Цыганское гадание

Тамсин фыркнула и с сомнением покачала головой. Ее губы были плотно сжаты, словно она старалась сдержать злость, готовую выплеснуться наружу. Она повернулась к Уильяму спиной и стояла, обхватив себя руками за плечи. Сердце гулко билось в груди, она отчаянно хотела, чтобы его слова соответствовали действительности. Но Тамсин не могла поверить, что он и вправду так думает.

– Я знаю, в данное время тебе нужна жена, – сказала она. – Но твои заранее заготовленные комплименты вряд ли помогут установить мир между нами. Я просто не думала, что наше с тобой соглашение может кому-то причинить боль!

– Я тоже.

Он вздохнул и потер пальцами лоб.

Тамсин стянула с себя шелковый пояс и янтарное ожерелье и бросила их на покрывало. Изысканный изумруд в золотой оправе сверкал на ее пальце. Она с минуту изучала его. У Тамсин никогда раньше не было колец, тем более таких красивых. Это кольцо она полюбила сразу, и не столько за его красоту, сколько за тот смысл, который вкладывала в него леди Эмма. Девушка сняла кольцо с пальца и протянула его Уильяму.

– Возьми. Я чувствую себя воровкой.

– Оставь хотя бы на время, красавица, – попросил Уильям. – Ради моей матери.

Тамсин колебалась. Наконец она надела кольцо на палец.

– Только ради леди Эммы, – сообщила она Уильяму и упрямо добавила: – Не ради тебя.

При этих словах ее сердце глухо забилось.

– Как тебе угодно, – без всякого выражения произнес Уильям и снова уставился на огонь.

Его хладнокровие обычно успокаивающе действовало на взрывной темперамент Тамсин, но в эту минуту ей хотелось кричать, топать ногами, швырять вещи. Ей было просто необходимо освободиться от сжигающего ее раздражения. Она хотела утолить страстный огонь, который вспыхивал в ней от одного его взгляда, но не знала как и бесилась от собственного бессилия.

Девушка резко развернулась и скрестила руки на груди.

– Леди Эмма сказала, что хочет настоящей свадьбы. Со священником. Что ты ей скажешь? Что у тебя уже была свадьба? Правда, ненастоящая, цыганская… И что твой брак просуществует так долго, как тебе будет удобно, – пару недель или около того?

Уильям вертел на пальце свое кольцо с огромным изумрудом.

– Женитьба уже состоялась, красавица, – задумчиво проговорил он.

– Женитьба! – Тамсин изумленно посмотрела на него. Должно быть, она ослышалась. Он не мог предложить ей настоящую свадьбу. Конечно, он имел в виду совсем иное. Ему нужно только продлить видимость их брака ради своей выгоды и спокойствия. – Теперь ты собираешься поставить меня перед священником, чтобы пародия на женитьбу перестала быть пародией? Я не согласна на церемонию в церкви, избавь меня от этого унижения!

– Тамсин… – он вздохнул. – Я не хочу браниться с тобой. Когда ты успокоишься, мы обсудим это.

– Тогда желаю тебе, чтобы твоя ночь была самой лучшей из ночей. А сейчас уходи.

Ей было трудно дышать из-за тесного корсажа и планшетки, и она начала развязывать узелки, которые стягивали две половины лифа.

Она видела, как Уильям встал, и подумала, что он отправится в переднюю и ляжет спать на узкой походной кровати. Не обращая на него никакого внимания, она развязывала узелок за узелком, закусив от усердия губу. Она жутко устала. Голова раскалывалась от вина, которое Тамсин в избытке выпила за обедом. Руки дрожали и не слушались, и наконец она, потеряв терпение, дернула за неподдающийся узел, издав при этом возглас отчаяния.

Уильям взял ее за плечи и решительно развернул лицом к себе.

– Позволь мне сделать это, – сказал он. – Ты порвешь ленты, и мама вынуждена будет заниматься починкой платья. Она подумает, что я срывал его с тебя в порыве страсти. И что мы скажем ей тогда, моя красавица? А?

Он говорил, методично развязывая узелок за узелком. Его голос успокаивал. Длинные пальцы Уильяма ловко справлялись с завязками. Сердце девушки стучало все быстрее, и она вновь ощутила то волшебное состояние, которое было ей уже знакомо. Ей казалось, что она тает как свеча.

