призрачными телами, как расстилавшимся вечерним туманом. Только одна фигура стояла, словно тень, на месте недалеко от круга и неподвижным скорбным взглядом глядела на Вильгельма. Иногда она горестно поднимала руки и, казалось, вздыхала; тогда угли начинали тускнеть, но серая сова взмахивала крыльями и снова раздувала огонь. Вильгельм отвернулся, потому что ему почудилось, что у этой мрачной фигуры было лицо его покойной матери, смотревшей на него со скорбной печалью.