Кристмас

Братик оправдал надежды родителей и родился красивым крепышом. Если бы он кричал, плакал, капризничал – мне было бы легче. А он только смешно кряхтел и, улыбаясь, тянулся пухленькими ручками ко всем, кто подходил к кроватке.

«Вот это твоя сестричка Ксюша», – говорила мать, и он что-то лепетал в ответ.

Был декабрь, как и сейчас. Только стояла не дождливая слякоть, а самая настоящая зима с колючим морозцем. Мы ходили по магазинам, делали какие-то предпраздничные покупки. Потом мама зашла в аптеку, поручив мне присматривать за коляской с братом. Мягкий мохнатый снег падал мне на горящие отчего-то щеки и стекал тоненькими струйками на шею. Я вдруг отчетливо поняла, что другого шанса может и не быть.

…Пепельница уже до краев наполнилась смятыми окурками. Достаю из шкафа початую бутылку «Мартини», потом, подумав, ставлю ее обратно. Проклятый сон, поднял муть с самого дна души! Надо бы немного поспать. Глотаю таблетки фенозепама и димедрола. Убойное сочетание не оказывает на меня никакого действия…

Дальше вижу все со стороны, как в замедленном просмотре. Маленькая девочка в смешной шапочке с помпоном оглядывается, быстро откидывает педальку тормоза коляски, и та начинает медленно катиться в сторону дороги. Шофер грузовика ничего не заметил и затормозил уже потом, среагировав на крики людей.

Вой матери привел меня в себя. Это был именно вой: надсадный, тяжкий, с грудными всхрипами. Вся безысходность мира была в этих звуках. И что-то умерло во мне с этого момента, ноги сами повели туда, где уже толпились люди. Я пыталась протиснуться, меня отталкивали… От розового живого человечка осталась половина головы. Все остальное было размазано по сломанной коляске. Уцелевшее колесо на ней крутилось, постепенно замедляясь, и я завороженно глядела на это останавливающееся время.

…Заиграл будильник на мобильном телефоне. Зажигаю свет, поворачиваюсь к зеркалу то одной щекой, то другой, любуясь кругами под своими глазами, потом ставлю кофе…

Мать превратилась в седую старуху буквально за один день. Я смотрела на отца широко раскрытыми честными глазами и уверяла, что коляска случайно сорвалась с тормоза. Говорила, что пыталась спасти брата, и наглядно демонстрировала грязную одежду, которую выпачкала, пролезая под ногами зевак к окровавленным останкам брата. Отец слушал с окаменевшим лицом и молчал. Не знаю до сих пор, поверил ли он мне?

На похоронах мы с ним стояли отдельно. Мать лежала в больнице. Видно, сердце что-то тогда подсказало отцу, и он заказал могильную ограду больших размеров, чем требовалось. Вскоре там же похоронили и мать. Мы с отцом жили под одной крышей, но почти не общались. У каждого была своя жизнь. Через несколько лет отец переехал к какой-то женщине, оставив мне квартиру, и наши пути разошлись окончательно.

Раскаивалась ли я? Вряд ли. Раскаиваюсь ли теперь, анализируя свой поступок с высоты двадцати пяти лет? Вопрос сложный. С одной стороны, маленькая девочка и взрослая женщина – разные люди. Значит, брата убила не я? С другой стороны…

Один внутренний голос, мощный и властный, говорил: «Маленький братик, которого ты убила, наверняка попал прямиком в рай. А если бы он вырос, наделал грехов? Значит, в рай попасть ему помогла именно ты». Другой голос отвечал еле слышно: «Ты стала причиной смерти двух самых близких людей: брата и матери. И это большой грех». Первый голос убеждал: «Ты же не убивала. Это просто стечение обстоятельств!» И убедил. Я как-то захотела навестить могилу матери и брата, но неведомая сила остановила меня у кладбищенских ворот. Это была первая и последняя попытка.

Захожу в ванную комнату и сбрасываю халат. В зеркале отражается стройная красивая женщина с гладко зачесанными назад русыми волосами. Маленькие аккуратные груди с красивыми сосками, плоский живот. Включаю горячую воду и встаю под душ. Тело колет как иголками. Поверхность зеркала запотевает, и мне внезапно кажется, что я вижу ЕГО.

Точно вижу!! Внезапно каждую мою клеточку охватывает дикая ненависть. Даже еще сильнее, чем в детстве. Убила бы ЕГО я сейчас? ДА, ДА!!! – уже не думаю, а кричу я в зеркало. ТЫ ВИНОВАТ В ТОМ, ЧТО У МЕНЯ НЕ СТАЛО МАТЕРИ И ОТЦА, ЧТО НЕНАВИСТЬ ВО МНЕ ПОСЕЛИЛАСЬ НАВСЕГДА, ЧТО Я НИКОГДА НЕ ИСПЫТЫВАЛА ОРГАЗМА С МУЖИКАМИ, ЧТО МНЕ ВСЕ ЧАЩЕ СНЯТСЯ ЭТИ ИДИОТСКИЕ СНЫ!!!

