Рожденная чародейкой

– Эй, я ранен, – сказал Скалбейн.

– Извините.

– Ну, если это будет самая тяжелая рана, которую я нынче получу, мне остается только радоваться, – ответил Скалбейн.

Он собирался вскоре атаковать опустошителей снова. Надо было только добраться до холма, где находился с сигнальным фонарем сэр Скеррит, дальновидец, но казалось, что к этому чертову холму не ведет ни одна тропа. Небо было по-прежнему все в тучах, и на этой высоте в горах Брейс дождь перешел в снег.

– Накликать несчастье можно сотней способов, – заявил Чондлер. – Вы замечали когда-нибудь, к примеру, как легко человек превращает свою добродетель в порок?

– О чем это вы?

– Знавал я одну женщину, еще парнишкой, и такая щедрая она была, что все на нее нахвалиться не могли. Она пекла хлеб для бедняков, раздавала им деньги, потом корову отдала и, наконец, даже свой дом. В конце концов ей самой пришлось побираться, и умерла она на улице в зимний мороз. Так ее добродетель превратилась в порок, который ее и убил.

– Понятно, – сказал Скалбейн. – И часто, по-вашему, такое бывает?

– Ну, – протянул Чондлер, – я еще не дорассказал: у этой самой женщины был сын, который, увидев, что остался без наследства, повернул совершенно в другую сторону и сделался разбойником с большой дороги. Его никак не могли поймать, и потому он возгордился и начал даже хвастаться, какой он величайший из всех разбойников. Он как раз этим и занимался перед своей бандой, когда подкрался я и всадил ему в глотку стрелу.

– Ха! Неплохо, – сказал Скалбейн.

– Так вот, мы можем либо, как его матушка, превращать добродетель в порок, либо, как сынок, убеждать себя в том, что порок – это добродетель. Но в любом случае мы сеем семена своего будущего падения.

Наш великий Король Земли, Габорн Вал Ордин, считает свою любовь к человечеству достоинством – пока она его не погубит, да и нас вместе с ним. А Радж Ахтен хочет просто заездить нас до смерти, как рабочую скотинку.

– Ха, – усмехнулся Скалбейн. – Ловко у вас получается!

Прозвучало это как похвала, но про себя он подумал, что Чондлеру хочется считать себя великим мыслителем, в то время как на деле он просто любитель поспорить.

– А мы – между молотом и наковальней! Эх, провались все эти короли и лорды. На мой взгляд, каждый человек сам себе господин, – сэр Чондлер придержал коня, всматриваясь вперед. – Я не вижу дороги.

Скалбейн и не знал, что в горах Брейс столь непролазные леса. Ветви сосен росли, казалось, от самого низа ствола, а не на верхушках, и были так согнуты и спутаны ветром, что местами вовсе не проедешь.

Сэр Чондлер двинул коня наугад. И вдруг объявил, словно только что принял какое-то важное решение:

– Я собираюсь присоединиться к этому «Братству Волка». А вы?

Скалбейн еще не думал об этом. Из Карриса доходили странные вести, и ему хотелось узнать побольше, прежде чем что-то решать.

Радж Ахтен напал на Габорна. Зачем – непонятно. И Габорн после этого нападения каким-то образом утратил силу Земли.

Скалбейна эти вести привели в замешательство, какого он никогда не испытывал. Он не поверил бы им, если бы не получил послания, написанного лично Габорном.

Послание это он и сейчас сжимал в кулаке. Габорн писал: «Я присоединюсь к вам завтра, а до того времени не атакуйте».

Так что на вопрос Чондлера у Скалбейна не было ответа. Но поскольку он был Верховным Маршалом Праведных Полков Рыцарей Справедливости, вопрос о том, кому он станет служить, волновал многих.

– Я? – переспросил Скалбейн, отведя топором ветку от лица. – Слишком часто я нарушал клятву. Впервые поклялся в верности лорду Броку из Тума, когда был еще юнцом, потом – Рыцарям Справедливости, а теперь вот – Королю Земли. Староват я стал для этого. Так что пускай уж теперь моя верность принадлежит тому, кому отдана.

– Но ведь в этом-то и дело, – возразил Чондлер. – Вам уже так и так случалось нарушать клятву.

– Верно. Но вы хотите, чтобы я нарушил клятву, данную Королю Земли, всего через три дня. Это слишком даже для Рыцаря Справедливости! Кроме того, не все люди так глупы, как думаете вы. И дело Габорна еще далеко не кончено.

