Слушающие

Он повернулся на звук открывающейся двери — на пороге стоял Джон. «Симпатичный мужчина, — подумал Уайт. — Красоту он унаследовал от матери, рост от отца. Может, чуточку консервативен в одежде и прическе, но все равно интересный парень».

— Звонит доктор Макдональд, — холодно сообщил Джон.

«Все еще помнит разговор прошлой ночью», — подумал Уайт и наконец-то понял, откуда взялась его депрессия, откуда это желание сдаться и уйти. Все из-за Джона.

— А кто такой этот доктор Макдональд?

— Директор Программы с Пуэрто-Рико, господин президент, — сказал Джон. — Это те, что слушают звезды, слушают уже более пятидесяти лет. Несколько месяцев назад они приняли нечто похожее на послание с… с какой-то там звезды, забыл ее название. По словам Макдональда, у них готов перевод.

— О Боже! — сказал Уайт. — Я встречался с ним?

— Пожалуй, раз или два, на каких-нибудь приемах. Уайт вздохнул.

У него возникло предчувствие катастрофы. Может, именно к этому и вело сегодня все. Холодная тяжесть легла на желудок, когда вспыхнул экран между столом и камином, которым уже давно не пользовались из-за суровых законов против загрязнения окружающей среды, и, словно прямо со стола, на него взглянуло лицо мужчины, давно перевалившего за средний возраст. У него были светло-рыжие волосы с едва заметной сединой, лицо спокойное, терпеливое и усталое. Уайт уже видел его где-то, узнал и сразу же полюбил, сочувствуя этому человеку в его заботах, какими бы они ни были, и сдерживая себя, пока не зашел слишком далеко.

— Доктор Макдональд, — сказал он, — как хорошо, что мы снова можем поговорить. Что слышно в Пуэрто-Рико?

— Господин президент… — быстро начал Макдональд, после чего взял себя в руки и продолжал более спокойно. — Господин президент, момент сейчас не менее исторический, чем в день первой ядерной реакции. Я хотел бы выразить это словами, достойными памяти потомков, но могу лишь сказать, что мы получили Послание от иных разумных существ с планеты, кружащей вокруг одной из двух звезд Капеллы, и что у нас есть перевод. Мы не одиноки во Вселенной.

— Поздравляю, доктор Макдональд, — невольно вырвалось у президента. — Сколько человек об этом знают?

— Я хочу сказать вам… — начал Макдональд, но вдруг осекся. — Пятнадцать, — сказал он. — Может, двадцать.

— Все остаются на месте? — спросил Уайт.

— Нет, разошлись.

— Вы могли бы снова собрать их? Прямо сейчас?

— Всех, кроме Иеремии и его дочери. Они уехали несколько минут назад.

— Иеремия — это пастырь солитериан? — спросил Уайт. — Что он у вас делал?

Макдональд заморгал.

— Его враждебное отношение к Программе серьезно угрожало нам. После того как он увидел перевод Послания, выходящий из принтера, прежней враждебности уже нет. Господин президент, это Послание…

— Верните Иеремию, — сказал Уайт. — Никто не должен говорить о Послании или что это такое… ни вы, ни кто-либо из вашего персонала.

— А как же быть с ответом на Послание? — спросил Макдональд.

— Не может быть и речи, — жестко ответил Уайт. — Не будет никакого сообщения, никакой утечки информации, никакого ответа. Последствия этого были бы непредсказуемы. А сейчас извините, мне нужно поработать со своим персоналом. Советую вам заняться тем же.

— Господин президент, — сказал Макдональд, — я считаю, что вы совершаете большую ошибку. Прошу вас вновь рассмотреть этот вопрос. Прошу разрешения представить вам смысл, цели, значение и значительность Программы.

Уайт сражался со своими мыслями. Немного было людей, говоривших ему, что он ошибается, собственно, только Джон и этот человек, Макдональд. Он знал, что должен беречь умеющих говорить «нет», но для него они были вечным кошмаром — президент не терпел, когда ему говорили, что он ошибается. Кто-то писал — Линкольн? Стеффенс? — что Тэдди Рузвельт принимал решения где-то в области своей поясницы. Примерно так же обстояли дела с Эндрю Уайтом. Он не всегда знал, откуда брались его решения, но почти всегда они были верными. Он вполне мог полагаться на свою поясницу.

— Я сам приеду к вам, — сказал он. — Попробуйте меня убедить.

