Страница 3 из 28
Он громко зевнул и сказал с притворной серьезностью:
— А здесь и здесь, — он показал, — у нее, между прочим, все как надо, это точно.
Рональд этого ожидал. Он взревел, нащупал у кровати ботинок и пустил им в Чарли. Ботинок пролетел через комнату, чуть не задел фонарь, но Чарли, небрежным жестом подняв руку, отбил его в воздухе, и он с глухим стуком упал на пол.
Рональд снова сидел на постели и свирепо смотрел на Чарли. У Рональда были широко раскрыты глаза и от волнения подергивались щеки. Он крикнул, чуть не плача:
— Лучше перестань, слышишь! Я тебя предупреждаю, лучше прекрати это.
Чарли нахмурившись сказал:
— Ну ладно, хватит. Ты чуть пожара не наделал.
— А ты… говорят тебе… прекрати это! — захлебываясь, прокричал Рональд.
На другой половине, за стенкой, скрипнула и запела пружинная кровать, будто сломанная арфа, и голос матери крикнул:
— Ну что там у вас происходит, мальчики? Вставайте или лежите тихо, но не беспокойте отца.
— Хорошо, ма, хорошо, — прокричал в ответ Чарли. — Тут у нас крыша потекла, и мне пришлось подставить посудину, я искал жестянку. — Он сидел на краю кровати.
— Тише, не беспокойте папеньку, — с ухмылкой сказал Рональд. — Наш папенька заслужил отдых. Дрыхнет все дни напролет.
Чарли потянулся к спинке кровати, там висели его джинсы. Он сказал:
— Оставь старика в покое. Пусть ou keгеl[1] отдыхает. Никто тебе не давал права так о нем говорить.
Он просунул ноги в штанины и встал, подтягивая и расправляя джинсы на поясе.
— Ух, — сказал Рональд, — подумаешь. Чарли покончил с пуговицами на джинсах и затянулся старым потрескавшимся армейским ремнем.
— Никто тебе не давал права говорить об отце в таком тоне, — повторил Чарли.
Он продернул ремень через медную пряжку, попал дырочкой на шип и конец заправил в хомутик. Потом снова сел на кровать и, нагнувшись, стал искать ботинки.
— Липни лучше к своей Сюзи Мейер.
— Опять, да? — грозно сказал Рональд.
— Ладно, приятель, забудем, — усмехнулся Чарли. — Забудем. С тобой пошутить нельзя. — Он всунул ноги в башмаки и притопнул, затем положил рогу на ногу и принялся шнуровать их. — Похоже, дождь решил передохнуть, — сказал он. И посмотрел в окно. По стеклу еще сбегали одинокие капли, но темнота за ним уже растворялась в сером.
— Ну не забавно ли, — сказал Чарли. — А? Мне на работу не надо, а я все равно первым встаю, не то что ты, вечно валандаешься до последней минуты. Держу пари, в проходную прибежишь на полусогнутых.
Рональд сказал:
— Стану я торопиться из-за этой паршивой работенки, будь она проклята совсем.
— Они тебя выставят на улицу, парень.
— Ну и что, меня с ней не венчали, найду другую, только и всего.
Чарли открыл рот, чтобы сказать кое-что насчет венчания и Сюзи Мейер, но передумал и только засмеялся.
— Твое дело, — сказал он.
Младший, Йорни, тоже проснулся и смотрел на них из-под своего стеганого одеяла опухшими от сна глазами.
— Эй вы, — захныкал он. — Чего вы здесь расшумелись, типы.
Рональд огрызнулся: — Ну, ты, слюнявый… — Поспи еще, рikkiе, поспи, малыш, — вмешался Чарли. — Еще рано.
Он закурил новую сигарету, коробку положил в карман, поднялся и пошел к двери. Дождь уже успокоился и не хлестал больше, а лишь постукивал по рифленому железу стен.
Чарли был высокого роста. У него были широкие плечи и широкая грудь человека, привыкшего к физическому труду. Мускулы бугрились и переливались под его заношенной фланелевой фуфайкой. Его тень метнулась по стене над кроватью Рональда, как черный призрак, боящийся света. Чарли прошел к двери в своих старых ботинках, с сигаретой, свисающей из уголка широкого, подвижного рта, — , дымок вился вверх по скуле, и, чтобы он не попадал в глаз, Чарли прищурился.
