Мудрец

Он встал и протянул мне руку. Меня охватил бурный гнев, ненависть к этой женщине, к женщине вообще, к этому бессознательному, прелестному и в то же время ужасному существу. Он застегивал свое пальто, собираясь уходить. Я грубо бросил ему в лицо:

— Но, черт побери! Лучше предоставь ее любовникам, чем так себя губить!

Он пожал плечами, ничего не ответил и ушел.

Полгода я его не встречал. Каждое утро я был готов получить письмо с приглашением на его похороны. Но решил, что ноги моей у него не будет; меня останавливали сложные чувства: презрение к этой женщине, а также гнев, возмущение и множество самых разнообразных ощущений, которые вызывал он сам.

Как-то в прекрасный весенний день я гулял по Елисейским Полям. Было теплое послеполуденное время, которое пробуждает в нас скрытое чувство радости: от него загораются глаза, и нас охватывает бурное счастье жизни. Кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся. Это был он; это был он — великолепный, здоровый, румяный, располневший, с брюшком.

Он протянул мне обе руки, сияя от удовольствия и крича:

— Попался, изменник?

Я смотрел на него и от изумления не мог двинуться с места.

— Ах... Фу ты, поздравляю тебя. Ты изменился за эти полгода.

Он покраснел, как рак, и ответил, натянуто смеясь:

— Живу, как умею.

Я смотрел на него так пристально, что он был, видимо, смущен. Я произнес:

— Значит, ты... ты выздоровел?

Он произнес скороговоркой:

— Да, вполне, благодарю тебя.

И быстро переменил тон:

— Какая удача, что я тебя встретил, старина! Не правда ли, теперь мы будем видеться и часто?

Но настойчивая мысль меня не покидала. Я хотел знать. Я спросил:

— Послушай, ты ведь помнишь признание, которое ты мне сделал полгода тому назад... значит... значит... теперь ты сопротивляешься?

Он невнятно пробурчал:

— Считай, что я тебе ничего не говорил, и оставь меня в покое. Но, знаешь, раз я тебя нашел, то не отпущу. Идем ко мне обедать.

Внезапно мною овладело безумное желание посмотреть, как он живет, понять, в чем дело. Я согласился.

Два часа спустя он вводил меня к себе.

Его жена приняла меня самым приветливым образом. Она держала себя очень просто, с пленительной наивностью и очаровательным изяществом. Ее щеки, шея, длинные кисти рук отличались исключительной белизной и утонченностью; то была изнеженная, благородная, породистая кровь. И двигалась она все тем же плавным движением, раскачиваясь, как будто ноги ее на каждом шагу слегка подгибались.

Ренэ по-братски поцеловал ее в лоб и спросил:

— Люсьен еще не приходил?

Она ответила спокойно и громко:

— Нет еще, мой друг. Ты ведь знаешь, он всегда чуть-чуть запаздывает.

Раздался звонок. Вошел высокий молодой человек, очень смуглый, с густой растительностью на щеках, нечто вроде светского Геркулеса. Нас познакомили. Его звали Люсьен Делабар.

Ренэ и он крепко пожали друг другу руки. Затем все сели за стол.

Обед прошел восхитительно, очень весело. Ренэ, не переставая, говорил со мной запросто, сердечно, откровенно, как в былые дни. Он беспрестанно повторял: «Ты знаешь, старина, скажи-ка старина, послушай, старина». Потом вдруг воскликнул:

— Ты и не подозреваешь, как я рад, что снова нашел тебя! Мне кажется, что я вновь начинаю жить.

Я смотрел на его жену и на того. Они держали себя безупречно. Однако мне раза два показалось, что они украдкой быстро переглянулись.

Как только кончился обед, Ренэ, обращаясь к своей жене, объявил:

— Дорогая моя, я вновь обрел Пьера и похищаю его; мы пойдем, как бывало, поболтать и побродить по бульварам. Ты простишь нам эту холостяцкую причуду. Зато я оставляю с тобой господина Делабара.

Молодая женщина улыбнулась и сказала, протягивая мне руку:

— Не задерживайте его слишком долго.

И вот мы под руку гуляем по улицам. Желая во что бы то ни стало выведать все от него, я спросил:

— Послушай, что же произошло? Расскажи.

Но он резко перебил меня и ответил ворчливым тоном человека, которого попусту тревожат:

— Ну, старина, оставь меня в покое с твоими расспросами.

Потом он прибавил вполголоса, как бы отвечая самому себе, с убежденностью человека, принявшего мудрое решение:

— Было бы слишком глупо так издохнуть, в конце концов.

Я больше не настаивал. Мы ускорили шаг. Началась болтовня о том, о сем. И вдруг он шепнул мне на ухо:

— А не зайти ли нам к девочкам? А?

Я от души рассмеялся.

— Как хочешь. Зайдем, старина.