В этом все дело: единственное, в чем действительно нуждаются ученые, так это в возможности выговориться.

— Ради соблюдения безопасности я не могу сказать, когда это будет, а вас прошу никому ничего не сообщать. Но это вопрос нескольких дней.

Он прервал соединение. «Еще одна ноша, — мелькнула мысль. — Еще одна скучная обязанность, ложащаяся на мои плечи».

— Джон! — позвал он.

Джон появился в дверях.

— Я как раз готовлю для тебя краткую историю Программы, — сказал он.

— Спасибо.

Джон был хороший парень и незаменимый секретарь.

— Поедешь со мной? — робко спросил он.

Джон кивнул.

— Если ты хочешь, — сказал он.

Однако он по-прежнему оставался холоден. Когда дверь закрылась, Уайт подумал, что это, возможно, вновь сблизит их, даст им повод для разговора, настоящего общения, вместо того чтобы использовать слова в качестве камней.

И тут Джон вновь появился на пороге.

— Доктор Макдональд опять на линии, — сказал он. — Личный самолет, увозящий Иеремию и его дочь в Техас, уже стартовал.

Уайт быстро обдумал возможность перехвата самолета, ареста Иеремии сразу после приземления или уничтожения машины над морем под каким-либо предлогом. Все варианты никуда не годились.

— Оставьте для него срочное сообщение там, куда он летит, что я хочу с ним поговорить, прежде чем он что-либо сделает, и прошу ничего не делать, пока я с ним не поговорю. И измени наш маршрут, чтобы залететь в Техас.

Джон задержался в дверях.

— Отец… — сказал он и умолк. — Господин президент, — продолжил он, — доктор Макдональд прав — вы совершаете ошибку. Это надо решать не политикам, а ученым.

Уайт медленно и печально покачал головой.

— Все так или иначе связано с политикой. Однако я отправляюсь на Пуэрто-Рико именно для того, чтобы дать доктору Макдональду возможность убедить меня, что я не прав.

Это была только половина правды. Он отправлялся на Пуэрто-Рико, чтобы подкрепить свое решение… и по другим причинам, которые еще не до конца осознавал. Уайт знал это так же, как и Джон. Проклятье! Почему этот парень не может понять, что речь тут не об интеллекте или разуме, что просто жизнь такова, что он сам когда-то был молод, помнит, как это бывает, и хочет избавить Джона от лишних разочарований. А вот Джон никогда не был в его возрасте.

— Те времена кончились, отец, — сказал ему тогда Джон. — Они были прекрасны, велики и необходимы, как пионеры, но они кончились. Ты должен отчетливо понимать, когда битва кончается. Да, ты победил, но не забывай: нет ничего более ненужного, чем солдат после войны. Пора браться за что-то другое.

«Я. всю жизнь слышал это от людей вроде тебя! — Уайт едва не кричал. — Ничего не кончилось, конфликт остался, просто его получше замаскировали. Мы не должны прекращать сражение до окончательной победы, пока существует хотя бы тень опасения, что она может ускользнуть из наших рук. И ты должен мне в этом помочь, парень! Я не воспитывал из тебя белого…»

И все это было неправильно. «Ты мне нужен, сынок — вот что он должен был сказать. — Ты звено, соединяющее меня с будущим, оправдание всего этого».

А Джон сказал бы: «Я никогда не думал об этом таким образом, отец…»

Почему парень никогда не говорит ему «папа»?

Полет из Вашингтона до Техаса от катапульты до посадки был монотонным и продолжался не дольше, чем заняло у Джона прочтение Уайту короткого сообщения о Программе. Уайт сидел в кресле, откинув голову и закрыв глаза, с ненавистью слушая вой ветра, который в нескольких дюймах от него пытался найти зацепку на полированном металле. Он ненавидел все механические и электрические устройства, отделявшие его от людей, швырявшие то в одну, то в другую сторону, устройства, которые изолировали его от мира и от которых он никак не мог убежать. Слушая голос Джона, он чувствовал, что парня это начинает интересовать и затягивать, и очень хотел сказать: «Перестань читать! Перестань рассказывать мне этот вздор, я не хочу его слышать, от него только мозги пухнут! Не расходуй свои чувства на эти бессмысленные программы, сохрани их для меня! Перестань читать, и давай поговорим о делах, более подходящих для отца и сына, о любви и прошлом, о любви и будущем, о нас!» Однако он знал, что Джон этого не одобрит и не поймет. А потому слушал Джона…