Слушающие

Они ждали. Чего?

— Чего ты ждешь? — спросил он Джонсона, когда долгим вечером они сидели, глядя на закат солнца. Соленые брызги раз за разом накрывали их, бутылки пива холодили ладони, а компьютер держал курс.

— Я? — лениво переспросил Джонсон. — Ничего. У меня есть то, чего я хочу.

Море с шипением проносилось под корпусами.

— Нет, — не сдавался Макдональд, — дело не в том, чего ты хочешь, а в том, чего ты ждешь. Весь мир ждет. Время замедлилось, мы ждем.

— Ах это! — сказал Джонсон. — Конечно, второго Послания. Ты же знаешь, что мы получили Послание от существ, живущих на планете, вращающейся вокруг одного из пары красных гигантов, — Капеллы. И послали им ответ, а теперь ждем, что скажут они.

— Это не может быть причиной, — сказал Макдональд.

— А вот и может, — ответил Джонсон и хлебнул из бутылки. — Мы не можем спешить, потому что нужно девяносто лет, чтобы наш ответ дошел до Капеллы, а их — до нас. Около тридцати лет уже минуло, так что осталось ждать еще шестьдесят. И мы не можем этого ускорить.

— А какая тебе разница? — спросил Макдональд. — Прежде чем ответ дойдет до нас, ты будешь в могиле или слишком стар, чтобы чем-то интересоваться. Да и я тоже.

— А что мне еще остается? — сказал Джонсон. — Я жду… и делаю пока то, что хочу. Торопиться некуда.

— А что может быть в этом Послании, чего стоило бы так долго ждать? — спросил Макдональд. — Какое это будет иметь значение для тебя, для меня, для кого-то другого?

В густеющих сумерках Джонсон пожал плечами.

— Кто знает?

Это было эхо прошлого.

Спустя две ночи и День тримаран подошел к пристани Аресибо, и к тому времени Макдональд свыкся с неторопливым биением сердца океана, с ритмом вдоха и выдоха, который управлял жизнью существ, живущих в его глубинах и на поверхности.

Аресибо оказалось тише и спокойнее, чем он его запомнил, тише даже, чем являлось в снах. Взяв напрокат велосипед, Макдональд через несколько минут оставил город позади. Перед ним лежала автострада, похожая на белую ленту, завязанную на пучке зеленых холмов, а он ехал сквозь сельский пейзаж, вдыхая запахи буйной тропической растительности, смешанные с соленым запахом близкого моря, и вспоминал, как медленно текло время, когда он был маленьким мальчиком. Он чувствовал себя так, словно возвращался домой. «Я возвращаюсь домой, — подумал он и мысленно поправил себя: — нет, я живу в Нью-Йорке, где ритм жизни определяют бетон, здания и грохот поездов метро в мрачных туннелях. Мой дом там, а в этом месте я просто вырос.

Однако чары все усиливались по мере того, как он ехал среди вечного лета этого острова, и вскоре он опять стал мальчиком и плыл над холмами, невесомый, как облако…

Когда Макдональд вернулся на землю, он уже подъезжал к знакомой аллее. Колесо велосипеда повернуло само, и вот он уже катится к гасиенде в испанском стиле. Думая о том, что надо бы повернуть назад, он все же доехал до дома, остановился, слез с велосипеда, подошел к резной деревянной двери и потянул за ручку звонка. Где-то внутри дома мелодично звякнуло, и в ту же секунду иной колокол ударил в его сердце. Отчаяние подступило к горлу, слезы заполнили глаза, и он пошел обратно.

— Si? — спросил чей-то голос.

Макдональд повернулся. Полуослепший, он одно безумное мгновение думал, что в двери стоит его мать, но, проморгавшись, увидел, что это чужой человек — приятная темнокожая женщина.

— Простите, пожалуйста, — сказал он, а потом повторил свои извинения по-испански, несмотря на то что женщина, как оказалось, хорошо понимала английский. — Я… я родился здесь и был в отъезде.

После недолгого колебания женщина понимающе сказала:

— Может, вы хотите войти?

Теперь заколебался он, но потом кивнул и переступил порог знакомой двери и осмотрелся. Все было по-другому. Иная мебель, меньших размеров комнаты. Даже запах был чужим. Дом изменился, как изменился он сам. Это было уже не то место, где он был последний раз десятилетним мальчиком двадцать лет назад.

