Местечко Сегельфосс

Он сейчас же заговорил о событии, о театре.

– А вы не были, господин Хольменгро? Напрасно. По совести, это стоило затраченных денег. Спросите доктора!

Адвокат был так заинтересован этим, потому что ему надо было написать критику для «Сегельфосской газеты», он уже написал ее.

– Хм! – сказал доктор Мусс.– Вы слышали, господин Хольменгро, о перемене, которую я намерен предпринять относительно своей скромной особы?

– Нет.

– А-а, но это не то, о чем вы думаете и что тоже, может быть, не очень далеко, это не женитьбы.

– Так что же?

– Я подал прошение о переводе.

– В самом деле? Я предпочел бы первое! – вежливо ответил господин Хольменгро.

– Ах, что до этого… у вас будет другой доктор, гораздо лучше меня.

– Мы к вам привыкли. Вот как, вы переводитесь?

– Я уж давно об этом думал; в сущности, здесь для меня не место. А тут еще пасторша, фру Ландмарк, образованная особа с сердцем и душой, совсем убедила меня. После нескольких бесед с нею я окончательно остановился на этом плане.

– Да, и я тоже в один прекрасный день переберусь на юг, – сказал адвокат, вытягивая ноги.

– И вы тоже, господин адвокат? Не обездоливайте же совсем Нордландию.

– Мы с адвокатом можем сказать, что выжили здесь свое время, – сказал доктор Муус, – не следует предъявлять к нам чрезмерные требования.– И он стал развивать эту тему с большим весом и убедительностью.

Но так как хозяин не противоречил, им пришлось говорить одним.

Иначе и не могло быть. Господа эти были чересчур самонадеянны, полагая, что доверие их польстит господину Хольменгро. Он только позвонил и предложил гостям стаканчик вина.

– А можно ли мне? – сказал адвокат.

– Ослаб винтик в животе? – спросил доктор.

– Ну, ослаб? Ничего подобного, как раз наоборот.

– В таком случае, можешь выпить стаканчик славного издания господина Хольменгро.

– Ладно, с разрешения авторитета. Нет, как это вы не были на премьере, господин Хольменгро! Я не хочу сказать, что это во всем решительно было образцовое представление, этого я, конечно, не скажу.

Но были моменты, производившие огромное впечатление.

– Да, примадонна по временам достигала громадной высоты, – сказал и доктор.

– Не правда ли? И фрекен Сибилла тоже. Эта, кроме того, была еще замечательно аппетитна. Вас не удивляет, доктор, что она могла так держаться с этим маленьким Теодором-лавочником?

– Ведь вы знаете, вкусы различны.

– Да, но в театре, и дома тоже. Это было уж чересчур!

– Мудрый кади, – сказал доктор, – у нас не у всех одинаковые формы общежития. То, что нас, здесь собравшихся, заставляет чувствовать себя хорошо в обществе друг друга, на других может действовать, как стеснение и ограничение. Вероятно, Сибилла находила в лице этого – как его? – Теодора– лавочника общество, подходящее к ее личным вкусам и социальному положению. Что же с этим поделаешь, мудрый кади?

– Да, вы правы, – сказал адвокат Раш.– Что меня удивляет, так это то, что на представлении были двое из семьи ленсмана. Ведь у него нет на это средств.

– Если говорить об этом, так несомненно найдется и еще много таких, что не имеют на это средств. У смотрителя вашей пристани, господин Хольменгро, есть конторщик, – разве он располагает большими средствами? Я его знаю, видел, он женат на женщине легкого поведения, которую зовут Давердана. Эта пара сидела на первых местах.

– На первой скамейке, вместе с нами, как ни в чем не бывало! – сказал адвокат Раш и посмотрел на помещика.

– Я не принадлежу к снобам, – заметил доктор, – в силу своего положения я вынужден общаться с народом. Но я соблюдаю границу, и не только как право, но и как обязанность.

– Разумеется, – сказал господин Хольменгро.

– Неправда ли? – подхватил адвокат и оживился, услышав это заключение.– Я не знаю, что думает делать редактор «Сегельфосской газеты», но я не удивился бы, если бы он вмешался в это дело. Ведь фру Ландмарк из пасторской усадьбы и обеим ее барышням, дочерям, пришлось сидеть на второй скамейке. Что вы скажете!

