Цыганское гадание

– Если бы тогда ты позволил ей быть со мной, сейчас у тебя не было бы повода меня обвинять, – сквозь стиснутые зубы процедил Уильям.

Малис отвернулся, лицо его вмиг осунулось и побледнело.

– Я не думал, что она умрет, – тихо сказал он.

Уильям тяжело вздохнул:

– Роды были слишком тяжелыми…

– А сейчас ты продолжаешь бесчестить мою внучку? По линии Гамильтонов в жилах Кэтрин течет королевская кровь. Ее дядя – регент Шотландии, он стоит вторым в очереди на трон. Девочке нужен дом и мать, подобающая ей по происхождению.

– У нее есть дом. Прекрасный дом. И у нее прекрасная мать.

Губы Малиса крепко сжались, ноздри раздулись.

– Я хочу, чтобы Кэтрин росла и воспитывалась в Гамильтоне. Замок Рукхоуп – ни что иное, как воровское гнездо.

– Я вырос в этом гнезде воров, – процедил Уильям сквозь зубы. – И прекрасно себя чувствовал до тех пор, пока ты и люди графа Энгуса не забрали меня у моих родных.

– Не я приказал повесить твоего отца, – проговорил Малис. – Только Энгус мог отдавать приказы. Я приехал уже после того, как все было кончено.

– Ты не сильно опоздал, – заметил Уильям.

– Это случилось так давно… – тихо произнес Перрис, стараясь примирить разошедшихся мужчин. – Нет смысла говорить об этом сейчас. И вообще не стоит вспоминать об этом. В тот день произошла трагедия. И никто уже не в силах ничего изменить.

– То был печальный день для многих людей, – грустно произнес Малис, удивив Уильяма несвойственным ему проявлением чувств. – Но нас разделяет еще одна смерть, более трагичная, чем гибель Разбойника из Рукхоупа.

Уильям неотрывно смотрел на холмы. Его челюсти были плотно сжаты, руки вцепились в поводья. Он молчал. Он не мог смотреть в ту сторону, где высился дуб, на котором окончил свои дни его отец.

– Дай свое согласие жениться на одной из моих племянниц. И позволь моей внучке иметь дом, который я хочу ей дать, – проговорил Малис. – Возможно, тогда я смогу забыть о том, что произошло. И даже попытаюсь простить.

– Никто из нас не забудет. И не простит, – ответил Уильям, не глядя на него.

– Когда Джен пошла за тобой, она сделала свой выбор. Она умоляла меня полюбить тебя, как сына, – сказал Малис. – Я дал обет в память о ней и ради моей внучки, что выполню ее просьбу, хотя я предпочел бы видеть тебя повешенным за твое распутство. – Его глаза сузились. – Пойми, то, что я собираюсь сделать, я делаю ради ребенка. Женись на моей родственнице, и моя внучка будет расти с матерью, равной ей по крови. Ты и сам много выиграешь, породнившись с Гамильтонами.

– О, я женюсь. Женюсь непременно. Вот только пока не знаю на ком. Так же, как не могу пообещать, что ты останешься доволен моим выбором.

– Что ж, – произнес с угрозой Малис. – Если будешь упорствовать, я подам прошение в суд. Недавно я нанял в Эдинбурге адвоката для рассмотрения этого дела.

Уильям посмотрел на Перриса, который угрюмо кивнул.

– Я знаю этого человека, – сказал он. – Способный малый.

– Жалоба Гамильтона не обоснована, – попытался возразить Уильям.

– Мой поверенный думает иначе, – сказал Малис.

Уильям снова посмотрел на Перриса, искушенного в судебных делах. Тот снова кивнул.

– Ребенок матери, находящейся под опекой и охраной ее родителей, может рассматриваться как принадлежащий ее родителям более, чем собственно отцу ребенка, – пояснил он. – Гражданский суд может вынести решение в пользу Малиса, если он все же подаст жалобу. Да, судьи могут решить дело в пользу Малиса. Но могут решить его и в твою пользу, – добавил он в конце.

– Ребенок Джен незаконнорожденный, – продолжал Малис. – Поэтому по закону Кэтрин принадлежит мне. Я хочу, чтобы она воспитывалась в моем доме.

По спине Уильяма пробежал холодок.

