Страница 115 из 134
Он взглянул на часы: до десяти оставалось двадцать пять минут.
– История эта с Иксом не простая, а весьма сложная. Давняя это история – началась еще в войну… – заговорил Костя неторопливо.
По внимательному, ждущему лицу дяди Пети он видел, что тот уже построил множество предположений, и только одного нет в его мыслях – что сейчас он услышит о себе. Что угодно, но этого он не ждет, это ему кажется полностью исключенным: если бы вдруг о нем – стали бы ему вот так рассказывать?..
– Где Валерьяну Александровичу Извалову довелось быть на фронте – это вы, вероятно, знаете?
– Откуда ж мне знать? Мне он про это не докладывал.
– Войну ему пришлось отведать прямо в первый же день, на самой границе… А в одной дивизии с ним, только в другом полку, служил и его давний знакомый, можно сказать, хороший друг… Училище они одно заканчивали. Вот тот, что приехал к нему под ту ночь. Как его зовут – помните?
– Говорили, да забыл, – отозвался дядя Петя.
«Забыл!» – отметил про себя Костя со злой ироничностью.
– Серафим Ильич Артамонов, – проговорил он раздельно, следя за лицом дяди Пети. – Был он комиссаром полка.
Звук этого имени ничего не изменил во внешности Клушина. Он не шевельнул ни одним мускулом и остался сидеть в прежней своей вполне естественной, нормальной позе человека, слушающего с интересом, но не с большим, чем это подходило ему как просто односельчанину Извалова.
– Бои развернулись тяжелые, с большими потерями для войск. Их непрерывно пополняли из тыла, и вот в числе мобилизованных в полк Артамонова и прибыл гражданин Икс…
У Кости на языке так и вертелось сказать дальше: «Для удобства все же назовем его какой-нибудь фамилией. Какой-нибудь простой, русской, распространенной… Иванов, Петров, Сидоров. Пусть будет, к примеру, ну, хотя бы… Петров.» И поглядеть – как отреагирует на это дядя Петя. Это было ужасно как соблазнительно своею эффектностью, казалось ему крайне удачной находкой. Но он заставил себя прикусить язык. Это карта козырная, а козыри следует приберегать про запас.
– Гражданин Икс… – медленно повторил Костя. – Откуда он родом, где было его местожительство – еще придется уточнить. Об этом он нам сам скажет. Могли бы установить и мы, но для данного дела это не представляет важного значения. Гораздо важнее то, что случилось с этим гражданином Иксом после того, как он прибыл в полк, где комиссаром был Серафим Ильич Артамонов…
Неторопливо, с остановками, давая возможность Клушину хорошенько вслушаться, а себе – пристально за ним наблюдать, Костя поведал про немецкий плен, про то, как тысячи советских бойцов, согнанных за колючую проволоку, на голую пустошь, умирали под палящим солнцем от жажды, голода, ран и желудочных болезней, как гнали их потом в лагеря, на такое же умирание и рабский труд, как самые смелые предпринимали попытки бежать и убегали, невзирая на ничтожную вероятность удачи, на смертельный риск, как немцы, нуждаясь в помощи предателей, заманивали к себе на службу посулами хороших пайков и как самые шкурные прельщались этими их посулами и шли на их зов, изменяя присяге, родине, товарищам… В том числе и гражданин Икс…
Костя глядел уже не в лицо Клушина, убедившись, что в лице его едва ли что вычитаешь, настолько Клушину удавалось сохранять самообладание, – он глядел на узкую полоску шрама над его правым виском: вот она-то и выдавала, что происходило в Клушине, что он старался всеми силами в себе удержать. По тому, как лиловатая эта полоска вдруг побелела, слилась с окружающей кожей и тут же обозначилась опять ясно и стала розоветь, наливаться свежей кровью, – он точно уловил тот миг, когда Клушин понял, что речь идет о нем, что «гражданин Икс» – это не кто иной как он. Поза его уже потеряла бывшую в ней естественность, хотя он не передвинулся, не изменил ее. Теперь в ней была одна напряженная, скованная застылость. Чтобы не обнаруживать перед Костей своего интереса к рассказу о похождениях Икса, он слушал абсолютно молча, не подавая голоса; чутье его, как видно, все же не отличалось тонкостью: он не догадывался, что при его намерении было бы вернее все же время от времени что-то говорить, вставлять в Костину речь свои реплики. Правая его рука в рельефно вздутых венах отяжеленно лежала на столешнице; пальцами он механически катал попавший под них хлебный мякиш.
А Костя уже рассказывал о последних событиях войны, о том времени, когда Советская Армия, освободив оккупированные области, уже пересекала государственную границу, чтобы окончательно сокрушить врага на его земле.