Чондлер засмеялся.

– Вы верите в него больше, чем я, – он вновь придержал коня, всматриваясь в летящие хлопья снега. – Тьфу! Дороги нет. И местечко в самый раз для засады.

– Что правда, то правда, – ответил Скалбейн, собираясь повернуть обратно.

– Слышите? – сказал вдруг Чондлер. – Кажется, мы рядом.

Он сдвинул шлем, прислушиваясь.

Скалбейн снял шлем вовсе и с удовольствием ощутил прикосновение к своему потному лбу холодных снежинок. Шум, производимый опустошителями, он услышал сразу же – тысячи их шли где-то впереди. Орда на своем пути сносила деревья, растаптывая их в кашу, и камни под их ногами превращались в песок. Земля подрагивала, дребезжали набрюшные щитки чудовищ. Они бежали в панике на юг, к Башне Хаберд, возвращаясь той же дорогой, которой пришли в Каррис.

Тучи копьем прорезала молния, ударила в одну из вершин. При ее свете Скалбейн заметил слева просвет меж деревьев, но некоторое время не двигался с места, считал. Прошло сорок секунд, прежде чем загремел гром, далекий, глухой, похожий на недовольное старческое ворчание.

Сорок секунд было многовато, если верить рассказам. Опустошители боялись грозы. Но если молнии сверкали редко, чудовища еще могли как-то их выносить.

«Что ж, веселье не могло продолжаться вечно», – подумал Скалбейн.

Гроза бушевала почти четыре часа. В самый ее разгар над Каррисом небо раскалывалось ежесекундно, и град походил на артиллерийский обстрел. Теперь все стихло, но тучи остались и время от времени еще озарялись трепетными сполохами. Не гроза, конечно, но тоже неплохо.

Скалбейн видел, как опустошители, убегая от грозы, налетали не глядя на каменные стены. Некоторые падали без чувств. Многие в тщетной попытке спрятаться пытались разрыть безглазыми головами землю.

Ослепленные, раненые, убегающие опустошители были легкой мишенью. Рыцари Справедливости, гонясь за ними, перебили столько, сколько Скалбейну и не снилось. По последним подсчетам, за четыре часа девять тысяч. К его рыцарям присоединились еще и Властители Рун из Мистаррии, Флидса, Гередона – даже Неодолимые из Индопала, люди, которые еще на рассвете были смертельными врагами.

Место в истории Скалбейн себе обеспечил. Когда барды начнут слагать баллады о победе Габорна под Каррисом, каждый упомянет в них имя Скалбейна. Под трубы и барабаны будут они повествовать об этой погоне – грозовой ночи и неистовстве боя.

Действительность, разумеется, и вполовину не была столь увлекательной и опасной, как споют впоследствии барды. На самом деле опустошители бежали в направлении, параллельно которому проходила хорошая дорога. Из Карриса по ней подвозили к южным аванпостам копья и еду, и воины Скалбейна имели все, в чем нуждались. У них было достаточно времени, чтобы выбрать позиции и установить артиллерийские орудия.

В горах, конечно, сражаться было не слишком удобно. Но и опустошителям приходилось не легче.

Чудовища обычно передвигались короткими перебежками, делая не больше двадцати миль в час. И чем выше в горы они забирались, тем больше слабели от холода и бежали уже вдвое медленнее.

Скалбейн сказал:

– Слева от нас какой-то просвет.

– Я видел. Но там наверняка обрыв, а не поляна.

– А по-моему, поляна, – возразил Скалбейн. Этому Чондлеру только бы спорить, – Сейчас проверим.

Чондлер тяжело вздохнул. В любых других войсках такое поведение ни за что не сошло бы ему с рук, но среди Рыцарей Справедливости непокорных было, что блох в тюфяке. Они повернули коней к «поляне» Скалбейна.

Это оказался-таки обрыв. Он был высотой в четверть мили, а внизу по извилистому каньону бежали опустошители, напоминая несущуюся по ущелью реку.

Сверху они казались сплошным потоком. Скалбейну случилось как-то в детстве увидеть голубых угрей, поднимавшихся к истокам реки Орт, что в Интернуке. Их было так много, что ни камушка было не разглядеть на дне мелкой речушки. Опустошители в каньоне напомнили ему это зрелище, одновременно и отталкивающее, и завораживающее.