Страница 41 из 50
Доктор был уверен в том, что он должен был поддерживать гордость высших классов. Может быть, поэтому у них с поручиком вышло столкновение при первой встрече. Господин Мус был продуктом четырех поколений прилежных школьников со средними способностями. Где ему было уметь говорить о музыке и о новых нотах, которые лежали на рояле. Фру Адельгейд упомянула как-то об этих нотах и тем самым обязала господина Хольменгро купить их. Теперь они будут напрасно лежать здесь на рояле и ждать фру Адельгейд, которая никогда больше не придет. Но они по-прежнему останутся в почете, и это будет справедливо. Оказалось, что господин Мус любит итальянскую музыку, так научили его родители. А это ведь был только Бетховен, – фру Хольмсен любила все немецкое.
– Я слышал, что фру Хольмсен умерла? – сказал доктор.
Господин Хольменгро низко опустил голову и ответил.
– Да, ужасный удар.
– А как он принял его?
– Поручик? Да он разумный человек, рассудительный. Но это больше, чем он может перенести.
– Вы считаете его разумным человеком? Господин Хольменгро ответил:
– Да, это мое впечатление.
– Я думаю, – сказал доктор, – что ваше впечатление ошибочно.
И доктор принялся высказывать свое мнение. Народ ставит доктора выше многих людей; но господин Хольменгро видел немало докторов на своем веку, видел их даже в Кордильерах. Для него они были не редкость. Кроме того, господин Хольменгро думал, что на его впечатление можно положиться, что ему самому не раз приходилось в жизни полагаться на него, и оно не обманывало его и привело его туда, где он находился ныне.
– Я думаю, что поручик разумный человек, – сказал он еще раз.
Но это ничуть не импонировало господину Мусу. Он считал себя принадлежащим к высшему классу. Кроме того, он был человек образованный.
– Я делаю различие между человеком, который падает на колени от горя, и человеком, который впадает от него в безумие, – говорил он.– Поручик принадлежит к числу последних. Я слышал, между прочим, что его усадьба принадлежит вам.
Доктор положительно считал фру Адельгейд и поручика самыми обыкновенными людьми, о которых можно было думать, что угодно. Что за честь была бы для господина Хольменгро в том, чтобы считаться их близким другом?
– Это сплетни, – сказал он.
– Сплетни? Я слышал это от порядочных людей.
– Тогда вы плохо слышали или плохо поняли этих порядочных людей.
– Я прекрасно понял их. Но тем лучше, если их опасения за поручика оказались напрасными.
В это время пришел адвокат, и они вышли. Адвокат был проще, он любил жизнь и не был так учен и придирчив. Не прошло и пяти минут, как он заговорил с господином Хольменгро о делах. Пил он также совершенно иначе, чем доктор. Он ставил даже себе в заслугу то, что он много пил. Бог знает, в чем была эта заслуга, может быть, в том, что он всякий раз выражал благие пожелания хозяину. Адвокат был многим обязан господину Хольменгро, – домом, землей и первыми добрыми советами. Теперь дело его шло, как нельзя лучше, он завел себе даже секретаря, которого посадил в соседней комнате. Ему очень повезло. Он уже собирался купить землю, на которой стоял его дом и примыкающий к ней луг. Но господин Хольменгро отвечал ему на это каждый раз, что поручик не хочет больше продавать земли.
Господин Раш и на этот раз опять спросил об этом, но получил опять тот же ответ.
Адвокат опять предложил господину Хольменгро выпить за его здоровье.
Чем это кончится? Господин Хольменгро, крестьянин из Гольма, разгорячившись вином, принялся высказывать великие идеи. Он сказал, между прочим, что хочет взять на откуп ловлю испанских сардинок и держать норвежскую флотилию у Сантандера.
– Норвежские рыбаки не поедут туда.
– Так я натурализую их там.
Говорил ли он серьезно, или просто ему хотелось похвастаться перед своими гостями, но он сообщил о том, что неподалеку найдена железная руда и что он хочет купить эти рудники. Очевидно, он хотел похвастаться, потому что о своих серьезных планах он не говорил никогда, а без шума принимался за дело.
