Оазис

Внезапно он почувствовал усталость. Сколько раз ему приходилось вступать в подобного рода споры со Стерлингом Хэнксом? Слишком часто. И всегда при этом Ноа заранее знал, что проиграет.

– Итак, доктор? Каким будет ваше решение?

– Вы и сами прекрасно это знаете, Хэнкс, – отозвался Ноа вяло. – Я буду присутствовать на этом проклятом приеме.

Хэнкс одарил его ослепительной улыбкой:

– Вот и отлично! Еще один небольшой совет. Постарайтесь не давать воли своему колючему нраву. Пустите в ход ваши испытанные способы общения, как если бы вы имели дело с трудным пациентом.

Брекинридж направился к двери, но едва он коснулся ручки, Хэнкс окликнул его:

– Доктор Брекинридж?

Ноа это не удивило. Стерлинг Хэнкс был из тех людей, которые на дух не переносят, когда им противоречат. В любом споре, даже в простой беседе он всегда умудрялся оставить последнее слово за собой. Ноа почувствовал сильнейшее искушение поскорее выйти за дверь, сделав вид, будто ничего не слышал. Он вздохнул и обернулся к директору, снова увидев ту же улыбку на его лице.

– Да?

– Взгляните на дело с другой стороны. Эта вечеринка может дать вам немало приятных возможностей. Не исключено, что вы встретите там какую-нибудь очаровательную юную леди. Кто знает, к чему это может привести. – Его улыбка превратилась в язвительную усмешку, между тем как Ноа заметно помрачнел. – Вам на самом деле следовало бы жениться. Столь известному врачу не пристало довольствоваться – как там это сейчас называют? – подружками на одну ночь. О да, я хорошо осведомлен о вашей интимной жизни. Мне почти все известно о вас, доктор. Это тоже часть моей работы.

«Дружная, но отнюдь не святая троица», как назвала ее Зоя Тремэйн, собралась, чтобы обсудить полученные приглашения на прием. Все трое были членами Загородного клуба Оазиса с момента его основания и поэтому обладали преимущественным правом обедать в Зеленом зале, окна которого выходили на лужайку, за которой начиналось поле для игры в гольф.

Троих людей, сидевших за столом, всякий назвал бы ярким примером несхожести. Отто Ченнинг со стороны казался тем, чем он и являлся на самом деле, – отцом-покровителем. Ему недавно перевалило за пятьдесят, у него были светлые, тщательно уложенные волосы, открытое лицо, на котором только-только начали проступать следы беспутной жизни, и простодушные с виду голубые глаза. Он отличался безукоризненными манерами, а также чисто актерской способностью принимать самые различные облики соответственно случаю. Сейчас он чувствовал себя подавленным и, находясь в кругу друзей, мог этого не скрывать.

Мэр Чарльз Уошберн поразительно напоминал Санта-Клауса, лишенного бороды. Коренастый, с заметно выступавшим брюшком, копной густых седых волос и круглым красноватым лицом, он светился добродушной улыбкой всякий раз, когда появлялся перед избирателями или когда чья-нибудь фотокамера заставала его врасплох. В данную минуту он выглядел угрюмым.

Тед Дарнелл, начальник полицейского управления Оазиса, был без малого шести футов роста, мускулистый, с холодными черными глазами, жестким, обветренным лицом и темными волосами, которых еще не коснулась седина. Он прослужил на подводных лодках ровно двадцать лет, прежде чем выйти в отставку и присоединиться к небольшому тогда отряду полиции Оазиса. С тех пор полицейские силы города увеличились втрое, и Дарнелл возглавлял их в течение вот уже пяти лет. Он поддерживал себя в превосходной физической форме, и его ум был столь же закаленным, как и тело.

Дарнелл откровенно презирал двух людей, сидевших сейчас за одним столом с ним, однако они заманили его в ловушку, а он не устоял перед соблазном. Он был так же продажен, как и они, и презирал себя за это не меньше, чем своих партнеров. Алчность, слепая алчность стала единственной причиной его падения. Он хранил гробовое молчание, прислушиваясь к разговору собеседников.

Мэр Уошберн одним глотком допил бурбон. Вынув короткими пухлыми пальцами толстую коричневую сигару из кармана пиджака, помахал ею в воздухе, словно дирижерской палочкой.

