Страница 55 из 66
Однако Николай I не сдавался. И теперь, кажется, самое для нас время глянуть на него как на личность. Какой и кто он был…
Уже во внешних чертах Романовых отчетливо выражаются черты старинных немецких княжеских домов. Светлеют глаза и кожа, удлиняются лица, редеют и светлеют волосы. Высокорослость, впрочем, держится. Многие Романовы (в их числе и Николай I и Александр III) будут отличаться высоким ростом, как некогда Петр I, Анна Иоанновна и прочие…
При Николае I интимная жизнь правителя утрачивает почти в полной мере черты абсолютистской открытости, публичности. Это уже в большей степени интимная жизнь диктатора, которому необходимо для идеологического обоснования своей власти выглядеть даже в интимной жизни «самым порядочным и приличным», нежели интимная жизнь монарха, в которой роскошь тождественна величию, служит проявлением и подтверждением величия государства.
При Николае I жизнь императорской семьи начинает протекать как бы за неким «фасадом» строгого соблюдения внешних правил приличия. Еще недавно брак Николая открыл бы ему возможность серьезного упрочения внешнеполитических связей. Но в наступающую эпоху торжества в Европе национальной доктрины, с одной стороны, и либеральных идей – с другой, это уже не столь возможно. Николай Павлович женат на дочери прусского короля Фридриха-Вильгельма III, принцессе Каролине-Шарлотте. Каролина Прусская была родной племянницей английской королевы Шарлотты, супруги короля Георга III, и, таким образом, приходилась родственницей и будущей английской королеве, знаменитой Виктории. (Но пусть вас и в дальнейшем не смущают определения: «английская королева», «датская», «греческая королева», «царь Болгарии». Все это выходцы из старинных немецких княжеских домов.) В православном крещении Каролина Прусская становится «Александрой Федоровной».
Быт и нравы императорской фамилии делаются все более буржуазными, все теснее сближаются с жизнеустройством даже не столько богатых российских помещиков, сколько состоятельных европейских буржуа. Пройдя через российские разновидности рококо, ампира и неоклассицизма, российский быт «обеспеченных классов» все более эволюционирует в том направлении, которое завершится добротно-буржуазным «викторианским стилем».
Александра Федоровна пишет своему старшему брату (будущему первому германскому императору Вильгельму): «Жизнь наша совсем буржуазная. Мы выходим в свет весьма редко… обыкновенно по воскресеньям обедаем у мама (т. е. у вдовствующей императрицы Марии Федоровны. – Ф. Г.) и по вечерам сидим дома и играем в макао…»
Супруги с удовольствием читают исторические романы Вальтера Скотта. В комнатах Александры Федоровны – по обычаю немецких буржуазных домохозяек – цветы в горшках и канарейки в аккуратных удобных клетках.
Семья все увеличивается. В 1818 году рождается первенец Александр (будущий император Александр II), за ним следуют: Мария, Ольга, Александра, Константин, Михаил, Владимир и Алексей.
