Псы Господни (Domini Canes)

Александр Уралов (Хуснуллин), Светлана Рыжкова

ПСЫ ГОСПОДНИ (DOMINI CANES)

«Когда говорит он ложь, говорит своё;

Ибо он ложь и отец лжи».

ПРОЛОГ

Маленькая смешная планета Земля. Влажный каменистый шарик с копошащимися комочками слизи на поверхности. Со взлётами духа и падениями нравов, с цепким умом некоторых и таким трогательным невежеством остальных…

Тысячелетия глупости и страха…. теперь он был готов принять всё это.

Его время пришло.

Время новых богов.

…о, эти страхи, их жестокая непреклонность, их предвкушение мучительного зла…

…это Нечто, облизывающееся во мгле…

ЧАСТЬ 1

Глава 1

— Смотри, Сашка-дурачок куда-то воздух режет! Попилил, попилил! Эй, Сашка, собака рычит! Собаки за тобой гонятся! Р-р-р! — кричат мне дети, которые курят за школой.

Их хитрые обезьяньи лица белеют в тени тополя. Я знаю, что они хотят обмануть меня, но невольно ускоряю шаг. Ладони сразу становятся мокрыми.

— Стоять! Я кому сказал — стоять!

Я горблюсь и почти бегу. Они могут бросить мне камень в спину. В полиэтиленовом пакете, на котором написано «ТЦ «КИТ» болтаются бутылки. Они звякают и больно бьют меня по колену, потому что я изо всех сил прижимаю локти к бокам. Так неудобно бежать, но я всё-таки бегу, втянув голову в плечи. Огромная и неуклюжая тень бежит впереди меня, и я начинаю плакать, потому что боюсь наступить на неё и тогда… и тогда случится страшное…

Всё что угодно может случиться, да!

Они кидают мне вслед камень, но он пролетает мимо. Больше они не кинут — я уже на проезжей части улицы, где растянулась автомобильная пробка! Они испугаются, что могут попасть в пыльное стекло дорогой машины «Опель» и тогда водитель выскочит на раскалённый майским солнцем асфальт и выдавит им глаза. Я знаю, я уже видел это, я уже видел это! Тогда, давно. Я не помню, где это было…

Голова начинает болеть. Противные червяки прогрызают мне череп где-то за правым ухом. Прижимая локоть к ребрам, я пытаюсь правой рукой быстро-быстро согнать червяков, но нащупываю только коросту.

О, какой ужасный апрель!

— Ты снова себе голову расцарапал! — устало говорит мне Илья. — Опять попался? Ладно, не говори… и так вижу. Вот, суки грёбанные, неймётся им!

Я всхлипываю и стараюсь встать поближе к нему. Но его горнолыжные палки, с которых сняты маленькие кружки — Илья прикрепляет их обратно только зимой, когда много снега — его палки мешают мне прижаться к его ногам, как это могла бы сделать маленькая собачка с разбитой головой. Я не боюсь маленьких собачек, да и они не боятся меня. Но когда ко мне подскакивает большой пёс… их немного у нас во дворе, но они есть! — в голове сразу же начинается тяжёлый сиплый лай. И я почти всегда вдруг вижу снег у себя перед глазами, он налип на ресницы, от него онемели щёки и губы. Я поднимаю голову и вижу, как огромный чёрный кобель дышит мне прямо в глаза. Потом он возбуждённо отбегает в сторону и задирает лапу. Тоненькая струйка мочи брызжет на торчащий из снега бурый репейник. От струйки поднимается пар. Кобель нервно чешется и снова подскакивает ко мне, оскалив огромные белые клыки, блестящие от слюны.

«Лежать!» — с ленивой растяжкой цедит Голос и в голове моей взрывается бомба… вот и всё. И я понимаю, что лежу на земле, в грязи. Однажды это было в дождь, хотя в дождь я всегда чувствую себя лучше, и я лежал, скрючившись, в луже и кровь стекала прямо в пузырящуюся воду, в которой плавал раскисший окурок. «Winston one» было написано на нём, да! И тогда люди смеются… или пугаются и кричат сварливыми тонкими голосами. Или просто обходят меня, старательно не глядя в нашу сторону, а Илья ругается и тычет мне в бок наконечником палки. Он не может встать на колени, потому что у него от рождения странным образом вывернуты ноги.

