Страница 4 из 18
Промерзший насквозь мир замер в оцепенении. Вскоре после поры любви установилась настоящая зима, точно совокупление лис послужило сигналом для разошедшейся стужи. Залитые лунным светом деревья едва слышно вздыхали. Лисица завертела головой, вновь принюхиваясь к запахам и прислушиваясь к звукам, что принес в своих прозрачных руках Завывай. А потом она проворной рысцой устремилась краем чащи в с в о й, открытую пустошь.
Луна кралась по небу вслед за лисицей, заливая все вокруг призрачным светом. Еще когда О-ха была лисенком, мать рассказывала ей, что в луне живет душа солнца. Давным-давно, в самом начале мира, не было ни дня, ни ночи и первые жители земли, исполины, подобные великому А-О, двуполому лису-лисице и волку Сен-Сену, двигались во тьме, ориентируясь по звукам и запахам. Свет был им не нужен. Люди в то время не вышли еще из Хаоса Моря. Однако они послали гиганта Грофа подготовить землю к их прибытию, наказав ему создать свет, — ведь люди, с их убогим слухом и чутьем, не в состоянии охотиться во тьме. Гигант разверз могучей рукой толщу земли и извлек оттуда огненный шар, который назвал солнцем. Этот шар он забросил на свод небес, но бросок был так силен, что душа солнца вылетела из тела. Душа эта — призрак солнца — получила имя луны. С тех пор она по пятам за солнцем следует вокруг земли.
Сен-сен и А-О, звери-исполины, поняли, зачем Гроф создал яркий свет: это нужно было людям, чтобы выслеживать и убивать их. Они попытались расправиться с гигантом, но тщетно. Гроф оказался неуязвимым — ведь он был создан не из плоти и крови, а из людской веры и мог исчезнуть, лишь когда люди разуверятся в его существовании.
О-ха вышла на проторенную лисью тропу, ведущую из Леса Трех Ветров в Поле Вьючных лошадей. Множество других, менее важных лисьих и барсучьих троп пересекало этот древний путь, но О-ха ни разу не свернула: целью ее была вода, и она следовала к ней кратчайшей дорогой.
Поступь лисицы была легка и бесшумна. Время от времени О-ха останавливалась и оборачивалась, но не для того, чтобы всмотреться, не подкрадывается ли сзади враг (ведь подобно всем лисам, О-ха обладала слабым и ненадежным зрением), а для того, чтобы вслушаться. О-ха обогнула фермерский дом, используя как прикрытие канаву, шедшую по краю обширного сада. До нее доносился запах железа, издаваемый проволочной изгородью. Примерно в полумиле, по дороге, идущей к дому, шел человек. Завывай принес его запах.
Уловив предупреждение, лисица залегла на влажном дне канавы и принялась наблюдать за домом; все ее тело тихонько вибрировало. Вокруг было тихо, но и все же, уловив легчайший, далекий звук, она решила, что разумнее будет немного подождать. А возможно, она ничего не услышала и не почуяла — тревожные звуки и запахи были неуловимы даже для лисицы; однако неодолимое внутреннее ощущение заставило ее насторожиться. Для того чтобы выжить, дикому зверю мало чутья и сообразительности — необходимо слушаться инстинктов. О-ха всегда беспрекословно повиновалась приказам своего внутреннего голоса. Она знала — они важнее голода и жажды. В отличие от людей, лисица никогда не шла на поводу у собственных желаний. Желания могли подождать. И теперь, когда она ощутила тревогу, ей хотелось лишь одного — стать совершенно незаметной.
Наконец она убедилась, что опасаться нечего, и продолжила путь к пруду.
О-ха свято блюла верность традициям и теперь не забывала совершать по дороге один из важных ритуалов. Ритуал этот — оставление меток, — как правило, редко упоминается не только в благовоспитанном лисьем обществе, но даже и в разговорах между супругами, хотя добросовестно исполняется во многих жизненных ситуациях. Почти бессознательно О-ха время от времени помечала свой путь мочой. Если здесь вдруг окажется А-хо, он поймет: подруга проходила этой тропой совсем недавно.
О-ха ощущала, как промерзшая трава слегка покалывает ей лапы, и с тоской вспоминала о Запасае, осеннем ветре, о сочных плодах и вкусных грибах, что появлялись и исчезали вместе с ним.
Вдруг на одной из боковых лисьих троп она услышала шорох знакомых шагов, таких же легких, как и собственные. До нее донесся аромат, от которого, как и всегда, по телу ее пробежала приятная дрожь. Лисица замерла в ожидании, и вскоре из посеребренных инеем травяных зарослей вышел рыжий лис.