Отец остановился сразу за порогом, словно забыл про сына, который ждет его. «Какой он старый», — подумал Бобби. До сих пор он не отдавал себе в этом отчета. Его отец был стар, а сам он меньше, чем думал прежде.

— Бобби… — сказал отец и умолк, словно забыл, что хотел сказать. — Бобби, твоя мать умерла. Врачи сделали все, но не сумели ее спасти. Ее сердце остановилось. Понимаешь, она перегружала его ради тебя, ради меня, ради всех людей. Ее заботили дела и люди, и она использовала его целиком, до конца…

— Это из-за тебя! — крикнул Бобби. — Это ты ее убил! Подбежав к отцу, он принялся колотить его кулаками.

Отец пытался поймать его руки, стараясь защитить не себя, но сына.

— Нет, Бобби, — говорил он, — Нет, Бобби. Нет, Бобби.

Однако слова его звучали неубедительно и напоминали включенное Послание, которого уже нельзя выключить.

Дорога от гасиенды до комплекса Программы казалась долгой, когда Макдональд был маленьким мальчиком, даже когда отец возил его на своей старой машине, но велосипед поднимался на холмы и переваливал долины, так что Макдональд почти не заметил, как доехал до кратера, выложенного металлической фольгой, похожего под яркими лучами солнца на заржавевшую тарелку; за ней виднелась меньшая металлическая чаша, торчавшая вверх на решетчатой башне, а еще дальше — одноэтажное бетонное здание.

Подъезжая к стоянке, он заметил, что она совершенно пуста, и задумался, не умерла ли Программа. И тут же понял, что сейчас полдень, что всего несколько человек из Программы работают днем. Астрономы выходили в ночную смену. Прислонив велосипед у входа, он толкнул стеклянную дверь. Войдя в тень коридора, он остановился, моргая и вдыхая запахи Программы — масло и озон электрических устройств. Пока он стоял так и ждал, пока глаза привыкнут, кто-то сказал:

— Мак… Мак!

Костлявые пальцы схватили его ладонь и начали встряхивать.

— Нет, это не Мак. Это Бобби. Ты вернулся.

Макдональд снова мог видеть и разглядел перед собой старика.

— Это я, Ольсен, Бобби, — сказал старик.

Макдональд вспомнил. Ольсен — плотный рыжеватый блондин, специалист по компьютерам, мужчина огромной силы и жизненной энергии, обычно сажавший его себе на плечи и носивший по коридорам и залам Программы. С трудом связал он эти воспоминания с хрупким стариком, стоявшим сейчас перед ним.

— Я уже на пенсии, — сказал Ольсен. — Не нужен никому, даже самому себе. Помня о старых временах, мне позволяют заглядывать сюда и возиться немного с компьютером. Но ты меня удивил! Выглядишь ты точь-в-точь, как твой отец, когда я увидел его в первый раз, и на мгновение мне показалось, что это он… Понимаешь?

— Очень мило с твоей стороны, — сказал Макдональд. — Но я мало похож на него.

«Бедный старикан, — подумал он, — это ведь уже маразм».

— Вздор. Точная копия. — Ольсен не переставал трясти его руку.

— У отца были голубые глаза, — сказал Макдональд, — у меня черные, у него светлые волосы, у меня черные…

— Конечно, в тебе есть что-то и от матери, Бобби, но клянусь, когда ты вошел в ту дверь… Надо было тебе приехать неделю назад, Бобби.

Макдональд пошел по знакомому коридору к кабинету, в котором когда-то работал отец. Коридор уменьшился с течением времени, на бетонных панелях стен с годами наслоились пыль и краска.

— Сюда съехались люди со всего мира, — говорил Ольсен, ковыляя за Макдональдом чуть бочком, чтобы не отстать от него и при этом не терять из виду сына своего давнего друга. — Славные люди: нынешний президент и несколько бывших президентов, двое премьеров, а еще стадо послов и ученых… ты был бы доволен, Бобби. Пожалуй, все известные ученые мира были здесь.

38

Г. У. Лонгфелло. «Моя утраченная молодость».