Тамсин нахмурилась.

– Ты не хочешь меня, я знаю.

– Хочу, – мягко возразил Уильям.

Девушка посмотрела на его склоненную голову, на темные, густые и шелковистые волны, которые падали ему на лоб.

– Что? – сдавленно спросила она. Одно короткое слово, а главное, тон, которым оно было произнесено, мгновенно лишили ее не только возможности дышать, но и сердиться на него.

Уильям ослабил одну сторону корсажа. Когда планшетка перестала давить на грудь, Тамсин вздохнула свободнее, но, как только Уильям передвинул руки, у нее снова перехватило дыхание.

– Я сказал, – прошептал он, – что хочу тебя. Очень сильно.

Тамсин молча смотрела на него. Уильям поднял голову и взглянул на нее с таким вожделением и страстью, что она мгновенно вспыхнула вся, как тонкая смолистая веточка, брошенная в огонь.

– А что, если я тоже хочу этого? – спросила она едва слышно.

Уильям скользнул по ней взглядом вверх и вниз и наклонился, чтобы отвязать другую сторону планшетки.

Тамсин, так и не дождавшись от него ни слова в ответ, решила, что снова выставила себя дурочкой. Мужчины более откровенны в своих физических потребностях, она знала это по рассказам товарищей отца и от цыган. Шотландцы учили ее скромности и послушанию, тому же учили ее и цыгане, но дед с бабкой заставляли ее также, в отличие от отца, бороться со своими желаниями, с природным стремлением к свободе в мыслях и поступках.

Медленный горячий румянец залил ее лицо. Природный недостаток сделал Тамсин неуверенной в своей женской привлекательности, но в ней была природная дерзость, которая приходила на помощь девушке, если в том была нужда. И именно эта дерзость помогла ей сейчас справиться со смущением и отбросить все сомнения.

«Слишком много выпила вина», – подумала она сначала, но вдруг осознала, что испытывает новое, непривычное для нее чувство – восхитительное, откровенное чувство страсти.

Охватившее ее желание разрушало все рамки благопристойности, все нравоучения, которые вбивали ей в голову родные. Оно требовало от Тамсин познать страсть в объятиях этого мужчины.

– Что, если и я этого хочу? – снова спросила она более настойчиво.

Уильям опять ничего не ответил. Он развязал последний узелок на планшетке, снял ее и отложил в сторону. Свободные от сдавливающей накладки, прикрытые только батистовой сорочкой, груди девушки, казалось, расцвели. Взгляд Уильяма скользнул по ним и поднялся выше, встретившись с взглядом Тамсин. Он обнял ее за талию и прижал к себе. Его пальцы, казалось, обжигали ее сквозь тонкую ткань сорочки.

Все так же молча он справился с застежками нижней юбки и ослабил пояс. Тамсин выскользнула из нее, а потом вышла из кольца льняной ткани, оставшейся лежать на полу. Сейчас на девушке было надето только черное верхнее платье и батистовая сорочка. Она недоумевала, что означает это странное молчание? Может быть, все, что он только что делал, – достаточно осторожно, если не сказать, целомудренно – было всего лишь желанием помочь ей раздеться? Эта мысль огорчила Тамсин. Но ее сердце подсказывало ей иное.

Девушка взглянула на свою почти обнаженную грудь, затем подняла голову. Их глаза снова встретились, и Тамсин едва не утонула в расплавленной лаве его взгляда. Уильям с хриплым стоном притянул ее к себе и накрыл ее губы поцелуем, почти не давая ей дышать. Тамсин обвила руками его шею и прижалась к его крепкой груди своими мягкими грудями. Сейчас два тела разделяли лишь лен и батист. Губы мужчины нежно, но настойчиво призывали Тамсин раскрыться им навстречу.

Ее пронзило острое желание. Первое же прикосновение его языка к ее губам вызвало у Тамсин необыкновенно сладостное ощущение, и она раскрыла губы, позволив ему проникнуть глубже, изучать ее точно так же, как она изучала его. Тамсин снова припала к его губам, впитывая в себя удивительный вкус его поцелуя. Не зная точно, что произойдет дальше, Тамсин не стеснялась Уильяма, охотно отвечая на его ласки, трепеща от смелых, уверенных прикосновений его рук.