Пирамиды Наполеона

Наполеон пожал плечами.

— Эту оплошность интендантов сейчас уже не исправишь. Когда мы завоюем Александрию, воды у нас будет вдосталь.

Клебер нахмурил брови. Он гораздо больше походил на командующего армией, чем Наполеон. Шести футов ростом, крупный и мускулистый, он гордо встряхивал своей густой и волнистой шевелюрой, придававшей его внешности величавую степенность льва.

— И запасов провизии у нас нет.

— Она тоже ждет нас в Александрии. Если вы взглянете на море, Клебер, то не увидите там кораблей английского флота, так что, в сущности, у нас есть все возможности для быстрого захвата.

— Стоила ли такая скорость жизни множества людей, утонувших в штормящем море?

— Скорость на войне решает все. Я всегда готов поступиться малым ради общего спасения. — Бонапарта явно подмывало добавить еще пару крепких слов; ему не нравилось, когда отданные им приказы обсуждались. Но вместо этого он лишь спросил генерала: — Вы нашли человека, о котором я вам говорил?

— Этого араба? Да, он умеет говорить по-французски, но считает себя важной шишкой.

— Он всего лишь пешка в игре Талейрана и будет получать по ливру за каждое мамелюкское ухо и руку. Ему невыгодно подпускать других бедуинов к нашим флангам.

Французская колонна следовала вдоль берега, слева грохотал прибой, тысячи солдат с трудом продвигались вперед в темноте. Пенные барашки прилива подсвечивались лунным светом. Порой из пустыни, справа от нас, доносились пистолетные или мушкетные выстрелы. Впереди загорелось несколько фонарей, и из мрака проступили очертания Александрии. Все генералы пока шли в пешем строю наравне с простыми солдатами. Генерал Луи Каффарелли из инженерного полка хромал рядом со строем на деревянной ноге. Наш исполинский мулат, кавалерийский командир Александр Дюма[29] бодро вышагивал на своих кривоватых ногах, на голову возвышаясь над всеми подчиненными. Он обладал недюжинной силой и во время этот морского перехода развлекался тем, что, заходя порой в конюшню, обхватывал руками потолочную балку и, захватив мускулистыми ногами лошадь, поднимал в воздух перепуганное животное. Недоброжелатели поговаривали, что голова у него состояла тоже из одних мускулов.

Не будучи приписан ни к одному полку, я шел рядом с Наполеоном.

— Вы предпочитаете мое общество, американец?

— Я просто рассудил, что позиция командующего армией будет наиболее безопасной. Вы не возражаете, если я воспользуюсь преимуществами такой близости к вам?

Он рассмеялся.

— Во время одной битвы в Италии я потерял семерых генералов и сам повел солдат в атаку. Только судьбе известно, почему я уцелел. Жизнь — это рискованная игра, не так ли? Судьба увела подальше английский флот, но подложила нам свинью в виде шторма. Некоторые бедолаги утонули. Вам их жалко?

— Разумеется.

— Ну и зря. Смерть придет ко всем нам, если только египтяне действительно не открыли секрет бессмертия. А можно ли сказать, что одна смерть лучше другой? Моя собственная, возможно, ждет меня на рассвете, и это будет славная кончина. А знаете почему? Вечны только неизвестность и забвение, а слава скоротечна. Каждого из тех утопленников будут пофамильно вспоминать в поколениях. «Он погиб, последовав за Бонапартом в Египет!» Общество бессознательно принимает подобные жертвы и мирится с ними.

— Такие своеобразные европейские расчеты непривычны нам, американцам.

— Неужели? Ваша нация еще слишком молода, посмотрим, что с ней станет, когда она повзрослеет. Мы прибыли сюда, Итан Гейдж, с великой миссией объединения Востока и Запада. На фоне ее отдельная человеческая жизнь просто ничтожна.

— Объединение ради завоеваний?

— Ради просвещения и наглядного образования. Да, мы разобьем правящих здесь мамелюкских тиранов и тем самым освободим египтян от тирании Османской империи. Но в дальнейшем мы проведем реформы, и наступит время, когда здешние жители будут благословлять день вступления наших войск на их берег. Мы же, в свою очередь, изучим их древнюю культуру.

— Вы исключительно самоуверенный человек.

— Скорее мечтатель. За глаза мои генералы называют меня фантазером. Однако круг моих фантазий очерчивается циркулем разума. Я уже вычислил, сколько дромадеров потребуется для перехода в Индию через пустыню. И захватил сюда печатный станок с арабским шрифтом, чтобы объяснить аборигенам, что я прибыл с реформаторской миссией. Вы знаете, что в Египте никогда не видели даже газет? Я приказал моим офицерам изучить Коран, а солдатам — не досаждать местным женщинам. Когда египтяне поймут, что мы пришли освободить их, а не поработить, то встанут на нашу сторону против мамелюков.