Даже нерасположенный к Николаю маркиз де Кюстин отмечает, что император любит жену и детей. В сущности, глубоко ложным, по всей вероятности, является представление, будто в частной своей жизни диктатор непременно предстает неким ужасным чудовищем. Ничего подобного! Как правило, это в частной жизни человек заурядно добродушный и буржуазно ограниченный. Поэтому ничего удивительного в сообщениях о том, что комната Сталина была оклеена картинками из «Огонька», или о том, как хорошо обращался со слугами Муссолини, вовсе и нет. И Николай I в достаточной степени был со своими близкими буржуазно хорош. Та же Александра Федоровна писала по поводу рождения первенца: «Тогда я услыхала первый крик моего первого ребенка. Ники целовал меня, заливаясь слезами, и вместе мы возблагодарили Бога…»
Впрочем, таким же рисует императора П. А. Кропоткин в своих «Записках революционера». Если сделать поправку на явное нерасположение Кропоткина к императорской фамилии, перед нами в его описании возникнет грубоватый, но добродушный человек. Такими же чертами «солдатской грубоватости» наделен в описании Кропоткина и брат императора, Михаил. Это не случайно. Ведь Николай одним из первых понял, что Российская империя для того, чтобы развиваться, должна эволюционировать в направлениях: «государство казарменного типа», «народ-войско»… Маленький Петр Кропоткин увидел императора на костюмированном балу. Но это не простое развлечение, а своего рода идеологическое мероприятие…
«… Решено было, что приветствовать императора должны все различные народности, входящие в состав империи… Так как отец был военным, то, разумеется, он должен был явиться в мундире; но те из наших родственников, которые не служили, не менее дам были заняты приготовлением русских, греческих, кавказских, монгольских и других костюмов… Каждому из детей вручили жезл с гербом одной из шестидесяти губерний Российской империи… по данному нам приказанию мы склонили все жезлы с гербами перед Николаем… Апофеоз самодержавия вышел очень эффектным…
Не знаю, потому ли, что я был самый маленький в процессии, или потому, что мое круглое лицо с кудрями казалось особенно потешным под высокой смушковой шапкой, но Николай пожелал видеть меня на платформе. Мне потом сказали, что Николай, любивший всегда казарменные остроты, взял меня за руку, подвел к Марии Александровне (жене наследника), которая тогда ждала третьего ребенка, и по-солдатски сказал ей: «Вот каких молодцов мне нужно!» Эта острота, конечно, заставила Марию Александровну покраснеть. Во всяком случае, я очень хорошо помню, как Николай спросил: хочу ли я конфет? На что я ответил, что хотел бы иметь крендельков, которые нам подавали к чаю в торжественных случаях. Николай подозвал лакея и высыпал полный поднос крендельков в мою высокую шапку…
В конце концов фельдфебелеобразный брат Николая Михаил, имевший репутацию остряка, ухитрился-таки заставить меня заплакать.
– Когда ты пай-дитя, тебя гладят вот так, – сказал он и провел своею большою рукою по моему лицу сверху вниз. – Когда же ты шалишь, тебя гладят вот эдак, – и он провел рукой вверх, сильно нажимая нос, который и без того проявлял уже наклонности расти кверху. На моих глазах показались слезы, которые я напрасно старался удержать. Дамы, впрочем, заступились за меня. Добрая Мария Александровна взяла меня под свое покровительство. Она усадила меня рядом с собою на высокий с золоченой спинкой бархатный стул. Мне говорили впоследствии, что я скоро заснул, положив голову ей на колени, а она не вставала с места во все время бала…»
Мария Александровна – супруга будущего императора, либерального Александра II…
Но за парадным «фасадом» затянутого в мундир приличия и порядочности облика обретается, естественно, некая реальная действительность. Фаворитизм Николая I приобретает форму буржуазного адюльтера. Всем было известно при дворе, что официальной фавориткой императора является В. А. Нелидова (не путать с фавориткой Павла I). Но при этом как бы действовало ханжеское соглашение об определенной степени замалчивания. Что касается писаний о развращенности Николая I и его двора, то здесь, возможно, действует некий стереотип образа «тирана, оскверняющего жен и девиц своих владений». Вот, однако, что писал Пушкин жене, когда она хлопотала о том, чтобы сестры ее находились при дворе: «Коли и возьмут, то подумай, что за скверные толки пойдут по свинскому Петербургу… Мой совет тебе и сестрам – быть подале от двора: в нем толку мало». А вот диалог жившего в России француза с одною представительницей аристократического Петербурга: «Неужели же царь никогда не встречает сопротивления со стороны самой жертвы его прихоти?» – спросил я даму, любезную, умную и добродетельную, которая сообщила мне эти подробности. «Никогда! – ответила она с выражением крайнего изумления. – Как это возможно?» – «Но берегитесь, ваш ответ дает мне право обратить вопрос к вам». Объяснение затруднит меня гораздо меньше, чем вы думаете: я поступлю, как все. Сверх того, мой муж никогда не простил бы мне, если бы я ответила отказом» (по книге П. Е. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина»).