Он повернул голову и еще раз пристально оглядел потолок. Распрямленные коробки и листы прессованного картона, которыми он был обшит, покоробились и рябили потеками с прошлой зимы, а там, где ночью открылась новая течь, по картону расползались черные очертания целого материка сырости. Капли воды медленно набухали и нехотя отрывались и падали вниз в подставленную под течь жестянку.
«Это на том краю, где отошел лист цинка, — сказал себе Чарли, рассматривая пятно. — Похоже, что дождь притих, пожалуй, успею починить», — Он вынул сигарету изо рта и стряхнул пепел в бидон на полу. Там уже набралось воды пальца на три.
Рональд сказал, все еще сидя на кровати: — Тьфу, будь оно проклято! В такой дождь человек должен тащиться на работу.
Он принялся одеваться, продрогший и злой на весь мир.
3
Чарли открыл дверь и вышел в темную кухню. Зажег спичку, отыскал второй фонарь. Он висел на балке под прогнувшимся от сырости картонным потолком. Чарли зажег фонарь, и пламя высветило в кухне побитые с закопченными днищами кастрюли, висящие в ряд над старой железной печкой, лезвие кухонного ножа, подвешенного сбоку к столу на обрывке засаленного шнурка, продетого в отверстие на конце рукоятки, металлическую крышку треснувшей сахарницы на посудной полке.
Пол в кухне прогибался. и стонал под тяжестью Чарли. Дождь стучал в дверь, совсем как человек перед тем, как войти. В кухню выходила и другая дверь — из комнаты родителей. Из-за тоненькой, вылинявшей занавески, повешенной в проеме вместо двери, послышался шорох, скрип кровати и глухой звук поправляемой на ноге ударом об пол туфли.
Потом голос матери позвал:
— Чарльз, это ты? Растопи печку, сынок. Оттуда же донесся надрывный, бурлящий мокротой старческий кашель.
— Есть такое дело, ма, — отозвался Чарли. Он подошел к наружной двери, отодвинул засов и распахнул ее. Ветер швырнул ему в лицо сноп мелких брызг, и он невольно отступил с порога, поеживаясь от холодной сырости. Дождь обдал порог, брызнул в кухню. Он шел теперь уже не сплошной непроглядной стеной, а падал отдельными мелкими, стремительными каплями. Чарли зажал сигарету в кулак и выглянул за дверь. Холода он уже не чувствовал, он вообще быстро приспосабливался к сменам температуры. Только грудь подернуло гусиной кожей.
Небо было густо-черное, и лишь к горизонту, далеко за темными очертаниями лачуг и деревьев, просвечивала серым, в цвет помоев, узкая размазанная полоса над дальними, еще не различимыми горами. И как бы в подтверждение приближавшегося рассвета где-то среди лачуг петух прокричал властное кукареку. Мир булькал и бултыхался во тьме. Прокричал второй петух, третий… Пронзительным лаем залилась собака..
Чарли щелчком отшвырнул окурок в мокрую темень, проследил, как он красной точкой мелькнул в воздухе и, описав дугу, исчез. Потом закрыл дверь, зажег еще одну спичку и бросил ее через конфорку в железную плиту.
Пламя охватило бумагу под щепой и тщательно положенными поверх кусками угля. Плита замурлыкала спросонок и затем тихонько загудела. Чарли переставил эмалированную кастрюльку с водой с края плиты на конфорку и ушел обратно в комнату.
Рональд уже оделся. На нем были брюки в обтяжку, старый свитер с оленем на груди и мягкая кожаная куртка. Он зачесывал волосы перед треснувшим, засиженным мухами зеркалом на дверце платяного шкафа. Умываться не было принято.
— Дождь все идет? — спросил он и положил щетку на полочку — просто ящик из-под помидоров, прибитый к деревянной подпорке стены, — рядом с запыленной баночкой густого зеленого бриолина и скелетом пластмассового гребешка с приставшими к последним зубьям-ребрам высохшими останками волос.
— Да, — сказал Чарли, — да, — и сел к себе на кровать. Долго стоять в комнате пригнувшись было трудно. — Но не очень сильный. Так, немного моросит. Я думаю, чуть погодя совсем перестанет.
— Откуда это ты знаешь, что перестанет? — спросил Рональд с ехидной ухмылкой. — Откуда это ты только знаешь такую кучу вещей о том, когда дождь перестанет и сколько он еще будет идти? Ты и впрямь умный малый, верно?
1
Старик (африканск.).