Давердана на первой, с гребнем в прическе, как у настоящей дамы, и гребень-то с красным камнем. Дама да и только! Что же будет дальше?

– А дальше будет веер и лорнет, – сказал доктор.

В дверь постучали, и вошел молодой Виллац. Он, по-видимому, удивился, застав в комнате гостей, и извинился за свое вторжение, он только проводил фрекен Марианну домой.

– Вот редкий гость! – сказал господин Хольменгро и радушно протянул ему руку.– Стаканчик вина? И сегодня тоже нет? Да, правда, вы никогда не пьете утром.

– А почему не утром? – спросил доктор Муус.

– Господин Хольмсен по утрам работает.

– О, работа! – проговорил молодой Виллац.– Но помимо всего прочего мне не хочется ходить целый день с тяжелой и пустой головой.

– Тогда, наверное, вы занимаетесь какой-нибудь очень деликатной работой, – сказал доктор.

Марианна вошла в другую дверь, она тоже остановилась в удивлении при виде гостей и затворила за собой дверь спиной.

– Я позволил себе осведомиться о самочувствии фрекен, – сказал доктор Муус, протягивая ей руку, – и вот вы входите здоровая и обворожительная, как никогда! – Доктор продолжал разговор и заметил: – Деликатная работа, да, конечно. Но можно сказать, что и моя работа тоже незаурядного порядка, мне приходится иметь дело с чрезвычайно тонкими диагнозами; но стакан вина никогда не мешал мне.

– Это происходит оттого, что мы с вами здоровые люди, – сказал адвокат.– Вот вы опять в старых палестинах, господин Хольмсен.

Виллац кивнул головой и, повернувшись к Марианне, сказал:

– А мы ведь собирались сыграть эти несколько тактов?

– Да.

Доктор подхватил:

– Ах, это большая любезность с вашей стороны показать нам, чего вы достигли, господин Виллац Хольмсен.

Марианна громко расхохоталась. Ей было трудно вести себя, как полагается настоящей даме.

– Тише, не греми так ключами, господин адвокат! – сказал доктор, прислушиваясь к музыке из другой комнаты.– Впрочем, они собирались проиграть нам какие-то упражнения.

– Наверное, они играют что-нибудь, написанное господином Хольмсеном, – сказал господин Хольменгро.

– Ну, можно сказать, господин Виллац Хольмсен мог бы выбрать для этого другой случай. Ведь он прямо утащил туда фрекен Марианну. Ну, да бог с ним! А что, выходит что-нибудь из этого молодого человека?

– Мне иногда попадалась его фамилия в столичных газетах, – вставил адвокат.

– Ну, это не бог знает что. Нет, вот Лассен, пастор Лассен, наш земляк, это вот замечательный человек.

– Да.

– Великий человек! Подумайте, выдержать все экзамены, начать взрослым прямо с пустого места и выучить все языки, все науки, все, и очутиться на вершине! Вот это, можно сказать, способности!

– Его прочат в епископы.

– Разумеется. И я надеюсь, что правительство сразу же назначит его в какую-нибудь южную епархию. Лассен достаточно времени провел на севере, все свое детство и юность, вплоть до зрелого возраста. Я поражаюсь, как вы можете выдержать здесь, господин Хольменгро, когда вас к этому ничто не вынуждает.

– Ведь у меня здесь дело, – уклончиво ответил господин Хольменгро.

– Да, но все-таки! Взять, например, меня, я предпочел бы жить в городе. Деревенская жизнь хороша, но когда имеешь другие интересы, культурные интересы… Вместе с тем, я отнюдь не желал бы жить в каком-нибудь городишке. А, право же, после Христиании во всех других городах чувствуешь себя, как в деревне.

– Но вы ведь не из самой Христиании, – сказал адвокат.

Доктор Муус нахмурил брови:

– Неподалеку. Конечно, я родился на севере, как почти все дети чиновников, но потом я переселялся все дальше и дальше на юг, и в конце концов мы жили в Эстердалене. Уездные города наши были Элверум и Гамар, главным же городом нашим была Христиания. А потом – ведь и вы тоже, господин адвокат, – разве мы не жили в Христиании все наши учебные годы? Разве не там мы получили, так сказать, наше крещение? Разумеется, первые основы были заложены в нас дома, в наших просвещенных семьях, но наше развитие в смысле мировоззрения, взглядов на политику, театр, искусство, науку – все это дала нам великая Христиания. Мы – оттуда.