— Но пока вы ведете томимые жаждой войска.

— Нам не хватает очень многого, но я рассчитываю, что Египет обеспечит нас всем необходимым. Именно так мы прекрасно выжили в итальянском походе. Между прочим, с тем же самым расчетом Кортес сжег корабли, высадившись в Мексике. Отсутствие фляг нагляднее всего покажет нашим воинам, что нападение должно закончиться успехом.

Он говорил так, словно доказывал что-то не мне, а Клеберу.

— Почему вы, генерал, так уверены в победе? Я вообще нахожу, что в этой жизни трудно быть хоть в чем-то уверенным.

— Потому что в Италии я узнал: история на моей стороне. — Он помедлил, вероятно размышляя, заслуживаю ли я его доверия или привлечения к числу поклонников его политики. — Много лет, Гейдж, я чувствовал себя обреченным на заурядное существование. И ни в чем не был уверен. Я, бедный корсиканец из захудалого рода, колониальный островитянин со смешным акцентом, все отрочество терпел общество насмешливых снобов во французском военном училище. Моим единственным другом стала математика. Произошедшая революция открыла новые возможности, и я воспользовался ими в полной мере. Я отлично проявил себя во время осады Тулона. И мои военные способности привлекли внимание в Париже. Мне поручили командование ободранной и полуразбежавшейся армией в Северной Италии, чтобы объединить силы Востока и Запада. Появилась, по крайней мере, надежда на светлое будущее, даже если она рассеется после первого же поражения. Но именно сражение при Арколе, победа над австрийцами и освобождение Италии поистине распахнули для меня двери в мир. Однажды мы никак не могли перейти обстреливаемый мост, противник отбивал все наши атаки, устилая берега реки телами убитых. И я понял, что мы сможем победить, только если я сам возглавлю последнее нападение. Я слышал, что вы азартный игрок, но никакая игра не сравнится с военной авантюрой, пули жалят, как шершни, кости брошены в дымовую завесу сулящей славную победу стремительной атаки, воплощенной в людском ликовании и полощущихся на ветру знаменах, осеняющих павших солдат. Мы захватили тот мост и пережили ужасный день, а меня даже не оцарапало, и нет в жизни большего наслаждения, чем ликование при виде убегающей вражеской армии. После победы все французские полки столпились вокруг меня, приветствуя того молодого командира, которого еще недавно считали корсиканской деревенщиной, и именно тогда я вдруг понял, что все возможно — все, что угодно! — если я просто осмелюсь бросить вызов судьбе. Не спрашивайте меня почему, мне кажется, что судьба ко мне благосклонна, я просто знаю, что так оно и есть. Нынче она привела меня в Египет, и здесь я, быть может, превзойду самого Александра, а вы, ученые, — самого Аристотеля. — Он сжал мое плечо, и сверкающий огонь его серых глаз обжег меня в предрассветных сумерках. — Поверьте мне, американец.

Но для начала ему предстояло взять штурмом город.

Наполеон надеялся, что один вид продвигающейся по берегу военной колонны убедит александрийцев сдать город без боя, но они пока не испытали европейской огневой мощи. Кавалерия мамелюков отличалась дерзкой самоуверенностью. Это племя подневольных воинов, чье название и переводилось как «воины-рабы», сформировал еще знаменитый султан Саладин для своей личной охраны во времена крестовых походов. Так крепки и отважны оказались эти воинственные кавказцы, что им удалось завоевать для Османской империи весь Египет. Именно египетские мамелюки впервые нанесли поражение монгольским ордам потомков Чингисхана, завоевав бессмертную популярность как солдаты, а в последующие века они правили Египтом, не вступая в браки с местным населением и даже не затрудняясь изучением коптского языка.[30] Эта воинская элита обращалась со своими же согражданами как с рабами, определенно проявляя ту жестокость, с какой раньше обходились с ними самими. Во весь опор на своих превосходных арабских скакунах, превосходящих любую лошадь французской армии, они устремились в атаку на врага с мушкетами, копьями, кривыми турецкими саблями и пистолетами за поясом. Судя по слухам, их смелость соперничала только с их же высокомерием.

29

Дюма, Александр-Тома, маркиз де ла Пайетри(1762–1806) — генерал французской армии. Сын французского аристократа и рабыни, сделал военную карьеру во время Французской революции, близкий друг Наполеона. Отец писателя Александра Дюма.

30

Египетский язык на последнем этапе развития, охватывающем примерно тысячу лет, с алфавитной системой письма.