Братик в зеркале доверчиво улыбается и протягивает ко мне ручки. Потом начинает стягивать с лица кожу, и я вижу только половину черепа с единственным выпученным белым глазом, окутанным сеточкой пульсирующих кровеносных сосудов. Легкие сжимает ледяная рука, сердце проваливается, и сил кричать нет. Рука самопроизвольно срывает рассеиватель от душа с кронштейна и с размаху бьет им по зеркалу. Один осколок больно ранит мне живот. Вид крови, тоненькой струйкой стекающей на лобок, действует отрезвляюще. Голая, мокрая и одуревшая, плетусь на кухню, где убежавший кофе распространил непередаваемый аромат.

Сотовый телефон разрывается. Звонит Виктор – директор фирмы, где я работаю бухгалтером, и, захлебываясь от негодования, говорит, что ждет меня в машине у подъезда целых пятнадцать минут. Ничего, подождет…

Наклеиваю пластырь на живот, привожу себя в порядок и вылетаю из квартиры.

В целях укрепления корпоративного духа… Обхохочешься! Хорошая соберется компания, ничего не скажешь. Все друг друга ненавидят, но старательно делают вид, что это не так. Правда, ненависть иногда вырывается наружу. Говорю, что выйду подымить на улицу. Обойдетесь минут десять без дежурного клоуна.

На улице морозно, и прямо из воздуха возникает мягкий снежный пух. Щелкаю зажигалкой и с наслаждением затягиваюсь. И вправду говорят, что первая затяжка все равно как первый поцелуй.

Наблюдаю за прохожими. Вот парочка идет, наверняка еще школьники. Пирсинг, черные лохматые пряди… Неформалы, бляха-муха. За ручки держатся, улыбаются. Откровенно говоря, не люблю, когда люди улыбаются. В животе возникает горячий комок, начинает ныть желудок. Может, у меня язва? Затягиваюсь глубже и с ненавистью смотрю им вслед. На спинах черные рюкзачки с черепами. Символ смерти. Что вы можете знать про смерть, малолетки хреновы?!

На улицу выходит наш компьютерщик Макс Фирсов. Настроение портится окончательно. Вот уж кого терпеть не могу, так это его. И он это прекрасно понимает. Какого же черта ты сюда приперся? Максим спрашивает у меня закурить, и я чувствую, как у меня сносит планку. Едва сдерживаясь, трясущимися пальцами выуживаю из пачки сигарету.

Все свободное время (благодаря своей квалификации его у него предостаточно) Макс тратит на компьютерные игры. Его интересуют не гонки и не стратегии. Он играет только в те игры, где нужно убивать. И всегда от первого лица. Для непосвященных объясняю: на мониторе он видит свои руки с оружием. Конечно, он может нажать клавишу и увидеть себя со стороны, но это Фирсову неинтересно. Только руки и жертва! Все игры сводятся к одному: сумел зарезать быстренько человек пятьдесят, залив все кровью и усыпав кишками, – значит, перешел на следующий уровень и получил пистолет. Разнес башку энному количеству – получил автомат. И так далее. Фантазия разработчиков игр не знает границ: наш компьютерщик давит людей машинами, плющит гидравлическими устройствами, сжигает огнеметами, травит собаками… Всего не перечислишь.

За границей такие игры стараются запрещать, а у нас – отдал сто рублей за пиратский диск и развлекайся. Наверное, Макс чувствует себя таким крутым! Да ты убей хоть одного реально! Нет, у таких, как он, на это кишка тонка!

Реально убить очень трудно. По крайней мере, в первый раз.

Нас было трое: Эдик, Славка и я. Школьные друзья из категории «не разлей вода». Мы происходили из очень даже благополучных семей – родители сплошь врачи и преподаватели вузов. А если и была рабоче-крестьянская примесь, то в весьма отдаленном поколении. Отличниками нас делали способности и желание, но уж никак не принуждение. В школах частенько издеваются над пай-мальчиками. Но нас задирать никто не рисковал. Во-первых, мы ходили всегда втроем. Во-вторых, я и друзья посещали секцию карате. Наверное, наше увлечение восточным единоборством все-таки надо было поставить на первую позицию. У моих родителей была отличная библиотека, и мы по очереди перечитали всего Булгакова, Достоевского… На дне рождения Эдуарда его мама (начальник учебного отдела консерватории) рассказывала нам о Скрябине и ставила виниловую пластинку: «Поэма экстаза». Черт побери, мы это воспринимали! На сверстников с их простыми (как нам казалось, примитивными) увлечениями мы посматривали снисходительно, и вокруг нас естественным образом образовался вакуум.