— А-хо, — с упреком сказала она, — ты почему выскользнул из норы втихомолку? Почему не разбудил меня?
— Ты так сладко посапывала. Жалко было будить. — Лис склонил голову набок. — А я был в саду, думал, может, крысу поймаю. Да только они уже сожрали все паданцы и теперь сидят по своим норам. А ты куда?
— К пруду. Пить хочется.
— Смотри, осторожнее. В твоем положении...
— Без тебя знаю.
— Смотри, осторожнее, — повторил лис и исчез в траве, лишь темная шуба его мелькнула на проторенной тропе, ведущей к их норе.
А О-ха двинулась по залитым лунным светом равнинам. Вдалеке глухо ухнула сова, и Завывай разнес ее крик над полями и лугами.
Человек, запах которого лисица учуяла раньше, теперь оставил дорогу и шел через поля, прямо к лисьей тропе. О-ха слышала, как промерзлая земля скрипит под подошвами его сапог. То и дело он спотыкался о комья смерзшейся грязи и сердито лаял себе под нос.
О-ха скользнула в заросли травы и припала к земле, ожидая, пока человек пройдет мимо. Он должен был пересечь ее тропу, незаметную человеческому глазу; целое облако запахов окружало его, и самым сильным среди них был запах дробовика. Лисицу защищала темнота, а человек, похоже, был не в себе, — люди, которые встречались ей в эти ранние предутренние часы, частенько чувствовали себя не лучшим образом. Но все же ей вовсе не хотелось, чтобы он открыл пальбу. Звуки и запахи, извергаемые ружьем, напоминали о грозе, об оглушительных раскатах грома, ослепительных вспышках молнии, о деревьях, которые на глазах превращались в обугленные пни. Когда вокруг творится такое светопреставление, трудно сохранить спокойствие и ясность рассудка. И даже если пуля тебя не заденет, со страху можно потерять голову и наделать глупостей.
Человек прошел всего в нескольких футах от нее, распространяя вокруг удушливый запах дыма. Он нетвердо держался на ногах, то и дело спотыкался и наконец растянулся во весь рост. Дробовик задребезжал по камням, а О-ха затаила дыхание, ожидая, что из ружья вырвется столп пламени, а грохот пробьет в тишине ночи рваную дыру. Но ничего не было — ни шума, ни огня.
Человек, громко сопя носом, втягивал в себя морозный воздух. Потом он тихонько заворчал и с трудом поднялся на ноги. Нагнулся, нашаривая что-то на земле. О-ха слышала, как он поднял свой дробовик и хрипло гавкнул на луну. Потом он выпрямился, хотя голова его моталась туда-сюда. Человек отряхнулся, опять отрывисто гавкнул и побрел через поля.
О-ха сталкивалась с людьми довольно часто, но, как правило, они-то и знать не знали, что встречались с лисицей. От природы людям дарован острый глаз хищника, заменяющий им тонкий нюх, но со временем их инстинкты ослабли, и они разучились использовать свое зрение. Много раз, завидев человека, проходившего мимо, лисица замирала в испуге, уверенная, что ее заметили, но тревога оказывалась ложной. По ее мнению, люди, эти удивительные создания, были чересчур поглощены собственными мыслями и беспокоились о чем-то недоступном пониманию лис. Если человек шел один, на лице его застывало странное рассеянное выражение, глаза были устремлены к какой-то невидимой точке, а вокруг носилось облако внушающих страх запахов. Если же людей бывало несколько, они так озабоченно перелаивались, что казалось: перевернись мир — они и ухом не поведут. Убивали они тоже как-то непонятно — зачастую отнюдь не для того, чтобы утолить голод или утвердить свое право на территорию, нет, их побуждали пролить кровь какие-то загадочные причины. Порой они превращали убийство лис в пышное зрелище, а порой убивали их втихомолку, без лишних свидетелей.
Лисице самой доводилось убивать почти каждый день. Однажды ей даже случилось устроить настоящую резню. Как-то раз они с А-хо проникли в птичник с цыплятами и перерезали всех его обитателей. Тогда кровавый туман застлал ей глаза, а удары собственного сердца глухо отдавались в ушах. О-ха так распалилась, что ей стало жарко в пушистой шубе, но она хватала и хватала все, что еще двигалось. Это было жестоко, но не бессмысленно. Просто на этот раз им повезло и охота оказалась на редкость удачной. Закончив бойню, они захватили с собой столько цыплят, сколько смогли унести, и убрались восвояси прежде, чем явился фермер.