Страница 22 из 38
Остальные области, края и республики (Московская область, Закавказье, Средне-Азиатские республики и т. д.) могли растянуть сроки коллективизации до конца пятилетки, то есть до 1933 года)».
Как видим, Москва и Сталин были вполне реалистичны и в целом верно и группы выделили, и сроки назначили. Но сработало два фактора: желание «мест» отрапортовать поскорее, а в еще большей мере — скрытые троцкистские провокации. Так, Московская область стала ориентироваться на завершение коллективизации уже весной 1930 года (вместо директивного срока — конец 1933 года). А одной из причин было то, что 1-м секретарем Московского комитета ВКП(б) был Карл Бауман, в апреле 1937 года арестованный как троцкист.
В 31-м же году Баумана просто заменили Лазарем Кагановичем, сделав 1-м секретарем Среднеазиатского бюро ЦК (вот как еще сильны были тогда в партии скрытые оппозиционеры). И к концу 1931 года в Московской области уровень коллективизации достиг отметки всего в 37,5 % крестьянских хозяйств.
В Закавказье были допущены еще более грубые «перегибы». Хотя там за этой стандартной формулой намного чаще, чем в других районах, стояли не только «процентомания» и противодействие оппозиционеров, но также замаскированная внутренняя контрреволюция и подрывная деятельность извне.
Вот часть записки председателя закавказского ГПУ С.Ф. Реденса и начальника секретно-оперативного отдела Л.П. Берии, направленной 11 марта 1930 года первому заместителю Председателя ОГПУ Г.Г. Ягоде по прямому проводу:
«Сов. секретно
Москва, ОГПУ — тов. ЯГОДА
В результате недостаточного охвата огромного числа вновь созданных колхозов, допущенных перегибов, внутриколхозных недочетов и общей активизации антисоветских и кулацких сил усилились массовые антиколхозные выступления, принимающие политическую окраску, брожением охвачен ряд районов… Идет стремительный распад колхозов, сопровождающийся в ряде случаев разгромом сельсоветов, избиением и изгнанием парткомсомольцев и совактива. Имевшие место выступления до сих пор ликвидировались мирными средствами и уговорами и лишь в редких случаях демонстрацией и незначительной войсковой силой, инициаторов и непосредственных участников разгромов и насилий за небольшим исключением не арестовывали… все это истолковывалось населением как признак слабости власти и способствовало еще большему обнаглению выступавших под влиянием антисоветских сил…
Особо напряженное положение создалось в Тюркских районах. В Ведибасарском районе Эриванского округа ушло в горы вместе с семьями до 250 человек, из них вооруженных до 150 человек. Ушедшие повели широкую агитацию в окрестных селах и вербовку сторонников. Для ликвидации выступления, принявшего широкий характер, пришлось направить войсковую группу численностью до 30 штыков. Последующие переговоры не дали результатов, поэтому 11 марта начнутся оперативные действия.
В остальных Тюркских районах Армении, а также в отдельных приграничных Тюркских селах Грузии отмечается сильное переселенческое движение — бегство в Турцию. По Грузии и Армении, а в особенности по Азербайджану, перешли на нелегальное положение и скрываются с оружием группы кулаков, за их счет значительно пополнились существующие банды…»
А создавали такую конфликтную ситуацию те самые «старые большевики», те «жертвы Сталина и Берии», о которых льют слезы нынешние либералы и «демократы». Создавали и по левацким заблуждениям — Сергей Кавтарадзе, например, был искренним сторонником жесткой политики.
Создавали и злонамеренно — для дискредитации «режима Сталина». Ведь если верить не кому-нибудь, а Антонову-Овсеенко (а тут ему верить можно!), в среде тогдашнего грузинского руководства «помнили еще мнение старой гвардии социал-демократов: Ной Жордания называл Сталина не иначе как варваром».
И «признанные большевики» Миха Цхакая, Филипп Махарадзе, Шалва Элиава, Мамия Орахелашвили — по свидетельству Овсеенко — недоумевали: «Какой же это вождь?»
Ну, 65-летний (в 1930 году) долгожитель Цхакая (умер он в 1950-м), председатель ЦИК ЗСФСР, был фигурой уже по преимуществу представительской — как Калинин в Москве.