– … вот тут Икс и призадумался… Понял он, что дело для его хозяев, а, стало быть, и для него – оборачивается худо. Отступать с ними в Германию? Они и там не удержатся, это ясно, еще несколько месяцев, и фашистам —полный каюк… Надо, пока не поздно, от них откалываться, менять шкуру… Это он нам тоже еще расскажет, как документы себе чужие добыл: обшарил ли убитого, сам ли этого человека застрелил – солдата Советской Армии… Взял он у него солдатскую книжку, а капсулу с фамилией и прочими данными на бумажной ленте, которую при себе в специальном брючном кармане каждый фронтовик носит, взять не догадался – чтоб сделать труп совсем уж безымянным. Может, спешил, может, за мелочь посчитал, а может, просто не пришло в голову. Не подумал, что промах этот когда-нибудь, а даст о себе знать, и все-то наружу и выплывет… Но тогда у него удачливо вышло, гладко – оказался он опять на нашей стороне, только под другим именем. Война скоро кончилась, поехали все по домам, а Иксу куда? В свою деревню вернуться нельзя, фамилия другая. В тот адрес, что в документах, – рожа другая. Значит, надо забиваться в совсем чужие края, где ни своих знакомых, ни того, чьи документы, где ни одна собака не опознает…
На часах было уже без десяти…
– Обжился Икс в новых краях, обладился. Годы бегут, и столько их уже минуло, что он даже за прошлое свое опасаться почти что перестал, уверовал: было да сплыло, никогда уже не воротится… Не предвидел он только одного, этот Икс, что живет тут Извалов, который в той же дивизии служил, и друг он Артамонову, и что хоть гора с горой, как говорится, не сходится, а люди, как далеко их ни разбросай, все-таки, случается, сойдутся, и Артамонов возьмет да и приедет сюда собственной персоной. И так оно получится, что, когда он приедет и сойдет с поезда в Порони и станут они с Изваловым искать попутную на Садовое машину, тут им Икс случайно и подвернется…
Тяжелая, в буграх вен, рука Клушина все катала, катала пальцами хлебный катышек… Он по-прежнему сидел застыло, только раз, будто в непроизвольном движении, так просто, повернул голову в сторону печи. Костя уловил, куда он поглядел – на край лежанки, на стоящий там чугунный угольный утюг…
– Икс Артамонова, надо полагать, узнал сразу, с первого же взгляда. И потому, что хорошо его помнил – комиссар-то в полку один, и потому, что у него была очень уж примечательная внешность: пятнистая кожа на лбу. Есть люди, отличающиеся такой особенностью – как лето, так у них на лице или на шее, на груди или на руках, всегда в одном и том же месте, выступают розовато-коричневые пигментные пятна… Извалов и Артамонов поджидали попутную машину у переезда, за шлагбаумом, – тут они и остановили Икса. Что было ему делать? Тем более что сначала он притормозил грузовик, а потом уж узнал Артамонова. Не бежать же? Он их посадил. Грузчик в этот раз сидел в кабине, Извалов с Артамоновым залезли в кузов, на мешки. На одно оставалось надеяться Иксу – что Артамонов не приглядится к нему и его не узнает. Доехали до села. Учитель и его гость слезли, поблагодарили. Икс делал вид, что ему крайне некогда, и хотел поскорее от них уехать, но Артамонов, так как Икс взять деньги отказался, с особенной сердечностью пожал ему руку и, пожимая, задержал свое рукопожатие и пристально поглядел Иксу в лицо. Спросить он ничего не спросил, и ничего не сказал такого, чтобы Иксу стало ясно, что Артамонов его узнал. Скорее выглядело так, что он не узнал. Но все-таки какие-то смутные воспоминания, смутные мысли у Артамонова, когда он жал Иксу руку, промелькнули… Тут может показаться странным, откуда такие тонкие подробности, – перебил Костя самого себя. – А это, между прочим, очень просто. Людям лишь только кажется, что они мало видны для окружающих, на самом же деле всегда находится кто-то, кто их видит, наблюдает и запоминает увиденное, оставляет его в своей памяти. Пусть даже увидено немногое, но это немногое, если умело им распорядиться, потом может выполнить роль косточки, по которой ученые безошибочно воссоздают весь остальной костяк. В данных обстоятельствах такими свидетелями оказались, помимо грузчика, еще несколько человек, случайно проходившие по улице или так же случайно видевшие эту сцену со своих дворов, со своих огородов, – ведь как раз было время весенних огородных работ. Свидетели запомнили не только то рукопожатие, про которое я рассказал, но и еще кое-что. Когда Извалов и Артамонов пошли по улице, Икс, спрятавшись за грузовик, как будто для того чтобы что-то в нем проверить, стал осторожно следить за ними. Ему хотелось знать – оглянется ли на него Артамонов. Если оглянется, значит, Артамонова занимает мелькнувшее у него воспоминание, значит, он задержался на нем мыслью, хочет его прояснить и, значит, дело плохо, так как Артамонов может окончательно все вспомнить и его узнать. Извалов и Артамонов отошли шагов на тридцать-пятьдесят, и Артамонов действительно обернулся и поглядел на грузовик, о чем-то говоря с Изваловым. При этом у него было такое выражение, как будто его что-то очень заботит или он хочет что-то разгадать. Но Артамонов за свою жизнь повидал такое количество людей, а то, что всплыло в его сознании, было пока еще так зыбко и смутно, что ни с чем определенным оно не связалось. К тому же Извалов, не осведомленный, видимо, над чем раздумывает Артамонов, отвлек его внимание: взял под руку и стал показывать на здание школы и пристроенный к нему гимнастический зал. Пока не вошли они в переулок и в калитку дома, Икс следил за ними, прячась за грузовиком. Но больше Артамонов не оглянулся. Как видно, его целиком занял разговор о школе и переустройствах в ней; Извалова они очень увлекали, ведь многое делалось по его предложению, и когда он начинал рассказывать, его можно было заслушаться.