Он говорил тихо и не торопясь, по своему обыкновению, но за спокойной речью чувствовались великие идеи. Его интересно было слушать.
– За ваше здоровье, господа, – заключил он, – вы были очень любезны, что заглянули ко мне.
В комнату вошла Марианна и показала, как она умеет приседать на своих длинных ногах. Она была удивительно развита физически, ее широкий рот был такой зрелый. Она подала отцу почту, за которой ходила, и сказала:
– Письмо из дому!
Странно было слышать норвежскую речь от этой девушки с низким лбом, индейскими волосами и вздернутым носом.
– Это все, – прибавила она.
– Благодарю, – сказал отец.
Да, это было все. Для нее не было писем. Юный Виллац перестал писать ей.
– Извините меня на минуту, -сказал господин Хольменгро и открыл письмо с иностранной почтовой маркой. Он быстро пробежал его глазами и сказал дочери:
– Поклон тебе, мой друг! Марианна поклонилась опять и вышла. Господин Хольменгро отложил письмо.
– Если вы находите, господа, – сказал он, – что вино слишком горячо или слишком холодно, – не у всех ведь один и тот же вкус, – так пожалуйста. Или нет?
Это было сказано вежливо и добродушно. Потом он начал дразнить адвоката за его отношения к иомфру Сальвезен.
– Верно от того вы так и хлопочете из-за участка, господин Раш?
Доктор воспользовался случаем.
– А правда, отчего бы вам не продать этого участка адвокату Рашу? Вы бы доказали тогда, что Сегельфосс принадлежит вам.
– Да как же я могу продавать части усадьбы поручика? Пер-лавочник тоже хочет покупать землю, он накопил так много денег, что хочет расширить свои владения. Но я даже и не говорил об этом поручику. А впрочем, стоит ли говорить о двух десятинах!
– А отчего поручик не хочет продавать землю? – спросил адвокат.– Ведь он уже получил за нее деньги. Я знаю человека, которому также очень хочется стать собственником, – это Ларс Мануэльсен. Он приходил ко мне и говорил об этом. С тех пор, как сын его стал пастором, да еще в придачу известным, ему уже не хочется быть арендатором. Он охотно купил бы то, что теперь арендует и еще небольшой клочок земли.
– Это отец пастора Лассена? – спросил доктор.
– Да. И за ним в этом деле стоит, конечно, пастор. Вы знаете его?
– Нет. Он был у меня с визитом; мне показалось, что он очень скромный. Крестьянин, конечно, но своим умом дошел до культуры.
– Да, значит вот этот крестьянин, у которого сын – пастор, – проговорил адвокат, глядя на господина Хольменгро.– И я знаю еще других, которые тоже хотели бы купить землю, это ваш собственный булочник, господин Хольменгро.
В это время господину Хольменгро показалось, что он на сегодняшний вечер достаточно наслушался разговоров двух порядочных и образованных молодых людей.
Казалось, он перестал обращать на них внимание и говорил то, что ему хотелось говорить:
– Мой булочник? вы ведь думаете о том, что я имею большую власть, вы смотрите на мою цепь и воображаете, что она настоящая. Она, конечно, ненастоящая. К чему такая расточительность? Для этого я еще недостаточно могуществен. Цепочка позолочена, она крепче золота, она блестит как золото. Или нет, по-вашему?
Может быть, господину Хольменгро опять хотелось поразить своих гостей? Или ему из тщеславия опять хотелось воскресить свою сказочную славу? Он помолчал немного, потом проговорил, как бы в похвалу своим гостям:
– У меня есть сын, Феликс. Я мечтал сделать из него образованного человека, как вы, господа. Но он не хочет учиться. Приходится отослать его обратно в Мексику.
– Есть у него кто-нибудь в Мексике? Я думал…
– Я могу поручить его кому-нибудь. Да впрочем, у него есть там и родственники. Например, его мать.
Молчание. Адвокат и доктор до крайности удивлены.
– Я думал… Мне говорили, что вы вдовец. Господин Хольменгро равнодушно смотрит на доктора, и опять как будто не обращает на него внимания, а говорит то, что ему хочется.