– Не понимаю, почему я должен идти на прием к этой женщине, Отто, будь она трижды проклята!

– По той же самой причине, что и я, Чарльз, и мне это нравится не больше, чем тебе.

– Ты не ответил на мой вопрос. Не для того ли мы притащимся туда, чтобы эта особа и эти комми,[4] ее сподвижники, могли нападать на нас, называя грабителями и эксплуататорами? И все лишь из-за того, что мы позволили Карлу Хейнману построить в Оазисе Клинику! Можно подумать, что мы купились на его посулы или что-нибудь еще в этом роде.

Отто Ченнинг внимательно слушал мэра, который тем временем отрезал кончик дорогой контрабандной сигары и любовно, заботливо зажег ее. Ну и нытик! И до чего же забывчивым становился мэр, когда это было ему выгодно. Зачем лукавить? Они действительно купились. Ченнинг понимал это и не испытывал никаких угрызений совести. В обмен на негласное обещание Уошберна ускорить прохождение в городском муниципалитете законопроекта, дающего Хейнману разрешение на постройку Клиники, сам Ченнинг и мэр получили от мультимиллионера непомерно раздутую сумму за участок земли.

Это была лишь одна из сделок, в которых замешаны Ченнинг, мэр и Тед Дарнелл и которые принесли им немалую финансовую выгоду, превратив всех троих в людей весьма состоятельных. Большинство из сделок противоречили закону, но как только с очередным таким предприятием было покончено и деньги распределены, Уошберн с легкостью выбрасывал из памяти все теневые стороны, облегчая тем самым свою похожую на губку совесть.

Ченнинг спокойно произнес:

– Если нас не будет на приеме, они решат, что мы их боимся.

– Почему мы должны их бояться? Какая-то там горстка чистоплюев! Они пустые болтуны, и больше ничего, – заявил Уошберн раздраженно. – Не понимаю: что, собственно, их так взбесило?

– Был один случай с парнем, который сбежал оттуда и изнасиловал девушку, – отозвался Ченнинг. – И другой, когда какая-то наркоманка улизнула из Клиники и попала под автомобиль. Как раз тогда все и началось. По крайней мере именно тогда в дело вмешалась Зоя Тремэйн.

– Это просто удобный предлог, – покачал головой Уошберн. – Да и с какой стати ее или кого-нибудь еще должна заботить пара выживших из ума наркоманов? По тому, как эта особа ведет себя, можно подумать, что мы позволили построить в Оазисе тюрьму, а не лечебное учреждение, которое многим людям приносит пользу.

– И к тому же способствует притоку денег в Оазис, – добавил Дарнелл сухо.

Мэр тут же набросился на него:

– А что в этом плохого, хотелось бы знать? Черт возьми, десять лет назад Оазис был ничем – просто дырой, затерявшейся посреди пустыни. Потом Отто и я объединили наши силы и принялись ворочать делами в округе. Теперь люди с деньгами стремятся проводить здесь отпуск и приобретают себе жилье, чтобы поселиться тут после выхода на пенсию. А ты… – Глаза его сузились. – На что ты жалуешься? Ты сам сколотил на всем этом порядочный капитал.

– О, я этого и не отрицаю, мэр, – сказал Дарнелл тем же сухим тоном. – Каждый из нас приложил к этому руку.

Ченнинг бросил на него задумчивый взгляд, слегка удивленный столь длинной тирадой. Обычно три слова за раз были для начальника полиции пределом многословия.

– Тебя что-то беспокоит, Тед? Что-то, о чем нам следует знать?

– Ничего такого, о чем бы тебе уже не было известно, Отто. И я вовсе не обеспокоен, просто эта Клиника не раз заставляла меня немного понервничать. Конечно, это не то же самое, что иметь по соседству тюрьму, но у некоторых ее пациентов не все в порядке с рассудком, иначе они там бы не оказались.

– Я не знал, что ты так к этому относишься. – Ченнинг пристально смотрел на Дарнелла.

– Их директор лично заверил меня, что происшествия, подобные тем, о которых сейчас говорил Отто, больше не повторятся, – попытался успокоить их Уошберн.

4

Комми – в данном случае презрительное прозвище коммунистов или вообще всякого свободомыслящего человека, либерала, вольнодумца.