– Кэтрин моя! – прорычал он.

– Кэтрин принадлежит мне, – повторил Малис, – вместе с имущественными правами ее матери.

– Ах вот оно что, земля, – с презрением воскликнул Уильям. – Вот что тебе нужно. Ты полагаешь, что сможешь контролировать ее земли, если получишь опекунство над Кэтрин. Как отец я имею право защищать собственность своего ребенка, пока он не достигнет совершеннолетия.

– Эта земля слишком ценна, чтобы оставить ее на попечение сына разбойника, повешенного за кражу скота, – проскрипел Малис.

– Не пытайся обжаловать права на мою дочь, Малис, – прорычал в ответ Уильям, решив закончить этот бесполезный разговор. – Иначе ты пожалеешь, что вообще узнал меня. Я припомню все, начиная с того дня, когда ты и твои приспешники повесили моего отца. – И, кивнув на прощание Перрису, он резко развернул своего гнедого и направил его вперед по тропе, что вела к центральной башне. Он услышал, как за его спиной Перрис и Гамильтон поскакали своей дорогой. Стук копыт их лошадей быстро смолк вдали.

Уильям гнал своего коня вперед. Сердце тяжело и гулко стучало в груди, будто его преследовали все гончие ада. Здравый смысл подсказывал ему, что в Рукхоупе все в порядке, однако угрозы Малиса сделали свое дело, поселив в его душе страх. Ему необходимо было увидеть Кэтрин, убедиться, что с ней все в порядке.

Потом Уильям подумал о маленькой королеве Шотландии, которой тоже угрожала опасность. Он представлял, как будет обеспокоена ее мать, когда узнает об английском заговоре. Как отец, он очень хорошо ее понимал и сочувствовал. Возможно, будь он только шотландским подданным, лояльным к королеве, он не принял бы известие об этом заговоре так близко к сердцу, не сделал бы его своим личным делом.

Раньше, днем, он колебался, отправиться ли ему сначала на поиск цыганки или заехать сначала домой. Сейчас он был рад тому, что вернулся в Рукхоуп. После того как он повидает Кэтрин, мать и сестру, он явится ко двору. Уильям надеялся, что Мария хочет явить ему свою милость и, может быть, принести соболезнования в связи с трагической смертью Джен, которая потрясла их обоих. И тогда он воспользуется аудиенцией, чтобы рассказать ей о заговоре.

Ему нужны были два-три дня, чтобы съездить в Линлитгоу, встретиться там с вдовствующей королевой и вернуться назад, размышлял Уильям. А тогда он уже отправится на поиски цыганки. Можно будет даже попросить своих кузенов Джока и Сэнди Скотт составить ему компанию в поисках табора.

Так, размышляя, он ехал по широкой, поросшей травой полосе земли между каменной крепостной стеной и крутым склоном, что на протяжении веков остановил не одну сотню врагов своим неприступным видом.

Напротив замка, отделенный от него узким глубоким ущельем, поднимался холм. Одинокий дуб, широко раскинув свои ветви, венчал его вершину, лишенную растительности.

Приближаясь к подъемной решетке, Уильям бросил невольный взгляд на этот унылый холм и на дуб, одиноко торчащий на самой вершине. Отсюда ему было не видно, но он знал, что у его корней нашла приют одинокая могила.

Там не было ни камня, ни надписи, просто холмик, поросший пучками травы да кустиками вереска. Многие верили, что на этом холме у дуба появляются привидения, и никто, Уильям точно знал, туда не ходил. Никто, кроме его матери, сестры и его самого.

Уильям поклонился в знак уважения к памяти Разбойника из Рукхоупа, похороненного под дубом, и осенил себя крестным знамением.

Едва он въехал через ворота во внутренний двор, как его сестра Хелен поспешила ему навстречу, неся на руках туго спеленатого младенца.

Охваченный волнением, Уильям заглянул внутрь свертка. Малышка спокойно лежала на руках тетки и смотрела на отца широко раскрытыми голубыми глазами. И только тогда с него спало огромное напряжение, не отпускающее его последние несколько дней. С чувством тихой умиротворенности, которое всегда нисходило на него рядом с дочерью, он принял девочку из рук сестры и неловко, но бережно прижал ее к груди.