Илья опирается на палку и выплёвывает сигарету, ловко продевая скрюченную левую кисть в ремешок. Иначе он не сможет удержать рукоятку. Левая кисть у него слабая. У него длинные нервные пальцы и он очень многое умеет. Видели бы вы, как соседки смотрят на него, когда приносят всякие электрические вещи в починку! А тётя Оксана как-то сказала: «Эх, бабоньки, золотые руки у парня! Кабы не калека, цены бы ему не было!» И все с ней согласились, да!

— Ладно, Саня, не реви, ты чего? Вон, здоровенный какой, а плачешь, — говорит Илья. — Двинули! Держим курс на «чайхану». Сдачу-то принёс? Ну, держи в кармане. Если Прошка захочет стрельнуть у тебя десятку — ты вначале мне скажи, я сам разберусь, понял? Ну, рванули?

Я с облегчением иду рядом с ним. С Ильёй всегда так — с ним спокойно. Он сильный и это знают все вокруг. Он доходит мне всего лишь до плеча, но он железный внутри и, наверное, его побаиваются даже милиционеры. Во всяком случае, когда мы проходим мимо здания, во дворе которого по утрам зычными глотками орёт ОМОН, приветствуя своего командира, и гулко лают в своих невидимых мне домиках служебные собаки, — то милиционеры, сидящие в будке на посту у вертушки, не обращают на нас внимания. А один раз Илья даже поздоровался с каким-то парнем в спортивной куртке, выходившим на улицу через проходную. Илья сказал, что это следователь Володя, и я испугался. Но следователю мы — слава Богу! слава Богу! слава Богу! — торопливо бормочу я, сам не зная, почему — следователю мы были не нужны.

Илья шаркает носками ботинок по асфальту, волоча ноги. Палки его — цок-цок-цок — бодро постукивают по бехатоновым плиткам, выложенным у подъезда магазина «Оптика для вас!» Зимой Илья поскользнулся на этих плитках и упал, сильно ударившись. Я не мог его поднять, потому что ему было больно. Я плакал, а Илья тихо ругался, пытаясь вытянуть правую руку вместе с палкой из-под себя. Зимой он вдевает в петли обе кисти, потому что руки мёрзнут даже в перчатках. Он порвал брюки на колене, сквозь прореху было видно голое синее колено в кровавых ссадинах. Я думал, что он умрёт, да!

Люди проходили и проходили мимо, а потом нам помогла старушка из 86-го дома, что на другой стороне нашей улицы, и мы пошли домой. Но колено у Ильи опухло и ещё долго болело. Он делал себе компрессы из водки, а его сестра поругала меня за то, что я не вызвал «скорую помощь». А как её вызвать, если телефон у Ильи был в нагрудном кармане куртки? А потом старушка помогла мне поднять Илью, и он сказал, что ничего страшного, надо пойти домой и всё. И я помог старушке донести сумку с картошкой до самого подъезда. Она живёт на первом этаже и окна у неё выходят во двор, где много машин стоят, уткнувшись носами друг в друга, как шашки на шахматной доске, когда играешь в «уголки».

А Илья ждал меня у подъезда. А потом мы пошли домой, и Илья попросил меня что-нибудь вспомнить из книг. Я сказал: «Из слов Антония становится очевидным, что демоны ни в коем случае не могут овладеть чьим либо духом или телом и не имеют никакой власти врываться в чью-либо душу, если сначала не лишают её святых помышлений и не сделают её пустой и лишённой духовных созерцаний».

— Откуда это? — спросил Илья, морщась от боли в колене. Его ноги загребали не совсем утоптанный снег — чшш-чшш-чшш.

— Шпренгер и Инсисторис, «Молот ведьм», — автоматически сказал я, думая о том, что боюсь. Боюсь того, что, наверное, Илья сломал себе ребро.

— Замечательно, — пробормотал Илья. — Ты же не помнишь ни черта. Имя своё и то забыл, а цитаты такие мудрёные выдаёшь, что профессор, да и только! И не понимаешь в них ничего. Ну, ладно, ладно, не хлюпай носом. Я же тебя не ругаю. Это я удивляюсь тому, какой ты начитанный. Слышишь?