Сменивший Цхакаю на посту председателя ЦИК ЗСФСР в 1931 году 63-летний (в 1931 году) Филипп Махарадзе (умер в декабре 1941 года в Тбилиси) был бойцом из той же почтенной седовласой когорты перманентно брюзжащих патриархов.
А вот 47-летний (в 1930 году) председатель Совнаркома Грузии Шалва Элиава, бывший наркомвоенмор Грузии, вместе с 1-м секретарем Закавказского крайкома 49-летним Мамией Орахелашвили не столько брюзжали, сколько действовали. Ведь и для них почти их ровесник Сталин, которому в 1930 году исполнялся всего 51 год, был не очень-то вождем. В отличие, надо заметить, от «старого революционера» Троцкого.
Эти, привыкшие к кавказскому куначеству и междусобойчику, «генацвале» уже тогда мешали нормальному социалистическому строительству в Грузии, и их конфликт с курсом «варвара» Сталина был неизбежен. Поэтому был неизбежен их конфликт и с Берией.
В XIX веке французский историк Жюль Мишле сказал: «Чувствительные люди, рыдающие над ужасами революции, уроните несколько слезинок и над ужасами, ее породившими».
А в начале XXI века да позволено будет сказать мне самому: «Бесстыжие фальсификаторы, рыдающие крокодиловыми слезами над ужасами (я не иронизирую!) репрессий, уроните несколько слезинок и над гнусностями, провокациями и амбициями, их породившими».
Ведь они были, уважаемый мой читатель, и провокации, и амбиции…
БЕРИИ в марте 1930 года исполнился тридцать один год. Еще не возраст Христа, однако…
Распираемые самомнением и амбициями Мдивани, Орахелашвили, Элиава с братьями Окуджавами заваривали конфликты, а Берии приходилось предпринимать «оперативные» действия по их ликвидации.
А это ведь не вечерние посиделки. Это — штыки войсковых групп, аресты инициаторов выступлений и подстрекателей, аресты и простых крестьян, ликвидация бандгрупп, пулеметы, винтовки, патроны и гранаты…
Это — кровь. И своя, и чужая, которая хотя и чужая, но тоже — кровь. И это, конечно, утомляло.
Ведь на чекистском фронте настоящий чекист получал не только заслуженные пули врага, но и незаслуженные плевки пусть невежественных и обманутых, пусть не умеющих заглянуть в будущее, но своих же сограждан. Да и не только невежественных… А пожалуй, и не столько невежественных, сколько вполне образованных, ибо наиболее злобно и неистребимо невежество высокообразованных невежд.
Записка Реденса и Берии в Москву о ситуации с колхозами датирована мартом 1930-го. А в мае Берия пишет Орджоникидзе то письмо, которое я уже частично цитировал. И в нем есть показательные для тогдашнего психологического состояния Лаврентия строки. Обосновывая перед Орджоникидзе возможность своего направления на учебу, Берия писал:
«Я думаю, что мой уход из Закавказья даже послужит к лучшему. Ведь за десять лет работы в органах ГПУ в условиях Закавказья я достаточно намозолил глаза не только всяким антисоветским и контрреволюционным элементам, но и кое-кому из наших товарищей. Сколько людей будут прямо-таки приветствовать мой уход, настолько я им приелся своим постоянным будированием и вскрыванием имеющихся недочетов. Им хотелось, чтобы все было шито-крыто, а тут, извольте радоваться, кругом недочеты и ляпсусы…
Со мной начинают связывать все истории, которые когда-либо были в Грузии и вообще в Закавказье… В умах многих товарищей я являюсь первопричиной всех тех неприятностей, которые постигли товарищей за последнее время, и фигурирую чуть ли не как доносчик».
Что ж, всесторонняя оценка ситуации и руководства на местах входила в прямые служебные обязанности полпреда ОГПУ Закавказья. А Лаврентий Берия своими обязанностями не пренебрегал никогда.
Да и другим этого не позволял.
Таких не любят ни во многих «курилках», ни уж тем более в большинстве начальственных кабинетов. Ведь для обратного требуется, чтобы сам хозяин кабинета был деятельным лидером, главное «хобби» которого — его дело, занимающее двадцать четыре часа в сутки, а не положенные «присутственные» часы.