В вагоне

Вдруг она скорчилась, схватившись руками за голову, живот ее как-то странно дрогнул, а по всему телу пробежала конвульсия.

Аббат подумал, что она умирает, что она умрет сейчас на его глазах, лишенная помощи и ухода, по его вине. Тогда он сказал решительным голосом:

— Я помогу вам сударыня. Не знаю, как... но помогу вам, чем сумею. Я обязан помогать каждому страждущему созданию божьему.

И, повернувшись к трем мальчикам, он крикнул:

— А вы извольте высунуть головы в окошко. Кто обернется, тот перепишет мне тысячу стихов Вергилия.

Он сам опустил три стекла, высунул в окна три детских головы и прикрыл затылки синими занавесками, повторяя:

— Если вы только пошевельнетесь, вы целое лето будете лишены прогулок. И знайте, я никогда не прощаю.

И он повернулся к молодой женщине, засучивая рукава сутаны.

Она стонала по-прежнему, а временами вопила. Аббат, весь побагровев, старался помочь ей, увещевал и утешал ее и в то же время непрерывно бросал взгляды на трех ребят, которые норовили тайком взглянуть на загадочное занятие своего нового воспитателя и быстро отворачивались снова.

— Господин де Воласелль, вы перепишете двадцать раз глагол «ослушаться»! — кричал он.

— Господин де Бридуа, вы останетесь без сладкого на целый месяц!

Непрерывные стоны молодой женщины вдруг прекратились, и почти в ту же секунду странный слабый крик, похожий не то на лай, не то на мяуканье, заставил всех трех школьников разом повернуться: они были убеждены, что это новорожденный щенок.

Аббат держал на руках совершенно голого ребенка и смотрел на него испуганными глазами. Он, казалось, был и доволен и огорчен, не знал, смеяться ему или плакать; лицо его быстрой игрой глаз, губ и щек выражало столько переживаний, что его можно было принять за сумасшедшего.

Он заявил, словно сообщая воспитанникам важную новость:

— Это мальчик!

И тут же продолжал:

— Господин де Саркань, передайте мне бутылку с водой, которая лежит в сетке. Так. Откупорьте ее. Очень хорошо! Налейте мне несколько капель на ладонь, только несколько капель! Великолепно!

И он вылил эту воду на голый лобик маленького существа, которое держал в руках, произнося:

— Крещу тебя во имя отца и сына и святого духа! Аминь!

Поезд входил под своды Клермонского вокзала. В окне показалось лицо г-жи де Бридуа. Тогда аббат, совсем потеряв голову, протянул ей хрупкое человеческое существо, которое он только что принял, и пробормотал:

— Тут с дамой случилось в дороге маленькое происшествие.

По его виду можно было подумать, что он подобрал этого ребенка в сточной канаве; волосы аббата слиплись от пота, белое жабо съехало на плечо, сутана была вся в пятнах. Он непрерывно повторял:

— Они ничего не видели. Ровно ничего. Я ручаюсь за это. Они все время смотрели в окно! Я ручаюсь! Они ничего не видели!

И он вышел из купе с четырьмя мальчиками вместо трех, за которыми его послали, а г-жа Бридуа, г-жа де Воласелль и г-жа де Саркань, бледные, растерянно переглядывались и не знали, что сказать.

Вечером все три семейства обедали вместе, чтобы отпраздновать приезд школьников на каникулы. Но разговор не клеился: у отцов, у матерей и даже у детей был озабоченный вид.

Вдруг самый младший из мальчиков, Ролан де Бридуа, спросил:

— Мама, а где же аббат нашел этого ребеночка?

Мать уклонилась от ответа:

— Ешь и оставь нас в покое с твоими расспросами!

Он помолчал несколько минуту затем продолжал:

— В вагоне ведь никого не было, кроме той дамы, у которой болел живот. Значит, аббат — фокусник, как Робер Уден[2], который достал банку с рыбками из-под ковра.

— Замолчи! Это господь бог послал ребенка.

— А куда же господь бог положил его? Я ничего не видал. Он влетел в другое окошко? Скажи!

— Довольно об этом! Замолчи! Он лежал под кочаном капусты, как все маленькие дети. Ты же это хорошо знаешь.

— Но в вагоне не было капусты!

Тогда Гонтран де Воласелль, слушавший с лукавым видом, улыбнулся и сказал:

— Нет, один кочан там был. Но видел его только господин аббат.

2

Робер Уден (1805—1871) — французский фокусник. Здесь речь идет о каком-то позднейшем фокуснике 80-х годов, принявшем это имя.